Да я готов три недели есть стружки с опилками, если твоя голубка не прилетит к тебе в объятия, как тбль-ко ты сунешь пальцы в рот и свистнешь!
— Ты действительно в это веришь, Конрад?
— Я это знаю, головой в этом ручаюсь! Девушка ко всем холодна как сосулька, а как завидит хотя бы тень своего единственного, так и вспыхнет вся... такая девушка сразу согласится выйти замуж... разумеется, за своего единственного.,. Смею думать, что ты догадываешься, кто это такой?
— От твоих слов мне стало немножко легче,— задумчиво ответил Лутц.— Но мне все же очень страшно, Конрад, я боюсь и дракона и голубки! Ты прав — я в этих делах мальчишка... Будь добр, посоветуй, как мне поступить, с чего начать.
И Губер заметил, что Мати покраснел, как девушка.* Губер, с большим трудом сохраняя серьезность, немного подумал.
— Ты, значит, ни к одной из них не решаешься явиться открыто и излить свое сердце как полагается, по всем правилам? — спросил он.
— Явиться я, может, и решился бы, но не знаю, что сказать, какими словами их убедить.
— А ты им напиши,— предложил Губер.— Начни с писем, потом и говорить будет легче. Не то, боюсь, как бы Берта не разжалобила тебя своими словами, а прежде всего своими слезами. Этого допускать нельзя. Написать ты, трусишка, все же решишься?
— Надеюсь,— улыбнулся Матиас,— я и сам уже об этом думал... Ты же знаешь, Конрад, меня на будущей неделе посылают работать в помещичьих имениях недели на три-четыре. Как ты думаешь, что, если я им напишу из деревни?
— Отлично! — воскликнул Конрад.— Ты будешь вдали от бурь, порожденных твоими признаниями, а к тому времени, когда возвратишься, штормовые ветры уже улягутся и не опрокинут тебя. Честное слово, такому женишку, как ты, надо вести свои любовные дела на расстоянии, за сотню верст!.. А теперь позволь пожелать тебе удачи — пусть у тебя все сойдет благополучно. За твое здоровье, эх ты, мальчишка!
Понемногу они опорожнили все шесть бутылок и пря-шли в возвышенное состояние духа. Лутц вдруг почувствовал, что на сердце у него полегчало. Гнетущего, щемящего, колющего чувства как не бывало. Под конец друзья присоединились к другим подмастерьям, сидевшим в большой комшгю, и .Ну гц от души смеялся шуткам то одного, то другого записного остряка. Такие остряки и балагуры нстрочались в каждом трактире. В большинстве случаев это были горькие пьяницы — люди, многое повидавшие в жизни. Своими шутками и забавными историями они старались заработать себе угощение — в их собственных карманах почти всегда бывало пусто.
В большом трактирном зале можно было видеть всевозможные лица и фигуры — своеобразные и обыденные, приятные и отталкивающие, жалкие и внушающие отвращение. В комнате, освещенной лишь несколькими сальными свечками, наполненной густыми облаками горького табачного дыма, сидели за едой и напитками, а то и просто за пустыми столами, либо вернувшиеся из странствий кочующие подмастерья — вместо одежды на них болтались отрепья, а обувью служили опорки, почти лишенные подошв,— либо ремесленники, имеющие постоянную работу, опрятно одетые, с внешностью даже изысканной и горделивой. Были здесь изголодавшиеся люди с изможденными лицами, впалыми глазами, нечесаными волосами и свалявшимися бородами, были и здоровые, краснощекие парни с нафабренными усами. Тут чей-то заплетающийся язык ронял грязные, бранные слова; там за столом вели серьезную, разумную беседу. Один смеялся — что добрый конь ржал, другой мерзко ругался, третий тихо затягивал песню, четвертый зевал или дремал, склонившись на край стола. Ссоры случались не часто. Даже самые грубые натуры были связаны между собой теми нитями, которые порождаются общими интересами, и братские узы соединяли немца, латыша и эстонца, католика и протестанта, задиру и тихоню.
Лутц и Губер ушли из харчевни довольно поздно. Внизу, в передней, они при свете спичек прочли на черных грифельных досках фамилии мастеров, нуждавшихся в работниках, и подмастерьев, искавших работы. Такие доски висели в то время в каждом трактире. Они помогали создавать рынок труда между работодателями и работниками. Подмастерье, приехавший из другого города, зайдя в харчевню, тотчас же записывал свою фамилию на доске, и мастер, подыскивавший себе работника, мог ее прочесть; если среди подмастерьев, остановившихся в харчевне, мастер не находил себе подходящего, то писал на доске свою фамилию, и безработный подмастерье, пришедший в трактир после этого, мог предложить мастеру свои услуги.
