Среди них было несколько известных кутил. Но сегодня не они играли роль вожаков и зачинщиков, а Конрад Губер, этот трезвенник, которого пьяницы в кабачке дразнили «водяным жуком».
Дело в том, что Губер безгранично радовался счастью друга. Ведь и он, Конрад, помогал ковать это счастье. Но такой душевный подъем часто порождает жажду опьянения. Кот да Губер уже вдоволь посмеялся, поплясал, попел, пошутил, стал искать в кубке радости еще нечто такое, что во много крат умножило бы его ликование; а для этого вино, несомненно, было самым верным средством.
Жениха тоже заставили участвовать в затевающемся пьяном празднестве — да и как же могло быть иначе! Что же это за жених, если он как следует не напьется за свадебным ужином! Таково было общее мнение подмастерьев. Матиас Лутц не особенно и противился. Он ведь был так счастлив. И почему бы ему тоже не ощутить свое счастье еще полнее, еще острее, почему бы не усладить свое счастье вином! И жених стал пить вместе со всеми, не отставая. Недовольства своей молодой жены ему нечего было опасаться — об этом позаботились Губер и другие подмастерья. Они уговорили новоиспеченную молодую хозяйку торжественно поклясться своему супругу, что она не будет сердиться, если Мати сегодня ночью вместе со своими гостями чуть хватит через край. И она охотно согласилась. Разве могла она сегодня отказать в какой бы то ни было просьбе!
К пяти часам утра все подмастерья либо «раскисли», либо «окоченели», как они сами называли подобное состояние. Они напились до того, что Конрад Губер начал их поодиночке выпроваживать из дому. Как ни странно, этот господии, главный заиодила и зачинщик попойки, оказался трезвее всех; по крайней мерс он был в здравом уме и на ногах держался твердо, хотя по лицу его и речи можно было заметить, что неумеренные возлияния и для него не прошли бесследно. Конрад Губер вытаскивал подмастерьев из углов, точно котят, и выносил на свежий воздух, пока наконец в квартире не осталось ни одного. Большинство женщин разошлось раньше, часть ушла теперь, так что с молодоженами остались только родители, брат и сестра Лутца и мать Лены.
Благополучно и весело закончив свои очистительные операции, Губер, несмотря на возражения молодой хозяйки, сам внес из чулана заранее приготовленную солому и одеяла и устроил деревенским гостям роскошное ложе на полу в передней. Затем его отеческие заботы обратились на молодую пару.
Второй раз в жизни Матиас был сильно пьян — в первый раз он испытал такое состояние, когда праздновали его прием в подмастерья. Крепкие напитки действовали на него не усыпляюще, а возбуждающе. Походка у него была уверенная, движения быстрые; его выдавал только странный блеск глаз, пылающее лицо и необычная говорливость. Он ни за что не хотел отпустить Губера от себя. Он обнимал и целовал то его, то свою молодушку и все наливал и наливал рюмки. На советы друга — подумать наконец об отдыхе — он не обращал никакого внимания. Снова и снова, глубоко растроганный, чуть ли не со слезами на глазах, Матиас принимался говорить о том, как он счастлив, и просил друга полюбоваться его счастьем...
Губер решил положить всему этому конец.
Он крепко обнял Матиаса, отвел его во вторую комнату, потом, вернувшись, провел туда и молодую женщину и быстро запер за ними дверь на ключ.
— Если вы не отдохнете хорошенько, так, чтобы мы могли явиться к вам часов в двенадцать опохмелиться,— тогда берегитесь, хлыстом проучу! — крикнул он им через дверь.
Через несколько минут он был уже па улице и, весело насвистывая, шагал к дому Виттельбаха.
10 НА РАЗВАЛИНАХ
Недели, полные солнечного света, мирного тепла и тишины, настали для молодых после свадьбы.
Матиас построил гнездо, в котором хорошо было жить.
Сердца их не знали никаких иных желаний. Каждый находил в другом все, чего жаждала его душа. Они ничего больше не требовали от жизни.
Работал Матиас теперь с каким-то совсем новым чувством, придававшим его жизни смысл и содержание. У него было к чему стремиться, чего ждать. Утром приступая к работе, он думал: «Скорее бы полдень!» А берясь за работу после обеда, думал: «Скорее бы вечер!» Когда он шел домой обедать или уходил после работы, сердце его билось учащенно. «Еще несколько шагов,— говорил он себе,— и она встретит меня ласковым приветом, улыбаясь и краснея!»
Матиас сейчас действительно ничего иного не требовал от жизни. Он только желал, чтобы так было всегда. Чтобы так осталось на веки вечные.
