он знает прошлое товарища по его собственным рассказам.— Благодарю покорно — в такую жарищу гнуть спину на поле!
— А чуть от усталости присядешь, сразу отведаешь кубьясовой дубинки,— добавляет Лутц с задумчивой усмешкой.
— Что у вас тут за дьявольские порядки! — восклицает немец; всякая несправедливость и жестокость приводит его в негодование.—- Средневековье с его кулачным правом и рыцарями-разбойниками, по-моему, давно прошло, по крайней мере в наших краях.
— Ив наших тоже,— отвечает Лутц.— Все, что у нас делается, предусмотрено законом, в том числе и порка. А законы у нас пишут твои высокородные соотечественники, Губер.
Губер хочет ответить, по слова застревают у него в горле. Приятели свернули налево, к вышгородскому рынку, чтобы, перейдя через горку и спустившись по Лю-хике-ялг *, попасть домой, как вдруг оглушительный барабанный бой и рев духового оркестра заставляет их остановиться и замолчать. Что это за парад сегодня перед губернаторским замком? Просторная площадь кишмя-кишит вооруженными солдатами, запружена пародом. Какой-то офицер гарцует на копе. Раздается команда. Выстраивается колонна. Шествие трогается. По сторонам его и позади бежит народ. Все взволнованны.
Лутц и Губер подходят поближе, пробираются сквозь бегущую толпу и видят, что колонна состоит не только из военных: солдаты окружают довольно большую гурьбу каких-то людей. Так обычно водят арестантов. Но кто эти
1 С Вышгорода (Тоомпеа) к восточной части Таллина спускаются две средневековые кривые улички: Люхике-ялг — Короткая нога и Пикк-ялг — Длинная нога.
арестанты? Почему для них понадобилось такое большое количество конвойных? Почему трещат барабаны и заливаются флейты?
Матиасу удается протиснуться поближе к колонне, и он видит, кто эти заключенные. Это крестьяне. Большинство — молодые и среднего возраста люди. Но есть и несколько стариков. Войлочные шляпы, короткие штаны, длинные волосы. Узники держатся вместе, друг подле друга, точно испуганные овцы. На их бледных лицах, в широко раскрытых глазах отражается безграничный страх. Они обмениваются между собой вопросительными взглядами, по ответа или объяснения тому, что происходит, никто из них дать не может. То один, то другой шепчет что-то на ухо соседу, по в ответ лишь покачивают головой. Если кто-нибудь оказывается вне рядов или на шаг отстает, солдат подталкивает его прикладом. Штыки сверкают на солнце, гудит земля от тяжелого солдатского шага, барабанная дробь и гром оркестра бьют о высокие дома и стены Вышгорода, откатываясь назад гулким эхом, точно штормовая волна от прибрежных скал.
Кто эти крестьяне? Какое преступление они совершили? Куда их ведут?
В толпе никто по может ничего объяснить Матиасу и Губеру. Все попали на площадь случайно, так же, как и они сами, когда появились солдаты, загремели барабаны и трубы. Кого ни спроси — каждый видел только то, что друзья сейчас и сами видят: несколько сот солдат окружили толпу крестьян и ведут их как заключенных. Люди высказывают самые различные предположения, стараясь угадать, из какой местности могут быть эти узники,— одни называют одну волость, другие — другую. Большинство считает, что это крестьяне из Махтра. «Война в Махтра» у всех еще свежа в памяти, она произошла всего несколько недель назад, 2 июня. Известно также, что участники событий в Махтра сидят в вышгородской тюрьме. Л эти крестьяне толпились здесь, перед крепостью. Их, наверное, вывели из арестантской замка. Куда их поведут? Это будет видно. Шествие движется по Пикк-ялг к нижнему городу.
Матиас и Губер, догнав середину колонны, стараются держаться как можно ближе к узникам, хотя то один, то другой солдат грубо отгоняет подмастерьев. Их удивляют испуганные лица крестьян, глаза, молящие о помощи и спасении,— глаза затравленного на охоте зверя. Кажется, будто эти люди, ошеломленные, онемевшие от страха, идут навстречу судьбе, им самим неведомой, будто они до-пали в нынешнее свое положение случайно, неожиданно. Вдруг Матиас Лутц судорожно хватает товарища за руку. Он останавливается. Глаза его широко раскрыты.
— Нескольких человек я знаю,— шепчет он Губеру.— Я помню их лица. Вот этот, и вот тот, и там еще один — это крестьяне из Ания. А вон идет один хозяин из Кури-соо. Все эти люди, как видно, из того прихода, где я родился и вырос.
— Тогда попытайся пробраться к ним еще ближе и спроси, что они такое сделали,— говорит Губер.
