Однажды молодой супруг, придя в обеденное время домой, нашел дверь квартиры запертой. Но он знал, где в таких случаях Лена вешает ключ,— у них было для этого в коридоре условленное место. Войдя в комнату, он увидел, что обед стоит на столе. Суп в миске, покрытой полотенцем, был еще горячий. Окинув взглядом стол, Матиас вдруг заметил на своей тарелке листок бумаги с несколькими строчками, написанными карандашом.
Лена в этой записке, набросанной, видимо, наспех, сообщала мужу, что за ней приехали из деревни, так как здоровье ее матери резко ухудшилось. Возница очень слешил, так что она даже не смогла дождаться мужа и вынуждена была сразу уехать. Она обещала скоро вернуться, если, конечно, смерть матери и похороны ее не задержат; обо всем она напишет ему из деревни. Затем следовало несколько нежных слов утешения, кое-какие указания но хозяйству и приписка о том, что она взяла с собой рублей двадцать из денег, бывших у нее на руках.
Лутц не очень удивился внезапному отъезду жены. Возможно, крестьянину, приехавшему за ней, и вправду каждая минута была дорога. Казалось также вполне естественным, что Лена принимает так близко к сердцу болезнь матери: все, что в прошлом лежало мрачной тенью между матерью и дочерью, теперь благодаря великодушию Лены было предано забвению.
Для молодого «соломенного вдовца» потянулись грустные дни и вечера. Скука, тоска вскоре его одолели. В доме было так пусто. Несколько раз по вечерам он даже звал к себе Губера — так непривычно ему было оставаться дома одному. Обедать он ходил в харчевню, ужин готовил себе сам, чтобы как-нибудь убить время; по все ему казалось невкусным. Он утешал себя мыслью, что эта «голодовка» скоро минует, и с нетерпением ждал от жены письма, чтобы узнать, когда она думает вернуться.
Но неделя подошла к концу, а никакой весточки не было. Следующие несколько дней тоже не принесли Матиасу письма, и молодым супругом овладела щемящая тревога. Потом наконец письмо пришло, но не от Лены и не из деревни.
На листке бумаги, который Лутц поспешно вытащил из конверта, было только несколько строк, написанных незнакомым почерком, большими, жирными буквами:
«Многоуважаемый господин Лутц! Если вы сильно стосковались по своей молоденькой женушке, то можете ее легко разыскать. Она не уехала в деревню, а живет на улице Сауна в доме № 17, у мадам Б ринк. Счастливой встречи с супругой, а также особенной, еще большей радости, которая вас ждет, искренне желает вам неизвестный друг».
Письмо было отправлено отсюда же, из Таллина, и на почтовом штемпеле стояло вчерашнее число.
«Какой-то шутник, небось кто-нибудь из знакомых, решил подшутить над моим «соломенным вдовством»,— нодумал Матиас.— Он, озорник, хочет со мной разыграть апрельскую шутку, хотя сегодня и не первое и не тридцатое число. Но что за дурацкая выдумка!»
И он стал разглядывать почерк, чтобы узнать, кто же из его знакомых мог выкинуть такую штуку.
Матиас не пришел ни к какому заключению, которое казалось бы правдоподобным. Письмо могло быть состряпано и мужчиной и женщиной — величина и толщина букв ничего еще не доказывала. Написано оно было по-немецки, но малоупотребительным латинским шрифтом. По-видимому, писавший искусно изменил свой почерк.
Матиас отбросил листок в сторону. В эту ночь и в следующую он еще спал спокойно. Он пытался утешить себя, придумывая всевозможные причины молчания Лены. Прежде всего, почта в деревне работает из рук вон плохо, особенно когда речь идет о крестьянских письмах,— они ползут страшно медленно. Может быть, в течение первой недели Лена из-за тяжелой болезни матери вообще не могла писать: а когда наконец написала — кто знает, где и сколько времени это письмо валяется. По в конце концов оно до города доберется. А возможно, Лепа думает так: «Зачем я буду зря писать, я же еще не знаю, когда смогу выбраться домой. Он ведь и сам понимает, что со мной здесь, в родных местах, ничего плохого не случится...»
Но что бы там Лутц ни думал и ни делал, беспокойство его росло с каждым днем, а под конец и с каждым часом. Время от времени он невольно хватался за «первоапрельское» письмо и перечитывал нелепые строчки.
«Мадам Бринк...— раздумывал он.-— Существует ли в самом деле такая женщина, или это просто вымышленная фамилия? Улицу Сауна я знаю. Надо бы как-нибудь пойти посмотреть, есть ли там дом помер семнадцать... Ну и что за беда, если схожу зря!»
И однажды вечером он все же решил а уда отправиться — по крайней мере посмотреть, есть ли на улице Сауна указанный дом и, если удастся, выяснить, живет ли там некая мадам Бринк.
Он действительно нашел на улице Сауна старинный трехэтажный дом с островерхой крышей, на котором была дощечка с номером семнадцать. Матиас осмотрел дом от крыши до фундамента и не нашел в нем ничего особенного. Но вдруг его взгляд упал на средневековую резную дверь в сводчатой нише; обе половинки двери были украшены медными головами львов, державших в зубах кольца. Кольца можно было двигать — ими пользовались, чтобы стучать в дверь, если она оказывалась запертой. Такие «колотушки» висели почти на всех наружных дверях домов в центральной части Таллина, так как звонки с проволокой еще не были распространены. Колотушкой нетерпеливый посетитель мог наделать такой шум, что по всей улице отдавалось эхо и в соседних домах просыпались люди. Горе им, если на улице разом начинали грохотать две или три такие колотушки да еще вдобавок все окрестные псы принимались лаять и выть.
Но не медные кольца, красовавшиеся па доме помер семнадцать, привлекли внимание Матиаса, а белевшая на одной из половинок двери выпуклая табличка, на которой черными буквами было написано: «Иоганна Бринк, акушерка».
Значит, в этом доме и в самом деле жила некая мадам Бринк. И эта мадам Бринк была акушеркой.
Матиас в раздумье опустил глаза, потом снова прочел табличку, потом опять опустил глаза.
Как видно, апрельская шутка, которую с ним сыграли, имела еще и особый оскорбительный смысл. Оскорбительный и... по правде говоря, гнусный смысл: пусть, мол, он, Матиас, свою молодую жену, с которой обвенчан совсем недавно, ищет у повивальной бабки!.. Гневный румянец залил щеки Матиаса, рука судорожно сжалась в кулак. Попадись ему сейчас негодяй, который осмелился так над ним поиздеваться, Лутц исколотил бы его до бесчувствия.
Матиас уже хотел было повернуться и уйти домой, как вдруг в голове у него мелькнула мысль, принудившая его остановиться.
А что, если он шутки ради войдет в дом и... поговорит с мадам Бринк?.. Может быть, через нее удастся напасть на след человека, разыгравшего с ним такую пошлую комедию...
Это была только мимолетная мысль, но Матиас, долго но раздумывая, решил так и поступить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92