Невдалеке от него, обхватив голову руками, лежит еще какой-то крестьянин, глаза его словно вот-вот выскочат из орбит.
— Губер, беги в город за извозчиком!
— Ты хочешь его отвезти к себе?
— Да. Нельзя же его пускать такого в дальнюю дорогу.
Губер убегает.
— Отец...— говорит Матиас и кладет ему руку на плечо.
И к медленно, с трудом поднимает голову. Он долго смотрит на Матиаса; наконец узнает его. Как будто еле уловимый луч скользит по его лицу.
— Я отвезу тебя к себе, промою и перевяжу твои раны,— продолжает сын.
Як силится ответить, но с губ его срывается лишь неясный дрожащий стон. Вместо ответа старик увереннее смотрит на Матиаса, и его тусклые, безжизненные глаза наполняются слезами. Кажется, будто этот взгляд, и скорбный и счастливый, говорит: «Слава богу, нашелся все же человек, который не сделает мне зла!»
Губер вскоре возвращается с пароконным извозчиком.
Матиас своими сильными руками помогает отцу встать на ноги и ведет его к экипажу; в эту минуту взгляд Яка падает на человека, лежащего на земле.
— Майт,— говорит он,— забери Микка тоже! Его били больше, чем меня... и мы пришли вместе...
Конрад Губер, хоть и не знает по-эстопски ни слова, понимает, что говорит Матиасу отец.
— Верный товарищ твой старик! — восклицает Губер, обхватывает обеими руками лежащего ничком крестьянина, поднимает его и усаживает в экипаж, а Матиас помогает отцу.
Чтобы не доставлять раненым новых страданий, они едут шагом; Матиас не докучает отцу расспросами. Его спутника Матиас узнает. Это хозяин усадьбы Раудоя — Микк Ялакас из волости Ания. Матиас помнит его лицо и заметил его еще на Вышгороде.
Остальные мужики лежат и стонут у обочины шоссе. Потом начинают понемногу двигаться к городу. Собственно движением это назвать трудно. Они ковыляют, тащатся, ползут. И вдруг они не вместе, даже не кучками,— они боятся, а поодиночке: один — и далеко — позади — другой. Они не рискуют идти за своими лошадьми по более широким, оживленным улицам, а пробираются к постоялому двору, как воры, глухими переулками, прячась за углами и заборами. И эти люди с кровоточащими спинами в тот же день пускаются в дальнюю дорогу.
Проехать тридцать пять верст с такими ранами, терпеть мучительную тряску, лежать всю дорогу в телеге ничком... они переносят и это испытание.
Лошадь должна сама довезти домой — править сегодня некому.
И когда наконец телега поздно ночью подъезжает к хутору, некому открыть ворота. За дорогу раны затянулись твердой коркой, руки-ноги точно отнялись. Чуть шевельнешься — адская боль. Ворота так и стоят закрытые, а хозяин хрипит и стонет в телеге, пока с восходом солнца из дому не выйдет жена или дочь, сын или батрак.
— Господи помилуй, что такое с отцом, что такое с хозяином? Уж не попал ли он в руки к разбойникам?
— Нет,— отвечает отец и хозяин,-— в руках у господ побывал.
И вскоре в доме под всхлипывание жены и детей начинается скорбный обряд: из искромсанной спины отца вытаскивают щепки, обломки прутьев...
11 КАКОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ОНИ СОВЕРШИЛИ?
Когда Як и Микк, опираясь на своих спутников, вошли в дом Виттельбаха, в передней им встретилась Лена Паю, хозяйкина швея. Она остановилась, глядя на них с изумлением. Сперва девушка не могла понять, что такое с этими людьми, но потом увидела их помертвевшие лица, шаткую поступь, пропитанную кровью одежду и вскрикнула.
— Да, да, Лена, вы и не знаете, что творится в городе,— сказал Матиас, горько усмехнувшись.— Мы вынесли с поля боя двух раненых. Один из них мой отец.
Испуганная девушка взглянула на Лутца с немым вопросом.
— Рассказывать сейчас некогда,— продолжал он.— Скажу только, что этих людей час тому назад избили — один получил сто, другой сто пятьдесят ударов палкой по голому телу. Мы хотим, прежде чем они уедут домой, хоть немножко подлечить им спины.
С этими словами Матиас открыл дверь в мастерскую и, увидев там одного из учеников, крикнул:
— Вильгельм, шапку да сбегай в аптеку! Спроси лекарство, которым Промывают раны. Я не знаю, годится ли наша политура для таких глубоких ран. На вот тебе деньги!
Затем все четверо вошли в мастерскую и закрыли за собой дверь.
Лена Паю, как видно, собиралась идти в город — она была уже совсем одета. Постояв с минуту в передней, девушка опять поднялась в комнату служанок.
