..
К и с т е р — помощник пастора,
Тут старая Тийна опять скрестила руки и воскликнула, возводя очи к небесам:
— Вы только подумайте, господин Лутц, он, греховодник, еще и обручен! Обручен с молодой графиней! А сам что делает! Вот вы послушайте!
Однажды молодой барон зачем-то зашел к кистеру и увидел Лену. «Смотрел на меня так,— рассказывала девушка с ребяческим страхом,— точно съесть глазами меня хотел». У кистера он тотчас же осведомился, что это за девушка и откуда родом. «Из моей волости? — воскликнул он, выслушав ответ.— А я и не знал. Что ж, превосходна».
Через некоторое время приходит в кистерский дом мать Лены и сообщает такую весть: барон требует, чтобы Лена вернулась в его волость. Куда это, мол, годится — молодые, здоровые люди служат где-то в чужой волости, в то время как у их собственного барина работников не хватает! Пусть девушка немедленно возвращается домой!
Кистерша возмутилась. Ведь Лена у лих с малых лет, старый барон сам разрешил кистеру взять ее в дом, ее здесь воспитали, обучили, отсюда она и на конфирмацию пошла — какое же право у молодого барона требовать, чтобы она вернулась в деревню и выполняла на мызе тяжелую черную работу? Пусть мать Лены сходит к барону и скажет ему, что дочь — воспитанница госпожи ки-стерши — останется у своих приемных родителей... Сам кистер наверняка не послал бы бывшую хозяйку Лийва-палу с таким строптивым ответом к барону — кистер для этого был слишком смиренным помещичьим слугой,— но его в то время не было дома.
Мать Лены ушла. Но через несколько дней к кистеру явился волостной старшина. Он принес от барона строгий официальный приказ: Лене Паю, дочери Сийма из Лийваналу, семнадцати лет, родом из волости Р., без малейшего промедления явиться в волость, на службу к господам. Если старый барон в свое время разрешил ей уйти из волости, то сейчас молодой барон, нынешний владелец мызы и волости Р., приказывает ей вернуться. В случае неповиновения Лена Паю будет силой отправлена в ту общину, где она значится в ревизских списках.
Да, против такого приказа уже ничего нельзя было поделать. У помещика — сила, у него и власть. Госпожа кистерша попробовала было и теперь показать коготки, но кистер сразу сдался. Господи помилуй, не терять же ему из-за этого место! Он спросил совета у пастора. Тот выразил свое сожаление, но заявил, что ничем не может помочь — помещик, мол, вправе требовать своих людей обратно в волость.
Так и уехала Лена в тот же день вместе со старшиной в свои родные места; она провела вдали от родной деревни восемь лет, свои лучшие детские годы, и не очень-то по ней тосковала.
По дороге старшина повел сладкие речи. Дело, мол, вовсе не так плохо, как девушка думает. Барон хочет только помочь матери Лены — та уже стара, слаба, у хозяев работать не может. Барии обещал дать старухе хибарку в Хюбакаэву за совсем малое число отработочных дней, а дочка должна будет ходить оттуда на мызу — шить и гладить барину белье, помогать ткачихе; тяжелой работы па поле или еще чего-нибудь такого никто на нее взваливать не будет. Барон, мол, отлично знает, что Лена уже не простая деревенская девка, а образованная мамзель, даже по-немецки говорит. Милостивый барон считает, что такую девушку на черную работу послать или даже взять в прачки — просто грех. Это барин ему, старшине, сам говорил.
Слова старшины оправдались. Из хибарки, стоявшей неподалеку от мызы, выгнали семью бедняка-бобыля и поселили там вдову с дочерью. Лене приказано было явиться на мызу шить, так как молодому барону спешно требовалось новое белье.
Но вскоре девушка стала понимать, каковы были подлинные намерения и планы Готхарда Ризенталя. Лена работала в отдельной комнате па верхнем этаже господского дома, и барон, забывая все свое высокомерие, частенько ее там навещал. Он рассыпался в любезностях, восхищался миловидностью девушки и с каждым днем становился все навязчивее. Девушка смело сопротивлялась, но это, по-видимому, его только забавляло и еще больше подзадоривало, так что он уже и рукам начат волю давать. Барон стал наконец переходить всякие границы, и однажды девушка объявила матери, что на мызу больше не пойдет, пусть с ней делают что хотят. Так она и поступила.
