В лицо ему глядели чьи-то глаза, полные отчаяния, на лбу лежала рука, холодная как лед. Первое, что он услышал, было восклицание, вырвавшееся, казалось, из самой глубины сердца:
— Мати, ты жив!
Мати сперва удивился. А почему бы ему не быть живым? Но вот события этой ночи мгновенно всплыли в его памяти, словно с них сорвали темную пелену,— и он сам удивился, что еще жив. Он помнил, как текла кровь, как во время бегства силы покидали его с каждым шагом. Значит, у него где-то глубокая рана. Он пошевельнулся — ага, вот она! Подами» болезненный стон, Матиас закрыл глаза, но тут же в испуге встрепенулся.
— Лепа, ты смыла кровь в прихожей и на лестнице?
— Да, Мати.
— Никто тебя при &том не видел? •— Никто.
— И ты никому ничего обо мне не говорила? Не звала на помощь?
— Нет. Я не решалась — ты ведь упомянул о полиции.
Матиас посмотрел на спою рассудительную жену благодарным взглядом. У зтой женщины был, по-видимому, природный дар любое дело направлять па добро.
— Спасибо, Лена, так и надо было! И впредь тоже молчи, если будут спрашивать,— все скрывай, не пускай к нам никого... Мое дело еще не кончено — все сорвалось, так глупо сорвалось!
Лена ни о чем не спрашивала, но в ее глазах, полных страха, был молчаливый вопрос.
— Ты все узнаешь, Лена, но не сейчас. Дай мне отдохнуть, я так устал.
— Тебе больно, Мати?
— Нет, я чувствую только усталость.
И его веки сомкнулись. Он лежал на постели как мертвец, и лице его не было пи кропи и ки. Только грудь слабо поднималась и опускалась, пока н.тпая, что жизнь в нем теплится.
Часа через два он вдруг очнулся от забытья. Его, по-видимому, встревожила какая-то мысль. Жену он увидел по-прежнему сидящей у его кровати.
— Лена, ты нашла мою палку?
— Да.
— Слава богу!.. Где она?
— Набалдашник был в крови... я спрятала ее.
Раненый заметил, что Лена вся дрожит, но пытается это скрыть.
— Сожги палку в печке! Сейчас же! А все, что останется в золе от набалдашника, выбрось куда-нибудь на улицу, подальше!
Лена поднялась, чтобы выполнить его желание, но замешкалась и остановилась в дверях, словно о чем-то раздумывая.
-= У тебя нет дров? — спросил Матиас.
— Я... где-нибудь найду.
— Возьми пару стульев. Когда поправлюсь, сделаю новые!
— Я лучше поищу где-нибудь на улице обрезки досок.
— Это будет слишком долго. Да ты ничего и не найдешь. Осень — ничего уже не строят. Расколи пару старых стульев.
Молодая женщина взглянула на стулья, стоявшие в спальне, и с видимой неохотой протянула руку к одному из них.
— Есть у тебя что-нибудь поесть? — слабым голосом спросил больной.
— Нет, но я сейчас достану, если ты...
— Я не хочу. Я спросил, есть ли у тебя...
— У меня... да, у меня есть...
— Неправда. У тебя ведь нет денег. Я тебе уже давно не давал денег.
— Деньги у меня еще есть, Мати. Не беспокойся обо мне. А есть я не могу — не хочется.
Матиас чувствовал, что Лена говорит неправду. И он почти суровым тоном велел ей продать что-нибудь из домашнего скарба и купить еды.
— Потом снова всем обзаведусь, когда... стану другим человеком,— добавил он.
Лена вышла на кухню. Через несколько минут муж услышал стук — она что-то колола топором. Что она рубит, Матиас не знал, так как стульев она с собой не взяла. Потом Лена внесла в спальню охапку крашеных дощечек.
Теперь Матиас понял. Его жена решила сжечь в печке опустевшую колыбельку. Лена когда-то купила ее на собственные деньги. Стульев она не хотела трогать. Они ведь нужны, а колыбель больше не понадобится...
К вечеру раненого стала мучить боль появился жар. На лице выступили красные пятна. Дышал он с трудом. Частые приступы озноба сотрясали все его тело.
Около восьми часов в дверь кто-то постучал. Жена и муж испуганно переглянулись. Только когда они услышали голос Губера — Конрад просил открыть ему, говоря, что он один,— Лена пошла отворить.
Подойдя к постели друга, Конрад посмотрел на него долгим взглядом, который, казалось, говорил: «Значит, это все-таки правда!» Матиас заметил этот взгляд и спросил с горькой усмешкой:
— Ты уже знаешь, Конрад?
— Теперь знаю,— ответил Губер, скользнув глазами по телу раненого, как бы ища чего-то.— Мои бедный друг!
Он со вздохом опустился па стул у кровати и взял горячую руку больного в спои.
— Как ты у.шал, Конрад?
— Об этом говорит весь город... Не пугайся, никто не знает, что это ты... кроме меня... Что за мысль, Мати!
— Твоя собственная мысль, Конрад,— медленно произнес больной.— Ты, наверно, помнишь, что ты крикнул, когда я рассказал тебе о несчастье моей жены? Ты крикнул: «Я бы убил его!» Мысль правильная, Конрад, но судьбе было угодно, чтобы я не смог ее осуществить... В другой раз, может быть, удастся.
— В другой раз, Мати?
— Да, в другой раз! — закричал больной, обращая к другу беспокойный, лихорадочный взгляд, горевший странным блеском.
Конрад покачал головой.
— Мне думается, двух жертв достаточно,— сказал он.— Через отца наказан и сын.
— Что слышно о старом бароне? Жив он?
— Жив.
— Слава богу! Он пострадал случайно. О, если бы он выжил!.. Лена, иди сюда! Ты ведь ничего обо всем этом не знаешь. Сейчас я расскажу тебе, как я чуть не убил своего отца, хотя стремился убить только брата.
Лена и Губер смотрели на больного с изумлением. Матиас до си\ пор никогда не говорил ни жене, ни другу о том, чей он сын. Теперь он рассказал им о своих родителях, о мытарствах, перенесенных в детстве, о том, как он ходил к барону Ризенталю, как попал в город к мастеру. И под конец он поведал им о своем страшном замысле, о своем преступлении.
— Для меня единственный путь к спасению — это смерть Готхарда Ризенталя,— закончил он в лихорадочном возбуждении.— Потому я и хотел стать убийцей, и сейчас этого хочу, иначе не будет покоя моей душе. Этот человек, мой сводный брат, должен понять, что он со мной сделал, он должен понести наказание!.. Конрад, как ты думаешь, полиция может напасть на мой след?
— На первых порах ты можешь не беспокоиться,— ответил Губер,— полиция, наверно, ищет преступника среди бездомных и беспаспортных бродяг, в трактирах предместий, считая, что нападение было совершено с целью грабежа... Ты объявил баронам Ризепталь, кто ты?
— Да. Я крикнул им в лицо, кто я такой и за что хочу потребовать младшего Ризенталя к ответу. Меня отчасти удивляет, почему они сразу же не сообщили полиции мое имя.
— Значит, у них есть на то свои причины,— сказал Губер,— и тебе нечего бояться полиции. Такие дела, как твое, обычно на суд общественного мнения не выносят.
И действительно, день проходил за днем, а полиция все не могла напасть на след преступника. По здоровье Матиаса Лутца стало внушать серьезные опасения. Большую часть суток он проводил в лихорадочном бреду. Потом Лена стала замечать, что его тело синеет, рана принимает страшный вид;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92