В мастерской Лутц и Губер стали лечить избитых мужиков. Они острожно сняли с них куртки и рубашки. Грубые посконные рубахи были насквозь пропитаны кровью, и теперь, когда она засохла, местами задубели, как высушенные шкуры. Отдирая их от тела, причинили несчастным немало мук. Больных уложили на постель — одного на Матиасову койку, другого на кровать Губера. На искромсанные тела страдальцев было так страшно глядеть, что мальчонка-ученик Эрнст, которому велели снять с них постолы, побелел как стена и убежал.
Маленький Вильгельм между тем вернулся из аптеки Фика и принес карболовый раствор. Подмастерья, закатывая рукава и готовясь приступить к промыванию ран, толковали о том, где бы достать чистого полотна и бинтов, и вдруг у них за спиной послышался робкий, мягкий голосок:
— Может быть, и я чем-нибудь смогу вам помочь? Лутц и Губер обернулись. Они и не слышали, как в
комнату вошла швея Лена. Девушка стояла у двери, держа под мышкой какой-то сверток. На ней было ситцевое платье и передник.
— И верно — руки у вас понежнее наших,— отозвался Губер,— но хватит ли у вас духу вынести такое зрелище? Подойдите сюда!
Лена подошла. Взглянув на изуродованные спины несчастных, она вскрикнула. Руки ее сжались, подбородок затрясся.
— Господи, что это?..
— Иу, я уже вижу — хирурга из вас не выйдет,— произнес Губер, заметив бледность девушки.— Вам еще станет дурно — лучше уходите! Мы как-нибудь сами справимся.
— Нет,— вдруг решительно возразила Лепа,— я помогу вам. Мне не станет дурно. Я вовсе не такая слабая, господин Губер, как вы думаете.
И девушка тотчас же принялась хлопотать около больных.
— Вот это превосходно! — воскликнул Губер. На лице его отражалось одобрительное удивление.— Сестры милосердия, конечно, лучше перевязывают раны, чем братья милосердия.
— А я к тому же когда-то служила в няньках,— добавила Лена.
— По прежде всего надо достать полотна и бинтов.
— Я принесла. Сразу подумала, что понадобятся. Не знаю только, хватит ли тут.
И молодая девушка развернула старенькую, местами порванную, но чистую простыню.
— С краев можно отрезать несколько длинных бинтов,— сказала она.— Подержите за тот конец, господин Губер.
Ножницы швея тоже захватила с собой. С краев простыни она откроила две полоски шириною в ладонь, а оставшийся кусок разрезала пополам. Все это было сделано проворно и ловко, а девушка казалась при этом такой спокойной, как будто она только что пришла из хирургической больницы, где служила много лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Губер, беги в город за извозчиком!
— Ты хочешь его отвезти к себе?
— Да. Нельзя же его пускать такого в дальнюю дорогу.
Губер убегает.
— Отец...— говорит Матиас и кладет ему руку на плечо.
И к медленно, с трудом поднимает голову. Он долго смотрит на Матиаса; наконец узнает его. Как будто еле уловимый луч скользит по его лицу.
— Я отвезу тебя к себе, промою и перевяжу твои раны,— продолжает сын.
Як силится ответить, но с губ его срывается лишь неясный дрожащий стон. Вместо ответа старик увереннее смотрит на Матиаса, и его тусклые, безжизненные глаза наполняются слезами. Кажется, будто этот взгляд, и скорбный и счастливый, говорит: «Слава богу, нашелся все же человек, который не сделает мне зла!»
Губер вскоре возвращается с пароконным извозчиком.
Матиас своими сильными руками помогает отцу встать на ноги и ведет его к экипажу; в эту минуту взгляд Яка падает на человека, лежащего на земле.
— Майт,— говорит он,— забери Микка тоже! Его били больше, чем меня... и мы пришли вместе...
Конрад Губер, хоть и не знает по-эстопски ни слова, понимает, что говорит Матиасу отец.
— Верный товарищ твой старик! — восклицает Губер, обхватывает обеими руками лежащего ничком крестьянина, поднимает его и усаживает в экипаж, а Матиас помогает отцу.
Чтобы не доставлять раненым новых страданий, они едут шагом; Матиас не докучает отцу расспросами. Его спутника Матиас узнает. Это хозяин усадьбы Раудоя — Микк Ялакас из волости Ания. Матиас помнит его лицо и заметил его еще на Вышгороде.
Остальные мужики лежат и стонут у обочины шоссе. Потом начинают понемногу двигаться к городу. Собственно движением это назвать трудно. Они ковыляют, тащатся, ползут. И вдруг они не вместе, даже не кучками,— они боятся, а поодиночке: один — и далеко — позади — другой. Они не рискуют идти за своими лошадьми по более широким, оживленным улицам, а пробираются к постоялому двору, как воры, глухими переулками, прячась за углами и заборами. И эти люди с кровоточащими спинами в тот же день пускаются в дальнюю дорогу.
Проехать тридцать пять верст с такими ранами, терпеть мучительную тряску, лежать всю дорогу в телеге ничком... они переносят и это испытание.
