она чувствовала, что возврата нет, что она погружается все глубже и глубже и волны смыкаются над ее головой. Она погибла.
И вдруг в ее глазах весь окружающий мир приобрел совсем другой облик, другие краски и смысл. То, что еще вчера было правдой, сегодня оказывалось ложью. Что еще вчера было невозможным, сегодня стало возможным. Ее любимый уже не был вчерашний крестьянин, с которым богатой бюргерской дочке не пристало вступать в союз,— он вдруг стал самой важной и значительной личностью во всей вселенной, и лишиться его было бы ужасным несчастьем. Общественное мнение, которое Берта раньше считала такой могучей и страшной силой, теперь совершенно утратило свою власть над ней. «Какое мне дело до всего света!» — могла бы она теперь воскликнуть с величайшим спокойствием. А неизбежные препятствия со стороны родителей? О-о, Берта ощущала в себе исполинскую силу, она готова была бороться с любыми препятствиями, готова была пойти ради своего возлюбленного хоть на смерть.
Но любовь не только придает силу и мужество, она делает человека умнее, тоньше, проницательнее: это барышня Берта доказала, борясь против общественных предрассудков своих родителей — предрассудков, которые теперь казались ей такими обидными и мелочными, такими отжившими и нелепыми. Берта боролась не словом; она не вступала в споры с матерью и отцом о необходимости решительно изменить и перестроить мировой порядок. Результаты подобных попыток были бы по меньшей мере сомнительны. Нет, она прибегла к более простому и не раз испытанному средству: она постучалась именно в ту дверь родительских сердец, за которой обитает любовь к детям.
Господин и госпожа Виттельбах стали замечать, и с каждым днем все явственнее, что их дочь несчастна, глубоко несчастна. Она не ест. Ищет одиночества, отказывается от развлечений. Весь мир как бы умер для нее. Бедняжка может часами сидеть на одном месте, часами молча смотреть в окно. Она забыла, что такое смех, слово вымолвить — и то для нее мученье.
Опасное душевное состояние дочери особенно бросается в глаза мамаше. Мать часто находит ее сидящей неподвижно, замечает, что за столом она не ест, в постели мечется без сна, тайком тяжело вздыхает. Именно мать первая обнаруживает, что глаза у Берты красные, а щеки побледнели. Потом замечает это и отец.
Родители делятся друг с другом своей тревогой. Один спрашивает другого, что же все это означает, что за червь грызет сердечко их дочери. Они, возможно, и подозревают истину, но истина эта им не по душе, и поэтому они подыскивают всевозможные другие объяснения. Дочь па все их расспросы не дает никакого отпета. Она лишь с трагическим смирением качает головой, улыбается точно умирающая и загробным голосом уверяет, что с ней ничего не случилось, что она такая же, как всегда. Родные хотят позвать врача, но Берта противится, заявляет, что она вполне здорова, просит ее не мучить и со слезами отталкивает всех от себя.
Родители стоят перед неразрешимой загадкой.
А тут еще появляется у господина Виттельбаха новая забота — уже не дома, а в мастерской.
Матиас Лутц начинает время от времени ронять словечки и намеки насчет того, что ему, мол, охота поездить, постранствовать, ногнядеть немножко на белый свет. Ремесленник должен менять место работы, иначе он рискует так и остаться односторонним человеком. А если уж подмастерье захотел стать мастером — какой же толковый старательный подмастерье не хочет стать мастером! — то ему и по закону полагается поработать самое меньшее в трех губерниях России.
Толки об этом доходят до хозяина, и, когда тот спрашивает подмастерья, верны ли эти слухи, Матиас Лутц заявляет, что он действительно думает уходить. Работник, благодаря которому виттельбаховская мебель пользуется такой славой, хочет уйти от Виттельбаха! Мастер пытается защитить себя от убытков тем, что повышает Матиасу жалованье. Опасность на время устранена — Матиас из деликатности остается на месте. Но надолго ли? Он ведь прав, когда жалуется, что в Таллине ему все равно мастером не стать — достославный столярный цех и вся высокочтимая гильдия считают его «лапотником», недостойным почетного звания мастера.
В течение зимы состояние мамзель Берты делается все более угрожающим. Уже страх терзает любящее материнское сердце — вдруг дочери действительно грозит опасность весной уснуть последним сном, как иногда могильным голосом предсказывает Берта. Тут надо немедленно чем-то помочь, но где искать помощи?