Обычно в первые недели после женитьбы муж не замечает, хорошая ли хозяйка его молодая жена. Он обращает на лто внимание только позже. Глаза любящего супруга видят пи промахов се, пи ошибок. Но Матиас сразу заметил, что его Лепа обладает всеми качествами отличной хозяйки. У нее был особый дар украшать их гнездо, благодаря ей здесь царили теплота и уют. Она всегда умела порадовать мужа чем-нибудь новым — искусно вышить что-нибудь ласкающее глаз или подать на стол лакомое блюдо. Она, казалось, считала своей единственной целью — жить и работать лишь для того, чтобы доставить мужу радость и утеху.
Счастье молодой четы было полным.
И этому счастью суждено было превратиться в груду развалин.
Если бы Матиасу кто-нибудь вздумал это предсказать, он бы такого глупца поднял на смех.
Чем ближе время подходило к весне, тем чаще Матиасу бросалось в глаза странное душевное состояние его молодой жены. По временам ею внезапно овладевало какое-то беспокойство. Она могла среди оживленной беседы вдруг задуматься и смотреть на Матиаса или прямо перед собой пустым, как будто внутрь обращенным взглядом. Потом она каждый раз словно просыпалась, вздрагивая от испуга и отшатываясь назад. Матиас ничем не мог объяснить это странное тревожное состояние Лены, а она сама пыталась его отрицать. Но так как вслед за такими минутами все опять входило в обычную колею и к молодой женщине снова возвращалось веселое, радостное настроение — точно улыбающееся солнце выглядывало из-за туч,— то у Матиаса не было причин серьезно беспокоиться о жене. «Возможно,— думал он,— эта странность, неизвестная мне, всегда была в ее характере, а теперь проявляется, как мне кажется, отчетливее и чаще, потому что Лена все время у меня на глазах». Иногда, проснувшись ночью, он видел, что Лена не спит, но и на это не обращал особого внимания.
В апреле месяце молодую женщину потянуло в деревню. Ей, говорила она* сообщили, что мать ее совсем плоха. Старушка может и умереть, не повидавшись с единственной дочерью.
Матиас не препятствовал этой поездке; он даже надеялся, что жена его успокоится и поправится. Он лишь попросил ее подождать, пока подсохнут дороги и станет потеплее, и Лена согласилась.
Но выехать ей все же пришлось раньше, чем того хотел Матиас, к тому же совсем неожиданно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Дело в том, что Губер безгранично радовался счастью друга. Ведь и он, Конрад, помогал ковать это счастье. Но такой душевный подъем часто порождает жажду опьянения. Кот да Губер уже вдоволь посмеялся, поплясал, попел, пошутил, стал искать в кубке радости еще нечто такое, что во много крат умножило бы его ликование; а для этого вино, несомненно, было самым верным средством.
Жениха тоже заставили участвовать в затевающемся пьяном празднестве — да и как же могло быть иначе! Что же это за жених, если он как следует не напьется за свадебным ужином! Таково было общее мнение подмастерьев. Матиас Лутц не особенно и противился. Он ведь был так счастлив. И почему бы ему тоже не ощутить свое счастье еще полнее, еще острее, почему бы не усладить свое счастье вином! И жених стал пить вместе со всеми, не отставая. Недовольства своей молодой жены ему нечего было опасаться — об этом позаботились Губер и другие подмастерья. Они уговорили новоиспеченную молодую хозяйку торжественно поклясться своему супругу, что она не будет сердиться, если Мати сегодня ночью вместе со своими гостями чуть хватит через край. И она охотно согласилась. Разве могла она сегодня отказать в какой бы то ни было просьбе!
К пяти часам утра все подмастерья либо «раскисли», либо «окоченели», как они сами называли подобное состояние. Они напились до того, что Конрад Губер начал их поодиночке выпроваживать из дому. Как ни странно, этот господии, главный заиодила и зачинщик попойки, оказался трезвее всех; по крайней мерс он был в здравом уме и на ногах держался твердо, хотя по лицу его и речи можно было заметить, что неумеренные возлияния и для него не прошли бесследно. Конрад Губер вытаскивал подмастерьев из углов, точно котят, и выносил на свежий воздух, пока наконец в квартире не осталось ни одного. Большинство женщин разошлось раньше, часть ушла теперь, так что с молодоженами остались только родители, брат и сестра Лутца и мать Лены.
Благополучно и весело закончив свои очистительные операции, Губер, несмотря на возражения молодой хозяйки, сам внес из чулана заранее приготовленную солому и одеяла и устроил деревенским гостям роскошное ложе на полу в передней. Затем его отеческие заботы обратились на молодую пару.