Ее мать вызвали к барону. Вернувшись с мызы, забитая долгой нуждой и непосильным трудом старуха вовсю хвалила молодого барина. Лена, мол, глупая девчонка, коли обижается на господские шутки. Барон от чистого сердца хочет добра Лене и ее старушке матери. Он обещал им выдать из мызного амбара так много припасов, что они смогут жить без всяких забот. От матери он и требовать не станет, чтобы она отрабатывала определенное число дней; только в самую горячую пору — в сенокос или жатву — пусть старушка поможет немного, сколько здоровье позволит. Лена своей работой за все расплатится и сможет еще из жалованья копейку-другую про черный день отложить. Пусть снова идет па работу, да не надо быть такой строптивой с бароном. Человек молодой, хочется и потешиться. Все были когда-то молоды. Но если только она, Лена, рассердит барина — тот может их обречь на страшную нищету. Хибарку у них отберут и заставят обеих гнуть спину на самой тяжелой работе. «Пожалей хоть меня, старую, немощную!» — закончила мать, утирая слезы.
Любовь к матери заставила Лену снова пойти на мызу. Теперь барон стал действовать по слегка измененному плану. Он попытался добиться своего, осыпая Лену подарками. Мало того что поденную плату швее назначили непомерно высокую, ей то и дело совали то материю па фартук, то шелковый платок, то полушерстянку на юбку, а под конец последовали даже золотое кольцо и сережки. Как ни противилась Лена всем этим подношениям, ей их навязывали так настойчиво, что отделаться было невозможно. Помня о своей матери, она не осмеливалась сердить барина.
Когда, по мнению барона, сердце девушки было достаточно смягчено щедрыми подарками, он стал действовать прямо. Он просто объяснил Лене, каковы его намерения, и нарисовал перед ее глазами картину — что ожидает ее самое и ее мать в том или другом случае: либо веселая, легкая жизнь и достаток, либо беспросветный, тяжелый труд и нищета.
Совершенно ясно, как пошло бы дело дальше, не случись тут в волости события, которое как бы явилось для Лены предостережением и пробудило в ней непреодолимый ужас перед этим человеком. В страшных мучениях умерла от родов молодая красивая крестьянская девушка. Все знали, что она была жертвой молодого барона. Душераздирающие вопли несчастной, разносившиеся по всей деревне, врезались Лене в память; они постоянно звучали у нее в ушах, как только соблазнитель приближался к ней, и заставляли ее сопротивляться с железным упорством.
У Лены от стыда выступили слезы на глазах, когда она, рассказывая, дошла до этого места, и старая Тийна попыталась ей помочь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
К и с т е р — помощник пастора,
Тут старая Тийна опять скрестила руки и воскликнула, возводя очи к небесам:
— Вы только подумайте, господин Лутц, он, греховодник, еще и обручен! Обручен с молодой графиней! А сам что делает! Вот вы послушайте!
Однажды молодой барон зачем-то зашел к кистеру и увидел Лену. «Смотрел на меня так,— рассказывала девушка с ребяческим страхом,— точно съесть глазами меня хотел». У кистера он тотчас же осведомился, что это за девушка и откуда родом. «Из моей волости? — воскликнул он, выслушав ответ.— А я и не знал. Что ж, превосходна».
Через некоторое время приходит в кистерский дом мать Лены и сообщает такую весть: барон требует, чтобы Лена вернулась в его волость. Куда это, мол, годится — молодые, здоровые люди служат где-то в чужой волости, в то время как у их собственного барина работников не хватает! Пусть девушка немедленно возвращается домой!
Кистерша возмутилась. Ведь Лена у лих с малых лет, старый барон сам разрешил кистеру взять ее в дом, ее здесь воспитали, обучили, отсюда она и на конфирмацию пошла — какое же право у молодого барона требовать, чтобы она вернулась в деревню и выполняла на мызе тяжелую черную работу? Пусть мать Лены сходит к барону и скажет ему, что дочь — воспитанница госпожи ки-стерши — останется у своих приемных родителей... Сам кистер наверняка не послал бы бывшую хозяйку Лийва-палу с таким строптивым ответом к барону — кистер для этого был слишком смиренным помещичьим слугой,— но его в то время не было дома.
Мать Лены ушла. Но через несколько дней к кистеру явился волостной старшина. Он принес от барона строгий официальный приказ: Лене Паю, дочери Сийма из Лийваналу, семнадцати лет, родом из волости Р., без малейшего промедления явиться в волость, на службу к господам. Если старый барон в свое время разрешил ей уйти из волости, то сейчас молодой барон, нынешний владелец мызы и волости Р., приказывает ей вернуться. В случае неповиновения Лена Паю будет силой отправлена в ту общину, где она значится в ревизских списках.