— Ага, Виттельбах ищет еще двух подмастерьев, сказал Губер, держа спичку над фамилией своего мастера.— Его дела здорово идут в гору, и ты, Лутц, тоже повинен в этом. Он будет большим негодяем, если не вознаградит тебя по-королевски! Раньше пригоршнями черпал, теперь гребет лопатой... Тьфу, черт, и все добро когда-нибудь достанется этому оборотню! Не будь я таким дураком, я бы вырвал у него добычу прямо из пасти...
Лутц не произнес ни слова.
Быть может, он и себя в глубине души считал глупцом? Быть может, и в нем закипала желчь при мысли о том, что богатую добычу, которую он уже крепко держал в руках, теперь поглотят жадные челюсти хитрого соперника?
У него действительно было над чем задуматься.
Человек, в эту минуту покидавший харчевню, похоронил здесь богатство, которое могло бы вскружить голову любому подмастерью. А вместе с золотом он похоронил и все блестящие мечты о почестях и славе, о легкой, веселой жизни. Впереди его ждал труд, только труд да серые заботы.
А что он получил взамен?
Матиас и сам пока не знал.
Он шел на авось.
16 ПОСЛЕДНЕЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
Как ни надеялся Матиас Лутц избежать мучительного свидания с Бертой и порвать с нею, послав ей письмо из безопасного укрытия, надежды эти, к сожалению, не сбылись. За день до отъезда в деревню, в воскресенье утром, он через Лийзу получил от мамзель Виттельбах приглашение явиться наверх, в квартиру мастера. Хозяин и хозяйка отправились в церковь, а дочь, сославшись на головную боль, осталась дома одна.
В сердце Матиаса сразу зашевелилось дурное предчувствие. Он заранее опасался за сегодняшний день, так как Берта в последнее время часто отказывалась идти в церковь, чтобы повидаться с женихом в отсутствие родителей. А сейчас она к тому же знала, что Матиас должен завтра уехать надолго. Едва Лутц шагнул было за порог, собираясь сбежать из дому, как Линза перехватила его и передала снос секретное поручение. Спорна у него мелькнула мысль — не заставить ли служанку солгать, что его не оказалось дома, но потом ему стало стыдно перед Лий-зой, и он решил претерпеть все, что пошлет ему судьба.
Мамзель Берта встретила его в гостиной самой обворожительной из своих улыбок. На девушке было необычайно изящное праздничное платье, волосы уложены в модную прическу, лицо слегка нарумянено и напудрено, глаза горели странным блеском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Ты действительно в это веришь, Конрад?
— Я это знаю, головой в этом ручаюсь! Девушка ко всем холодна как сосулька, а как завидит хотя бы тень своего единственного, так и вспыхнет вся... такая девушка сразу согласится выйти замуж... разумеется, за своего единственного.,. Смею думать, что ты догадываешься, кто это такой?
— От твоих слов мне стало немножко легче,— задумчиво ответил Лутц.— Но мне все же очень страшно, Конрад, я боюсь и дракона и голубки! Ты прав — я в этих делах мальчишка... Будь добр, посоветуй, как мне поступить, с чего начать.
И Губер заметил, что Мати покраснел, как девушка.* Губер, с большим трудом сохраняя серьезность, немного подумал.
— Ты, значит, ни к одной из них не решаешься явиться открыто и излить свое сердце как полагается, по всем правилам? — спросил он.
— Явиться я, может, и решился бы, но не знаю, что сказать, какими словами их убедить.
— А ты им напиши,— предложил Губер.— Начни с писем, потом и говорить будет легче. Не то, боюсь, как бы Берта не разжалобила тебя своими словами, а прежде всего своими слезами. Этого допускать нельзя. Написать ты, трусишка, все же решишься?
— Надеюсь,— улыбнулся Матиас,— я и сам уже об этом думал... Ты же знаешь, Конрад, меня на будущей неделе посылают работать в помещичьих имениях недели на три-четыре. Как ты думаешь, что, если я им напишу из деревни?
— Отлично! — воскликнул Конрад.— Ты будешь вдали от бурь, порожденных твоими признаниями, а к тому времени, когда возвратишься, штормовые ветры уже улягутся и не опрокинут тебя. Честное слово, такому женишку, как ты, надо вести свои любовные дела на расстоянии, за сотню верст!.. А теперь позволь пожелать тебе удачи — пусть у тебя все сойдет благополучно. За твое здоровье, эх ты, мальчишка!
Понемногу они опорожнили все шесть бутылок и пря-шли в возвышенное состояние духа. Лутц вдруг почувствовал, что на сердце у него полегчало. Гнетущего, щемящего, колющего чувства как не бывало. Под конец друзья присоединились к другим подмастерьям, сидевшим в большой комшгю, и .Ну гц от души смеялся шуткам то одного, то другого записного остряка. Такие остряки и балагуры нстрочались в каждом трактире. В большинстве случаев это были горькие пьяницы — люди, многое повидавшие в жизни. Своими шутками и забавными историями они старались заработать себе угощение — в их собственных карманах почти всегда бывало пусто.