Второй раз в жизни Матиас был сильно пьян — в первый раз он испытал такое состояние, когда праздновали его прием в подмастерья. Крепкие напитки действовали на него не усыпляюще, а возбуждающе. Походка у него была уверенная, движения быстрые; его выдавал только странный блеск глаз, пылающее лицо и необычная говорливость. Он ни за что не хотел отпустить Губера от себя. Он обнимал и целовал то его, то свою молодушку и все наливал и наливал рюмки. На советы друга — подумать наконец об отдыхе — он не обращал никакого внимания. Снова и снова, глубоко растроганный, чуть ли не со слезами на глазах, Матиас принимался говорить о том, как он счастлив, и просил друга полюбоваться его счастьем...
Губер решил положить всему этому конец.
Он крепко обнял Матиаса, отвел его во вторую комнату, потом, вернувшись, провел туда и молодую женщину и быстро запер за ними дверь на ключ.
— Если вы не отдохнете хорошенько, так, чтобы мы могли явиться к вам часов в двенадцать опохмелиться,— тогда берегитесь, хлыстом проучу! — крикнул он им через дверь.
Через несколько минут он был уже па улице и, весело насвистывая, шагал к дому Виттельбаха.
10 НА РАЗВАЛИНАХ
Недели, полные солнечного света, мирного тепла и тишины, настали для молодых после свадьбы.
Матиас построил гнездо, в котором хорошо было жить.
Сердца их не знали никаких иных желаний. Каждый находил в другом все, чего жаждала его душа. Они ничего больше не требовали от жизни.
Работал Матиас теперь с каким-то совсем новым чувством, придававшим его жизни смысл и содержание. У него было к чему стремиться, чего ждать. Утром приступая к работе, он думал: «Скорее бы полдень!» А берясь за работу после обеда, думал: «Скорее бы вечер!» Когда он шел домой обедать или уходил после работы, сердце его билось учащенно. «Еще несколько шагов,— говорил он себе,— и она встретит меня ласковым приветом, улыбаясь и краснея!»
Матиас сейчас действительно ничего иного не требовал от жизни. Он только желал, чтобы так было всегда. Чтобы так осталось на веки вечные.
Обычно в первые недели после женитьбы муж не замечает, хорошая ли хозяйка его молодая жена. Он обращает на лто внимание только позже. Глаза любящего супруга видят пи промахов се, пи ошибок. Но Матиас сразу заметил, что его Лепа обладает всеми качествами отличной хозяйки. У нее был особый дар украшать их гнездо, благодаря ей здесь царили теплота и уют. Она всегда умела порадовать мужа чем-нибудь новым — искусно вышить что-нибудь ласкающее глаз или подать на стол лакомое блюдо. Она, казалось, считала своей единственной целью — жить и работать лишь для того, чтобы доставить мужу радость и утеху.
Счастье молодой четы было полным.
И этому счастью суждено было превратиться в груду развалин.
Если бы Матиасу кто-нибудь вздумал это предсказать, он бы такого глупца поднял на смех.
Чем ближе время подходило к весне, тем чаще Матиасу бросалось в глаза странное душевное состояние его молодой жены. По временам ею внезапно овладевало какое-то беспокойство. Она могла среди оживленной беседы вдруг задуматься и смотреть на Матиаса или прямо перед собой пустым, как будто внутрь обращенным взглядом. Потом она каждый раз словно просыпалась, вздрагивая от испуга и отшатываясь назад. Матиас ничем не мог объяснить это странное тревожное состояние Лены, а она сама пыталась его отрицать. Но так как вслед за такими минутами все опять входило в обычную колею и к молодой женщине снова возвращалось веселое, радостное настроение — точно улыбающееся солнце выглядывало из-за туч,— то у Матиаса не было причин серьезно беспокоиться о жене. «Возможно,— думал он,— эта странность, неизвестная мне, всегда была в ее характере, а теперь проявляется, как мне кажется, отчетливее и чаще, потому что Лена все время у меня на глазах». Иногда, проснувшись ночью, он видел, что Лена не спит, но и на это не обращал особого внимания.
В апреле месяце молодую женщину потянуло в деревню. Ей, говорила она* сообщили, что мать ее совсем плоха. Старушка может и умереть, не повидавшись с единственной дочерью.
Матиас не препятствовал этой поездке; он даже надеялся, что жена его успокоится и поправится. Он лишь попросил ее подождать, пока подсохнут дороги и станет потеплее, и Лена согласилась.
Но выехать ей все же пришлось раньше, чем того хотел Матиас, к тому же совсем неожиданно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92