Да, против такого приказа уже ничего нельзя было поделать. У помещика — сила, у него и власть. Госпожа кистерша попробовала было и теперь показать коготки, но кистер сразу сдался. Господи помилуй, не терять же ему из-за этого место! Он спросил совета у пастора. Тот выразил свое сожаление, но заявил, что ничем не может помочь — помещик, мол, вправе требовать своих людей обратно в волость.
Так и уехала Лена в тот же день вместе со старшиной в свои родные места; она провела вдали от родной деревни восемь лет, свои лучшие детские годы, и не очень-то по ней тосковала.
По дороге старшина повел сладкие речи. Дело, мол, вовсе не так плохо, как девушка думает. Барон хочет только помочь матери Лены — та уже стара, слаба, у хозяев работать не может. Барии обещал дать старухе хибарку в Хюбакаэву за совсем малое число отработочных дней, а дочка должна будет ходить оттуда на мызу — шить и гладить барину белье, помогать ткачихе; тяжелой работы па поле или еще чего-нибудь такого никто на нее взваливать не будет. Барон, мол, отлично знает, что Лена уже не простая деревенская девка, а образованная мамзель, даже по-немецки говорит. Милостивый барон считает, что такую девушку на черную работу послать или даже взять в прачки — просто грех. Это барин ему, старшине, сам говорил.
Слова старшины оправдались. Из хибарки, стоявшей неподалеку от мызы, выгнали семью бедняка-бобыля и поселили там вдову с дочерью. Лене приказано было явиться на мызу шить, так как молодому барону спешно требовалось новое белье.
Но вскоре девушка стала понимать, каковы были подлинные намерения и планы Готхарда Ризенталя. Лена работала в отдельной комнате па верхнем этаже господского дома, и барон, забывая все свое высокомерие, частенько ее там навещал. Он рассыпался в любезностях, восхищался миловидностью девушки и с каждым днем становился все навязчивее. Девушка смело сопротивлялась, но это, по-видимому, его только забавляло и еще больше подзадоривало, так что он уже и рукам начат волю давать. Барон стал наконец переходить всякие границы, и однажды девушка объявила матери, что на мызу больше не пойдет, пусть с ней делают что хотят. Так она и поступила.
Ее мать вызвали к барону. Вернувшись с мызы, забитая долгой нуждой и непосильным трудом старуха вовсю хвалила молодого барина. Лена, мол, глупая девчонка, коли обижается на господские шутки. Барон от чистого сердца хочет добра Лене и ее старушке матери. Он обещал им выдать из мызного амбара так много припасов, что они смогут жить без всяких забот. От матери он и требовать не станет, чтобы она отрабатывала определенное число дней; только в самую горячую пору — в сенокос или жатву — пусть старушка поможет немного, сколько здоровье позволит. Лена своей работой за все расплатится и сможет еще из жалованья копейку-другую про черный день отложить. Пусть снова идет па работу, да не надо быть такой строптивой с бароном. Человек молодой, хочется и потешиться. Все были когда-то молоды. Но если только она, Лена, рассердит барина — тот может их обречь на страшную нищету. Хибарку у них отберут и заставят обеих гнуть спину на самой тяжелой работе. «Пожалей хоть меня, старую, немощную!» — закончила мать, утирая слезы.
Любовь к матери заставила Лену снова пойти на мызу. Теперь барон стал действовать по слегка измененному плану. Он попытался добиться своего, осыпая Лену подарками. Мало того что поденную плату швее назначили непомерно высокую, ей то и дело совали то материю па фартук, то шелковый платок, то полушерстянку на юбку, а под конец последовали даже золотое кольцо и сережки. Как ни противилась Лена всем этим подношениям, ей их навязывали так настойчиво, что отделаться было невозможно. Помня о своей матери, она не осмеливалась сердить барина.
Когда, по мнению барона, сердце девушки было достаточно смягчено щедрыми подарками, он стал действовать прямо. Он просто объяснил Лене, каковы его намерения, и нарисовал перед ее глазами картину — что ожидает ее самое и ее мать в том или другом случае: либо веселая, легкая жизнь и достаток, либо беспросветный, тяжелый труд и нищета.
Совершенно ясно, как пошло бы дело дальше, не случись тут в волости события, которое как бы явилось для Лены предостережением и пробудило в ней непреодолимый ужас перед этим человеком. В страшных мучениях умерла от родов молодая красивая крестьянская девушка. Все знали, что она была жертвой молодого барона. Душераздирающие вопли несчастной, разносившиеся по всей деревне, врезались Лене в память; они постоянно звучали у нее в ушах, как только соблазнитель приближался к ней, и заставляли ее сопротивляться с железным упорством.
У Лены от стыда выступили слезы на глазах, когда она, рассказывая, дошла до этого места, и старая Тийна попыталась ей помочь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92