В то время как мамаша в отчаяпии ищет, чем помочь горю, больная Берта тайком обменивается со своим любезным нежными записочками, которые у нее обычно заканчиваются так: «Мужайся, мой любимый, дело подвигается успешно! Мама уже стала гораздо податливей, папу мы тоже скоро заставим сдаться. Мужайся, сердце мое!»
И в то время как мамаша велит готовить больной дочурке самые вкусные блюда, к которым та за столом даже не притрагивается, кухарка Тийна часто видит, какой прекрасный аппетит бывает у барышни, когда они остаются с ней одни в кухне или чулане.
И горничная Лийза тоже знает, что, когда мамаши нет в комнате или вовсе нет дома, барышня Берта не глядит в пространство и не испускает замогильные вздохи, а разговаривает, смеется и даже танцует... По ночам Борта не спит только тогда, когда не спит и мать. И глаза у Берты делаются красные как раз в нужную минуту. Берта обладает необычайной способностью — лить слезы даже в ту минуту, когда сердце у нее скачет от радости: например, если она только что получила письмо от Матиаса. Насколько повинен в ее слезах нарезанный кухаркой лук — остается неизвестным.
Когда стало ясно, что не помогают ни лекарства, ни театры, пи концерты, ни танцы, ни вкусные блюда, чета Виттельбах пришла к заключению, что их дочурка страдает от несчастной любви. Они стали ее исповедовать, и Берта призналась им. Она, правда, долго, стыдливо отпиралась, но затем кратко и уверенно заявила, что не может жить без Матиаса Лутца. Матиас Лутц — или никто. Матиас Лутц — или позорный удел старой девы до самой смерти. А смерть — при том опасном состоянии, в каком мамзель Берта находится,— не заставит себя ждать...
Родители растерянно переглянулись. Их дурное предчувствие оправдалось. Господин Виттельбах несколько раз почесал у себя за ухом и произнес: «Гм, гм!» — а мадам Виттельбах, переминаясь с ноги на ногу, ломала сжатые руки.
— Это дело сложное,— сказал господин Виттельбах.
— Это невозможно! — воскликнула мадам Виттельбах.
— А по-моему, это так просто! — воскликнула мамзель Берта.
— Можно, пожалуй, подумать,— пробормотал отец. Мамаша же молчала. Она вышла в другую комнату там, растопырив пальцы, воздела руки к небесам. Папаша вышел вслед за ней, и они, заперев двери, долго советовались между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
И вдруг в ее глазах весь окружающий мир приобрел совсем другой облик, другие краски и смысл. То, что еще вчера было правдой, сегодня оказывалось ложью. Что еще вчера было невозможным, сегодня стало возможным. Ее любимый уже не был вчерашний крестьянин, с которым богатой бюргерской дочке не пристало вступать в союз,— он вдруг стал самой важной и значительной личностью во всей вселенной, и лишиться его было бы ужасным несчастьем. Общественное мнение, которое Берта раньше считала такой могучей и страшной силой, теперь совершенно утратило свою власть над ней. «Какое мне дело до всего света!» — могла бы она теперь воскликнуть с величайшим спокойствием. А неизбежные препятствия со стороны родителей? О-о, Берта ощущала в себе исполинскую силу, она готова была бороться с любыми препятствиями, готова была пойти ради своего возлюбленного хоть на смерть.
Но любовь не только придает силу и мужество, она делает человека умнее, тоньше, проницательнее: это барышня Берта доказала, борясь против общественных предрассудков своих родителей — предрассудков, которые теперь казались ей такими обидными и мелочными, такими отжившими и нелепыми. Берта боролась не словом; она не вступала в споры с матерью и отцом о необходимости решительно изменить и перестроить мировой порядок. Результаты подобных попыток были бы по меньшей мере сомнительны. Нет, она прибегла к более простому и не раз испытанному средству: она постучалась именно в ту дверь родительских сердец, за которой обитает любовь к детям.
Господин и госпожа Виттельбах стали замечать, и с каждым днем все явственнее, что их дочь несчастна, глубоко несчастна. Она не ест. Ищет одиночества, отказывается от развлечений. Весь мир как бы умер для нее. Бедняжка может часами сидеть на одном месте, часами молча смотреть в окно. Она забыла, что такое смех, слово вымолвить — и то для нее мученье.
Опасное душевное состояние дочери особенно бросается в глаза мамаше. Мать часто находит ее сидящей неподвижно, замечает, что за столом она не ест, в постели мечется без сна, тайком тяжело вздыхает. Именно мать первая обнаруживает, что глаза у Берты красные, а щеки побледнели. Потом замечает это и отец.