Матиас и сам уже начал пробираться к узникам. Он упорно проталкивается среди людей, теснящихся в узкой уличке, зажатой меж двух высоких стен, и оказывается так близко к заключенным, что солдат отпихивает его прикладом. Но Матиас успевает узнать в лицо еще одного из крестьян. Этот высокий сухопарый человек со впалыми щеками, сутулыми плечами, бессильно повисшими руками, с тусклым взглядом серых глаз... человек, который тащится, прихрамывая... кто это? Неужели? Матиас, всматриваясь в него, чуть не наваливается на спину ближайшему солдату; взгляд его прикован к высокому крестьянину. На лице Матиаса изумление: уж не во сне ли он все это видит? Неужели человек этот его отец, хозяин усадьбы Конна, Як Лутс?
Он не мог ошибиться. Если он узнал других, то отца и подавно.
— Что с тобой? — спрашивает Губер, с трудом пробившись к товарищу.— У тебя такой перепуганный вид, не лучше, чем у этих арестантов. Что случилось?
— Среди арестованных — мой отец,— отвечает Лутц и проводит рукой по лицу, словно хочет отогнать зловещий призрак.
Губер смотрит таким взглядом, будто подозревает приятеля в неуместной шутке.
— Твой отец? Где?
— Он там, среди крестьян, это правда,— сквозь зубы с усилием говорит Лутц.
Шествие тем временем, миновав сводчатые ворота, спускается на улицу Пикк, оттуда через рынок поворачивает к ратуше и выходит на улицу Виру. Звук барабанов и труб привлекает все больше народу. Слышатся все новые взволнованные вопросы, но люди могут па них ответить только предположениями. У каждого в сердце возникает щемящее предчувствие, что добра тут ждать нечего, что этот странный спектакль едва ли будет иметь благополучный конец.
Шествие тянется через Вируские ворота и достигает наконец Русского рынка. Раздается команда на русском языке — солдаты и узники останавливаются. И тут начинаются приготовления, цель которых ни у кого не может вызвать сомнений.
На рыночной площади заготовлена большая груда палок. Солдаты, приставив ружье к ноге, располагаются широким кольцом вокруг узников. Комендант города, барон фон дер Зальца, высокий тощий старик, стоит тут же неподалеку, нервно поглаживая усы, по он, по-видимому, играет только роль наблюдателя — командует отрядом какой-то молодой офицер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— А чуть от усталости присядешь, сразу отведаешь кубьясовой дубинки,— добавляет Лутц с задумчивой усмешкой.
— Что у вас тут за дьявольские порядки! — восклицает немец; всякая несправедливость и жестокость приводит его в негодование.—- Средневековье с его кулачным правом и рыцарями-разбойниками, по-моему, давно прошло, по крайней мере в наших краях.
— Ив наших тоже,— отвечает Лутц.— Все, что у нас делается, предусмотрено законом, в том числе и порка. А законы у нас пишут твои высокородные соотечественники, Губер.
Губер хочет ответить, по слова застревают у него в горле. Приятели свернули налево, к вышгородскому рынку, чтобы, перейдя через горку и спустившись по Лю-хике-ялг *, попасть домой, как вдруг оглушительный барабанный бой и рев духового оркестра заставляет их остановиться и замолчать. Что это за парад сегодня перед губернаторским замком? Просторная площадь кишмя-кишит вооруженными солдатами, запружена пародом. Какой-то офицер гарцует на копе. Раздается команда. Выстраивается колонна. Шествие трогается. По сторонам его и позади бежит народ. Все взволнованны.
Лутц и Губер подходят поближе, пробираются сквозь бегущую толпу и видят, что колонна состоит не только из военных: солдаты окружают довольно большую гурьбу каких-то людей. Так обычно водят арестантов. Но кто эти
1 С Вышгорода (Тоомпеа) к восточной части Таллина спускаются две средневековые кривые улички: Люхике-ялг — Короткая нога и Пикк-ялг — Длинная нога.
арестанты? Почему для них понадобилось такое большое количество конвойных? Почему трещат барабаны и заливаются флейты?
Матиасу удается протиснуться поближе к колонне, и он видит, кто эти заключенные. Это крестьяне. Большинство — молодые и среднего возраста люди. Но есть и несколько стариков. Войлочные шляпы, короткие штаны, длинные волосы. Узники держатся вместе, друг подле друга, точно испуганные овцы. На их бледных лицах, в широко раскрытых глазах отражается безграничный страх. Они обмениваются между собой вопросительными взглядами, по ответа или объяснения тому, что происходит, никто из них дать не может. То один, то другой шепчет что-то на ухо соседу, по в ответ лишь покачивают головой. Если кто-нибудь оказывается вне рядов или на шаг отстает, солдат подталкивает его прикладом. Штыки сверкают на солнце, гудит земля от тяжелого солдатского шага, барабанная дробь и гром оркестра бьют о высокие дома и стены Вышгорода, откатываясь назад гулким эхом, точно штормовая волна от прибрежных скал.