Лошадь должна сама довезти домой — править сегодня некому.
И когда наконец телега поздно ночью подъезжает к хутору, некому открыть ворота. За дорогу раны затянулись твердой коркой, руки-ноги точно отнялись. Чуть шевельнешься — адская боль. Ворота так и стоят закрытые, а хозяин хрипит и стонет в телеге, пока с восходом солнца из дому не выйдет жена или дочь, сын или батрак.
— Господи помилуй, что такое с отцом, что такое с хозяином? Уж не попал ли он в руки к разбойникам?
— Нет,— отвечает отец и хозяин,-— в руках у господ побывал.
И вскоре в доме под всхлипывание жены и детей начинается скорбный обряд: из искромсанной спины отца вытаскивают щепки, обломки прутьев...
11 КАКОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ОНИ СОВЕРШИЛИ?
Когда Як и Микк, опираясь на своих спутников, вошли в дом Виттельбаха, в передней им встретилась Лена Паю, хозяйкина швея. Она остановилась, глядя на них с изумлением. Сперва девушка не могла понять, что такое с этими людьми, но потом увидела их помертвевшие лица, шаткую поступь, пропитанную кровью одежду и вскрикнула.
— Да, да, Лена, вы и не знаете, что творится в городе,— сказал Матиас, горько усмехнувшись.— Мы вынесли с поля боя двух раненых. Один из них мой отец.
Испуганная девушка взглянула на Лутца с немым вопросом.
— Рассказывать сейчас некогда,— продолжал он.— Скажу только, что этих людей час тому назад избили — один получил сто, другой сто пятьдесят ударов палкой по голому телу. Мы хотим, прежде чем они уедут домой, хоть немножко подлечить им спины.
С этими словами Матиас открыл дверь в мастерскую и, увидев там одного из учеников, крикнул:
— Вильгельм, шапку да сбегай в аптеку! Спроси лекарство, которым Промывают раны. Я не знаю, годится ли наша политура для таких глубоких ран. На вот тебе деньги!
Затем все четверо вошли в мастерскую и закрыли за собой дверь.
Лена Паю, как видно, собиралась идти в город — она была уже совсем одета. Постояв с минуту в передней, девушка опять поднялась в комнату служанок.
В мастерской Лутц и Губер стали лечить избитых мужиков. Они острожно сняли с них куртки и рубашки. Грубые посконные рубахи были насквозь пропитаны кровью, и теперь, когда она засохла, местами задубели, как высушенные шкуры. Отдирая их от тела, причинили несчастным немало мук. Больных уложили на постель — одного на Матиасову койку, другого на кровать Губера. На искромсанные тела страдальцев было так страшно глядеть, что мальчонка-ученик Эрнст, которому велели снять с них постолы, побелел как стена и убежал.
Маленький Вильгельм между тем вернулся из аптеки Фика и принес карболовый раствор. Подмастерья, закатывая рукава и готовясь приступить к промыванию ран, толковали о том, где бы достать чистого полотна и бинтов, и вдруг у них за спиной послышался робкий, мягкий голосок:
— Может быть, и я чем-нибудь смогу вам помочь? Лутц и Губер обернулись. Они и не слышали, как в
комнату вошла швея Лена. Девушка стояла у двери, держа под мышкой какой-то сверток. На ней было ситцевое платье и передник.
— И верно — руки у вас понежнее наших,— отозвался Губер,— но хватит ли у вас духу вынести такое зрелище? Подойдите сюда!
Лена подошла. Взглянув на изуродованные спины несчастных, она вскрикнула. Руки ее сжались, подбородок затрясся.
— Господи, что это?..
— Иу, я уже вижу — хирурга из вас не выйдет,— произнес Губер, заметив бледность девушки.— Вам еще станет дурно — лучше уходите! Мы как-нибудь сами справимся.
— Нет,— вдруг решительно возразила Лепа,— я помогу вам. Мне не станет дурно. Я вовсе не такая слабая, господин Губер, как вы думаете.
И девушка тотчас же принялась хлопотать около больных.
— Вот это превосходно! — воскликнул Губер. На лице его отражалось одобрительное удивление.— Сестры милосердия, конечно, лучше перевязывают раны, чем братья милосердия.
— А я к тому же когда-то служила в няньках,— добавила Лена.
— По прежде всего надо достать полотна и бинтов.
— Я принесла. Сразу подумала, что понадобятся. Не знаю только, хватит ли тут.
И молодая девушка развернула старенькую, местами порванную, но чистую простыню.
— С краев можно отрезать несколько длинных бинтов,— сказала она.— Подержите за тот конец, господин Губер.
Ножницы швея тоже захватила с собой. С краев простыни она откроила две полоски шириною в ладонь, а оставшийся кусок разрезала пополам. Все это было сделано проворно и ловко, а девушка казалась при этом такой спокойной, как будто она только что пришла из хирургической больницы, где служила много лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92