Барон Ризенталь вскочил как ужаленный.
— Что ты сказал?
Я сын господина барона,— повторил Майт медленно; он смотрел на старого господина таким же настойчивым, пристальным, сверлящим взглядом, таким, каким некогда выпытывал у матери ее тайну. И пока барон точно так же, как и тогда мать, молчал, ловя ртом воздух и ища слов, мальчик добавил с убийственным хладнокровием, намеренно подчеркивая каждое слово:
— Мою мать зовут Лийзу; она до моего рождения была на этой мызе служанкой. Имя моего отца — Як Лутс, он раньше работал батраком в усадьбе Кюска, в этой же волости.
—- Я не знаю этих людей! — воскликнул барон сдавленным голосом.
— Может быть, господин барон припомнит Лийзу Мятлик и Яка из Кюска. Господин барон сам велел им пожениться и отослал их в Н-скую волость. Там я и родился.
Барон Ризенталь тщательно и вместе с тем боязливо огляделся вокруг. Румянец на его мясистых щеках из розового стал иссиня-багровым.
— Это, конечно, возможно... я уже не помню этих людей... Но кто тебе сказал, что ты... что ты...
— Мать сама говорила, что Як мне не отец, что мой отец — господин барон,— безжалостно отчеканил мальчик.
Папаша Майта на несколько минут онемел. Его белые, холеные руки то хватались за золотую цепочку от часов, то скрывались в карманах брюк, то снова появлялись наружу. Барон не мог найти слов, как это бывает с людьми, оцепеневшими от испуга. При этом он не отрываясь смотрел на мальчика.
Искал ли он на его лице подтверждения этих оскорбительных слов? Хотел ли он дознаться, разглядывая эти глаза, нос, рот,— неужели у молодого крестьянина, стоящего перед ним со щеками, забрызганными грязью, в постолах, облепленных глиной, действительно течет в жилах его благородная, дворянская кровь.
Барон Ризенталь, если он хотел быть правдивым с самим собою, должен был признаться, что верит словам мальчика. Горничную Лийзу и Яка из Кюска он помнил отлично; знал он также, куда переселил их из своей волости. Было более чем правдоподобно, что этот четырнадцатилетний смышленый мальчишка — их старший сын и сейчас пришел прямо из дому. Но, к сожалению, было еще одно, гораздо более убедительное доказательство, заставлявшее барона верить Майту: удивительное сходство мальчика с единственным сыном барона — Готхардом! Это сходство бросилось в глаза барону еще там, в саду,— оно поразило его внезапно, вызвав какую-то смутную догадку, а потом второй раз здесь, в комнате, в ту минуту, когда мальчик, излагая свою просьбу, стоял перед ним, прямой и стройный. А сейчас... сейчас, после рассказа Майта, взгляд барона словно стал зорче, и старый господин опять увидел, до чего они похожи друг на друга — барон Готхард Ризенталь и крестьянский парень Майт Лутс! И свою внешность они оба унаследовали от отца — от него, барона Адальберта Ризеиталя!
«Твоя мать лжет!»—хотел было загреметь барон в ответ на последние слова Майта. По не загремел. Он настороженно посмотрел на дверь и сказал, сильно понизив голос:
— Твоя мать лжет, если она так говорит; а если она этого не говорила — значит, ты сам лжешь!
Из этого бедняга Майт мог заключить, что на свете есть отцы, которые отрекаются от собственных детей. Значит, родительская любовь не есть чувство, присущее каждому человеку — и крестьянину, и барону, как Майт по своей наивности думал.
— Нет, господин барон, я не лгу,— ответил мальчик беззвучно,— и я знаю, что и мать моя не лжет.
— Откуда ты знаешь?
— От отца. Он тоже говорит, что я не его сын. Это у нас все люди знают.
— Все люди! — воскликнул барон, и на лбу его выступила краска.
— Да. Меня с малых лет дразнят бароном.
Адальберт фон Ризенталь, явно взволнованный, несколько раз прошелся по комнате, от стены к стене, засунув руки в карманы. Он процедил сквозь зубы какое-то слово по-немецки, которого Майт не понял; но это, очевидно, было бранное слово и относилось оно к отцу или матери Майта, выболтавшим свою позорную тайну, а может быть, и к самому Майту, который осмелился обеспокоить знатного папашу этой тайной... Наконец барон остановился перед мальчиком и сказал тоном, в котором слышался с трудом подавляемый гнев:
— Послушай, парень, я дам тебе добрый совет: если ты не хочешь, чтобы я велел спустить с тебя шкуру на конюшне, убирайся отсюда со своими дурацкими разговорами, да побыстрее — как только ноги унесут. И запомни: я шутить не люблю!
А Майт в ответ:
— Я сейчас же уйду, если господин барон сделает то, о чем я его просил.