Кто эти крестьяне? Какое преступление они совершили? Куда их ведут?
В толпе никто по может ничего объяснить Матиасу и Губеру. Все попали на площадь случайно, так же, как и они сами, когда появились солдаты, загремели барабаны и трубы. Кого ни спроси — каждый видел только то, что друзья сейчас и сами видят: несколько сот солдат окружили толпу крестьян и ведут их как заключенных. Люди высказывают самые различные предположения, стараясь угадать, из какой местности могут быть эти узники,— одни называют одну волость, другие — другую. Большинство считает, что это крестьяне из Махтра. «Война в Махтра» у всех еще свежа в памяти, она произошла всего несколько недель назад, 2 июня. Известно также, что участники событий в Махтра сидят в вышгородской тюрьме. Л эти крестьяне толпились здесь, перед крепостью. Их, наверное, вывели из арестантской замка. Куда их поведут? Это будет видно. Шествие движется по Пикк-ялг к нижнему городу.
Матиас и Губер, догнав середину колонны, стараются держаться как можно ближе к узникам, хотя то один, то другой солдат грубо отгоняет подмастерьев. Их удивляют испуганные лица крестьян, глаза, молящие о помощи и спасении,— глаза затравленного на охоте зверя. Кажется, будто эти люди, ошеломленные, онемевшие от страха, идут навстречу судьбе, им самим неведомой, будто они до-пали в нынешнее свое положение случайно, неожиданно. Вдруг Матиас Лутц судорожно хватает товарища за руку. Он останавливается. Глаза его широко раскрыты.
— Нескольких человек я знаю,— шепчет он Губеру.— Я помню их лица. Вот этот, и вот тот, и там еще один — это крестьяне из Ания. А вон идет один хозяин из Кури-соо. Все эти люди, как видно, из того прихода, где я родился и вырос.
— Тогда попытайся пробраться к ним еще ближе и спроси, что они такое сделали,— говорит Губер.
Матиас и сам уже начал пробираться к узникам. Он упорно проталкивается среди людей, теснящихся в узкой уличке, зажатой меж двух высоких стен, и оказывается так близко к заключенным, что солдат отпихивает его прикладом. Но Матиас успевает узнать в лицо еще одного из крестьян. Этот высокий сухопарый человек со впалыми щеками, сутулыми плечами, бессильно повисшими руками, с тусклым взглядом серых глаз... человек, который тащится, прихрамывая... кто это? Неужели? Матиас, всматриваясь в него, чуть не наваливается на спину ближайшему солдату; взгляд его прикован к высокому крестьянину. На лице Матиаса изумление: уж не во сне ли он все это видит? Неужели человек этот его отец, хозяин усадьбы Конна, Як Лутс?
Он не мог ошибиться. Если он узнал других, то отца и подавно.
— Что с тобой? — спрашивает Губер, с трудом пробившись к товарищу.— У тебя такой перепуганный вид, не лучше, чем у этих арестантов. Что случилось?
— Среди арестованных — мой отец,— отвечает Лутц и проводит рукой по лицу, словно хочет отогнать зловещий призрак.
Губер смотрит таким взглядом, будто подозревает приятеля в неуместной шутке.
— Твой отец? Где?
— Он там, среди крестьян, это правда,— сквозь зубы с усилием говорит Лутц.
Шествие тем временем, миновав сводчатые ворота, спускается на улицу Пикк, оттуда через рынок поворачивает к ратуше и выходит на улицу Виру. Звук барабанов и труб привлекает все больше народу. Слышатся все новые взволнованные вопросы, но люди могут па них ответить только предположениями. У каждого в сердце возникает щемящее предчувствие, что добра тут ждать нечего, что этот странный спектакль едва ли будет иметь благополучный конец.
Шествие тянется через Вируские ворота и достигает наконец Русского рынка. Раздается команда на русском языке — солдаты и узники останавливаются. И тут начинаются приготовления, цель которых ни у кого не может вызвать сомнений.
На рыночной площади заготовлена большая груда палок. Солдаты, приставив ружье к ноге, располагаются широким кольцом вокруг узников. Комендант города, барон фон дер Зальца, высокий тощий старик, стоит тут же неподалеку, нервно поглаживая усы, по он, по-видимому, играет только роль наблюдателя — командует отрядом какой-то молодой офицер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92