В большом трактирном зале можно было видеть всевозможные лица и фигуры — своеобразные и обыденные, приятные и отталкивающие, жалкие и внушающие отвращение. В комнате, освещенной лишь несколькими сальными свечками, наполненной густыми облаками горького табачного дыма, сидели за едой и напитками, а то и просто за пустыми столами, либо вернувшиеся из странствий кочующие подмастерья — вместо одежды на них болтались отрепья, а обувью служили опорки, почти лишенные подошв,— либо ремесленники, имеющие постоянную работу, опрятно одетые, с внешностью даже изысканной и горделивой. Были здесь изголодавшиеся люди с изможденными лицами, впалыми глазами, нечесаными волосами и свалявшимися бородами, были и здоровые, краснощекие парни с нафабренными усами. Тут чей-то заплетающийся язык ронял грязные, бранные слова; там за столом вели серьезную, разумную беседу. Один смеялся — что добрый конь ржал, другой мерзко ругался, третий тихо затягивал песню, четвертый зевал или дремал, склонившись на край стола. Ссоры случались не часто. Даже самые грубые натуры были связаны между собой теми нитями, которые порождаются общими интересами, и братские узы соединяли немца, латыша и эстонца, католика и протестанта, задиру и тихоню.
Лутц и Губер ушли из харчевни довольно поздно. Внизу, в передней, они при свете спичек прочли на черных грифельных досках фамилии мастеров, нуждавшихся в работниках, и подмастерьев, искавших работы. Такие доски висели в то время в каждом трактире. Они помогали создавать рынок труда между работодателями и работниками. Подмастерье, приехавший из другого города, зайдя в харчевню, тотчас же записывал свою фамилию на доске, и мастер, подыскивавший себе работника, мог ее прочесть; если среди подмастерьев, остановившихся в харчевне, мастер не находил себе подходящего, то писал на доске свою фамилию, и безработный подмастерье, пришедший в трактир после этого, мог предложить мастеру свои услуги.
— Ага, Виттельбах ищет еще двух подмастерьев, сказал Губер, держа спичку над фамилией своего мастера.— Его дела здорово идут в гору, и ты, Лутц, тоже повинен в этом. Он будет большим негодяем, если не вознаградит тебя по-королевски! Раньше пригоршнями черпал, теперь гребет лопатой... Тьфу, черт, и все добро когда-нибудь достанется этому оборотню! Не будь я таким дураком, я бы вырвал у него добычу прямо из пасти...
Лутц не произнес ни слова.
Быть может, он и себя в глубине души считал глупцом? Быть может, и в нем закипала желчь при мысли о том, что богатую добычу, которую он уже крепко держал в руках, теперь поглотят жадные челюсти хитрого соперника?
У него действительно было над чем задуматься.
Человек, в эту минуту покидавший харчевню, похоронил здесь богатство, которое могло бы вскружить голову любому подмастерью. А вместе с золотом он похоронил и все блестящие мечты о почестях и славе, о легкой, веселой жизни. Впереди его ждал труд, только труд да серые заботы.
А что он получил взамен?
Матиас и сам пока не знал.
Он шел на авось.
16 ПОСЛЕДНЕЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
Как ни надеялся Матиас Лутц избежать мучительного свидания с Бертой и порвать с нею, послав ей письмо из безопасного укрытия, надежды эти, к сожалению, не сбылись. За день до отъезда в деревню, в воскресенье утром, он через Лийзу получил от мамзель Виттельбах приглашение явиться наверх, в квартиру мастера. Хозяин и хозяйка отправились в церковь, а дочь, сославшись на головную боль, осталась дома одна.
В сердце Матиаса сразу зашевелилось дурное предчувствие. Он заранее опасался за сегодняшний день, так как Берта в последнее время часто отказывалась идти в церковь, чтобы повидаться с женихом в отсутствие родителей. А сейчас она к тому же знала, что Матиас должен завтра уехать надолго. Едва Лутц шагнул было за порог, собираясь сбежать из дому, как Линза перехватила его и передала снос секретное поручение. Спорна у него мелькнула мысль — не заставить ли служанку солгать, что его не оказалось дома, но потом ему стало стыдно перед Лий-зой, и он решил претерпеть все, что пошлет ему судьба.
Мамзель Берта встретила его в гостиной самой обворожительной из своих улыбок. На девушке было необычайно изящное праздничное платье, волосы уложены в модную прическу, лицо слегка нарумянено и напудрено, глаза горели странным блеском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92