— Этого я не могу сделать. Ты не моей волости.
— Господин барон может все, если только захочет. «Какое наглое упрямство!» — по-видимому, подумал
барон. Он даже всплеснул руками, и его толстая шея еще больше побагровела.
— Я куплю у тебя твою мельницу,— произнес он потом каким-то странным шипящим голосом.— Сколько ты за нее хочешь?
— Мельницу я не продам, если господин барон не исполнит мою просьбу.
Эта дерзость переходила уже всякие границы!
Барон Ризенталь задрожал от ярости. Как ястреб, впился он когтями в плечи мальчика и рванул его к себе; его слюна брызнула Майту на щеку.
— Ты, бродяга! — крикнул он.— Беглый негодяй! Сию же минуту попадешь на конюшню! Я прикажу тебя связать — слышишь? — связать!
Странное дело — мальчик, выслушав эти гневные угрозы, по-прежнему глядел бодро и спокойно. Видно, он чувствовал за собой какую-то опору и в прочности ее был уверен; видно, у него в руках был крупный козырь — он и не думал страшиться своего всесильного противника.
И действительно, такой козырь у Майта был. Он его получил здесь же, от самого господина барона. И теперь решил пустить его в ход.
Майт посмотрел барину прямо в глаза и произнес медленно:
— Если господин барон и прикажет связать своего сына — все равно заткнуть сыну рот не удастся...
Воцарилось молчание. Такого коварства, такой безграничной подлости барон Ризенталь не ожидал. Этот мальчишка осмелился ему угрожать! Этот негодяй, несомненно, заметил, с каким страхом барон, слушая его, посматривал на стены и двери; он догадался по лицу, по голосу и словам барона, насколько тому неприятно посещение сына. И все это он, разбойник, использовал теперь для своей выгоды. Он выбрал подходящую минуту и приставил своей жертве нож к горлу. Сейчас здесь властвовал и повелевал не барон Ризенталь, а Майт Лутс...
Барон старался придумать, что ему при таком положении вещей выгоднее всего сделать. Мальчишка грозится все рассказать. Расскажет он прежде всего, конечно, мызным слугам. Он им прямо так и выпалит; «Я — сын вашего барина». Он выболтает всю эту скверную историю от начала до конца, опишет, где живут его родители и как они попали отсюда в чужую волость. Это ведь не так уж давно было — пожилые люди помнят еще горничную Линзу и Яка из Кюска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Что ты сказал?
Я сын господина барона,— повторил Майт медленно; он смотрел на старого господина таким же настойчивым, пристальным, сверлящим взглядом, таким, каким некогда выпытывал у матери ее тайну. И пока барон точно так же, как и тогда мать, молчал, ловя ртом воздух и ища слов, мальчик добавил с убийственным хладнокровием, намеренно подчеркивая каждое слово:
— Мою мать зовут Лийзу; она до моего рождения была на этой мызе служанкой. Имя моего отца — Як Лутс, он раньше работал батраком в усадьбе Кюска, в этой же волости.
—- Я не знаю этих людей! — воскликнул барон сдавленным голосом.
— Может быть, господин барон припомнит Лийзу Мятлик и Яка из Кюска. Господин барон сам велел им пожениться и отослал их в Н-скую волость. Там я и родился.
Барон Ризенталь тщательно и вместе с тем боязливо огляделся вокруг. Румянец на его мясистых щеках из розового стал иссиня-багровым.
— Это, конечно, возможно... я уже не помню этих людей... Но кто тебе сказал, что ты... что ты...
— Мать сама говорила, что Як мне не отец, что мой отец — господин барон,— безжалостно отчеканил мальчик.
Папаша Майта на несколько минут онемел. Его белые, холеные руки то хватались за золотую цепочку от часов, то скрывались в карманах брюк, то снова появлялись наружу. Барон не мог найти слов, как это бывает с людьми, оцепеневшими от испуга. При этом он не отрываясь смотрел на мальчика.
Искал ли он на его лице подтверждения этих оскорбительных слов? Хотел ли он дознаться, разглядывая эти глаза, нос, рот,— неужели у молодого крестьянина, стоящего перед ним со щеками, забрызганными грязью, в постолах, облепленных глиной, действительно течет в жилах его благородная, дворянская кровь.