Родители делятся друг с другом своей тревогой. Один спрашивает другого, что же все это означает, что за червь грызет сердечко их дочери. Они, возможно, и подозревают истину, но истина эта им не по душе, и поэтому они подыскивают всевозможные другие объяснения. Дочь па все их расспросы не дает никакого отпета. Она лишь с трагическим смирением качает головой, улыбается точно умирающая и загробным голосом уверяет, что с ней ничего не случилось, что она такая же, как всегда. Родные хотят позвать врача, но Берта противится, заявляет, что она вполне здорова, просит ее не мучить и со слезами отталкивает всех от себя.
Родители стоят перед неразрешимой загадкой.
А тут еще появляется у господина Виттельбаха новая забота — уже не дома, а в мастерской.
Матиас Лутц начинает время от времени ронять словечки и намеки насчет того, что ему, мол, охота поездить, постранствовать, ногнядеть немножко на белый свет. Ремесленник должен менять место работы, иначе он рискует так и остаться односторонним человеком. А если уж подмастерье захотел стать мастером — какой же толковый старательный подмастерье не хочет стать мастером! — то ему и по закону полагается поработать самое меньшее в трех губерниях России.
Толки об этом доходят до хозяина, и, когда тот спрашивает подмастерья, верны ли эти слухи, Матиас Лутц заявляет, что он действительно думает уходить. Работник, благодаря которому виттельбаховская мебель пользуется такой славой, хочет уйти от Виттельбаха! Мастер пытается защитить себя от убытков тем, что повышает Матиасу жалованье. Опасность на время устранена — Матиас из деликатности остается на месте. Но надолго ли? Он ведь прав, когда жалуется, что в Таллине ему все равно мастером не стать — достославный столярный цех и вся высокочтимая гильдия считают его «лапотником», недостойным почетного звания мастера.
В течение зимы состояние мамзель Берты делается все более угрожающим. Уже страх терзает любящее материнское сердце — вдруг дочери действительно грозит опасность весной уснуть последним сном, как иногда могильным голосом предсказывает Берта. Тут надо немедленно чем-то помочь, но где искать помощи?
В то время как мамаша в отчаяпии ищет, чем помочь горю, больная Берта тайком обменивается со своим любезным нежными записочками, которые у нее обычно заканчиваются так: «Мужайся, мой любимый, дело подвигается успешно! Мама уже стала гораздо податливей, папу мы тоже скоро заставим сдаться. Мужайся, сердце мое!»
И в то время как мамаша велит готовить больной дочурке самые вкусные блюда, к которым та за столом даже не притрагивается, кухарка Тийна часто видит, какой прекрасный аппетит бывает у барышни, когда они остаются с ней одни в кухне или чулане.
И горничная Лийза тоже знает, что, когда мамаши нет в комнате или вовсе нет дома, барышня Берта не глядит в пространство и не испускает замогильные вздохи, а разговаривает, смеется и даже танцует... По ночам Борта не спит только тогда, когда не спит и мать. И глаза у Берты делаются красные как раз в нужную минуту. Берта обладает необычайной способностью — лить слезы даже в ту минуту, когда сердце у нее скачет от радости: например, если она только что получила письмо от Матиаса. Насколько повинен в ее слезах нарезанный кухаркой лук — остается неизвестным.
Когда стало ясно, что не помогают ни лекарства, ни театры, пи концерты, ни танцы, ни вкусные блюда, чета Виттельбах пришла к заключению, что их дочурка страдает от несчастной любви. Они стали ее исповедовать, и Берта призналась им. Она, правда, долго, стыдливо отпиралась, но затем кратко и уверенно заявила, что не может жить без Матиаса Лутца. Матиас Лутц — или никто. Матиас Лутц — или позорный удел старой девы до самой смерти. А смерть — при том опасном состоянии, в каком мамзель Берта находится,— не заставит себя ждать...
Родители растерянно переглянулись. Их дурное предчувствие оправдалось. Господин Виттельбах несколько раз почесал у себя за ухом и произнес: «Гм, гм!» — а мадам Виттельбах, переминаясь с ноги на ногу, ломала сжатые руки.
— Это дело сложное,— сказал господин Виттельбах.
— Это невозможно! — воскликнула мадам Виттельбах.
— А по-моему, это так просто! — воскликнула мамзель Берта.
— Можно, пожалуй, подумать,— пробормотал отец. Мамаша же молчала. Она вышла в другую комнату там, растопырив пальцы, воздела руки к небесам. Папаша вышел вслед за ней, и они, заперев двери, долго советовались между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92