Барон Ризенталь, если он хотел быть правдивым с самим собою, должен был признаться, что верит словам мальчика. Горничную Лийзу и Яка из Кюска он помнил отлично; знал он также, куда переселил их из своей волости. Было более чем правдоподобно, что этот четырнадцатилетний смышленый мальчишка — их старший сын и сейчас пришел прямо из дому. Но, к сожалению, было еще одно, гораздо более убедительное доказательство, заставлявшее барона верить Майту: удивительное сходство мальчика с единственным сыном барона — Готхардом! Это сходство бросилось в глаза барону еще там, в саду,— оно поразило его внезапно, вызвав какую-то смутную догадку, а потом второй раз здесь, в комнате, в ту минуту, когда мальчик, излагая свою просьбу, стоял перед ним, прямой и стройный. А сейчас... сейчас, после рассказа Майта, взгляд барона словно стал зорче, и старый господин опять увидел, до чего они похожи друг на друга — барон Готхард Ризенталь и крестьянский парень Майт Лутс! И свою внешность они оба унаследовали от отца — от него, барона Адальберта Ризеиталя!
«Твоя мать лжет!»—хотел было загреметь барон в ответ на последние слова Майта. По не загремел. Он настороженно посмотрел на дверь и сказал, сильно понизив голос:
— Твоя мать лжет, если она так говорит; а если она этого не говорила — значит, ты сам лжешь!
Из этого бедняга Майт мог заключить, что на свете есть отцы, которые отрекаются от собственных детей. Значит, родительская любовь не есть чувство, присущее каждому человеку — и крестьянину, и барону, как Майт по своей наивности думал.
— Нет, господин барон, я не лгу,— ответил мальчик беззвучно,— и я знаю, что и мать моя не лжет.
— Откуда ты знаешь?
— От отца. Он тоже говорит, что я не его сын. Это у нас все люди знают.
— Все люди! — воскликнул барон, и на лбу его выступила краска.
— Да. Меня с малых лет дразнят бароном.
Адальберт фон Ризенталь, явно взволнованный, несколько раз прошелся по комнате, от стены к стене, засунув руки в карманы. Он процедил сквозь зубы какое-то слово по-немецки, которого Майт не понял; но это, очевидно, было бранное слово и относилось оно к отцу или матери Майта, выболтавшим свою позорную тайну, а может быть, и к самому Майту, который осмелился обеспокоить знатного папашу этой тайной... Наконец барон остановился перед мальчиком и сказал тоном, в котором слышался с трудом подавляемый гнев:
— Послушай, парень, я дам тебе добрый совет: если ты не хочешь, чтобы я велел спустить с тебя шкуру на конюшне, убирайся отсюда со своими дурацкими разговорами, да побыстрее — как только ноги унесут. И запомни: я шутить не люблю!
А Майт в ответ:
— Я сейчас же уйду, если господин барон сделает то, о чем я его просил.
— Этого я не могу сделать. Ты не моей волости.
— Господин барон может все, если только захочет. «Какое наглое упрямство!» — по-видимому, подумал
барон. Он даже всплеснул руками, и его толстая шея еще больше побагровела.
— Я куплю у тебя твою мельницу,— произнес он потом каким-то странным шипящим голосом.— Сколько ты за нее хочешь?
— Мельницу я не продам, если господин барон не исполнит мою просьбу.
Эта дерзость переходила уже всякие границы!
Барон Ризенталь задрожал от ярости. Как ястреб, впился он когтями в плечи мальчика и рванул его к себе; его слюна брызнула Майту на щеку.
— Ты, бродяга! — крикнул он.— Беглый негодяй! Сию же минуту попадешь на конюшню! Я прикажу тебя связать — слышишь? — связать!
Странное дело — мальчик, выслушав эти гневные угрозы, по-прежнему глядел бодро и спокойно. Видно, он чувствовал за собой какую-то опору и в прочности ее был уверен; видно, у него в руках был крупный козырь — он и не думал страшиться своего всесильного противника.
И действительно, такой козырь у Майта был. Он его получил здесь же, от самого господина барона. И теперь решил пустить его в ход.
Майт посмотрел барину прямо в глаза и произнес медленно:
— Если господин барон и прикажет связать своего сына — все равно заткнуть сыну рот не удастся...
Воцарилось молчание. Такого коварства, такой безграничной подлости барон Ризенталь не ожидал. Этот мальчишка осмелился ему угрожать! Этот негодяй, несомненно, заметил, с каким страхом барон, слушая его, посматривал на стены и двери; он догадался по лицу, по голосу и словам барона, насколько тому неприятно посещение сына. И все это он, разбойник, использовал теперь для своей выгоды. Он выбрал подходящую минуту и приставил своей жертве нож к горлу. Сейчас здесь властвовал и повелевал не барон Ризенталь, а Майт Лутс...
Барон старался придумать, что ему при таком положении вещей выгоднее всего сделать. Мальчишка грозится все рассказать. Расскажет он прежде всего, конечно, мызным слугам. Он им прямо так и выпалит; «Я — сын вашего барина». Он выболтает всю эту скверную историю от начала до конца, опишет, где живут его родители и как они попали отсюда в чужую волость. Это ведь не так уж давно было — пожилые люди помнят еще горничную Линзу и Яка из Кюска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92