— О-го!— не смог сдержать своего удивления Кусти.— Это что за щеголь? Экая дылда, да еще в очках!
— Доктор, может быть?— спросил Матис, приподнимаясь на локте.
— И не пахнет доктором. Никогда я в здешних краях и в глаза такого не видал,— сказал Кусти.
Послышался стук в наружную дверь.
Это был явно чужой человек, в здешних краях нет обычая стучать в дверь. Щелкнет запор, заскрипят дверные петли, тут уже известно, что кто-то идет,— зачем же еще стучать?!
— Иди взгляни,— сказал Матис Кусти, так как Вийи не было дома (она отправилась на «бабскую ярмарку» — в каугатомаскую церковь почесать языком и заодно должна была зайти к Саару в волостное правление).— Кто его знает, что за человек, может, кто-нибудь из города,— и хозяин поправил на себе одеяло, чтобы край его не волочился при госте по полу.
Вскоре пришелец уже стоял на пороге комнаты.
Это был действительно дылда добрых шести футов роста, но какой-то жидковатый, даже хлипкий с виду. По- видимому, он никогда как следует не держал в руке ни топорища, ни весел. С ремеслом захожего портного не вязались картонка в одной руке и фотоаппарат с большими черными мехами и растопыренной треногой в другой. Фотограф? Ну, а что ему тут искать?
Переложив картонку под мышку, незнакомец протянул каждому поочередно руку, словно все они были его давнишними приятелями, и начал полускороговоркой, сдабривая время от времени свою речь одобрительным смешком:
— Так, так, ишь вы, целая конференция собралась. Совещание, что ли? Конечно, конечно, теперь уже большие дела на белом свете нельзя решать без того, чтобы крестьянство не сказало своего слова. Ведь это хутор Матиса Тиху — Ревала?
— Да, Тиху, но хутора тут никакого нет, как сами видите,— пробормотал Матис.
— Ну, ну, хозяину нечего бояться, я ведь пришел не перемерять землю или налоги взыскивать,— ворковал незнакомец в слишком уж назойливо-панибратском, приятельском тоне.
Но это как раз и заткнуло рот сааремаасцам. Поморянин обычно дружелюбен и откровенен с гостями — но не со всеми, ведь и гости бывают разные. Пригонит туман или шторм к берегу чужое судно, и если команде случится спастись, то для матроса — будь его кожа белой, черной или желтой — всегда отводится лучшая кровать хозяина в самом чистом углу. За потерпевшим крушение здесь ухаживают, как за собственным попавшим в беду отцом или сыном. Или объявите я кто-нибудь чужой, в чьем поведении и помыслах нет ничего подозрительного, какой-нибудь приблудный горшечник или коробейник с нехитрым товаром на спине — и хозяйка подаст ему на стол рыбы посвежее и чистый от мякины хлеб, не ожидая за это особой платы или похвалы. Человек, на собственной шкуре испытавший опасности в море или побродивший по земле в поисках работы, понимает других таких же, как он, людей с первого взгляда.
Но есть и совсем другого сорта гости. Пришлет, например, царь за тридевять земель тебе на шею людей, которые
так и рыщут и сторожат тебя, запрещают тебе привезти на сушу мешок соли или точильный камень — непременно плати пошлину казне, будто ты не на свои же деньги купил их и не испытал, перевозя их на лодке через море, беды и штормы. Да, таких гостей, как господа из мызы или пограничники с кордонов, настоящий поморянин терпеть не может, для таких любая ложь, любое притворство поморянина хороши, был бы только прок от этого притворства.
Матис и остальные мужики с первого взгляда не сумели раскусить пришельца, что он за птица. Все его поведение отталкивало какой-то рисовкой и наигранностью. Быть может, гость и сам почувствовал, что он слишком назойлив, так как, усевшись на стул, он вдруг замолчал, задумался, протирая носовым в красную полоску платком свое пенсне и внимательно оглядывая комнату. Наружный вид хибарки обманул его. Она стояла одиноко, вдали от деревни, посреди низкорослого болотного можжевельника, вблизи нее не росло ни одного крупного дерева, не было здесь и морского простора (прибрежный сосновый бор, видневшийся за можжевеловым кустарником, заглушал шум моря). Домишко с посеревшими от частых дождей стенами, соломенная, прогнувшаяся посредине, словно хребет старой костлявой клячи, крыша — все это оставляло безотрадное впечатление. Под этим впечатлением, настроившим пришельца на пренебрежительный лад, он и переступил порог лачуги. В сумраке осеннего утра его глаза быстро скользнули по углам и стенам избы, и взгляд его несколько изменился. В сенях и первой комнате пол каменный, в горнице настлан чистый деревянный пол из хорошо выстроганных досок, в одном из углов свисали сети, вторая кровать, по-видимому, принадлежащая хозяйке, покрыта холщовым покрывалом, на стенах развешаны снимки кораблей и моряков, у окна в глиняном горшке зеленели герани.
— Гм,— кашлянул гость,— живете вы не так уж плохо. А как здоровье хозяина?
— Живем... пока барин опять не покажет, где раки зимуют, или не забьет насмерть,— ругнулся Матис. Это была правда, что ж тут скрывать, будь этот ранний гость хоть самим губернатором.
— Ой, ой, как несправедливо поступают — двое убитых, двое раненых, как на поле боя. Ну, а сами вы тоже вод сбили фасон у господ баронов?
— Мало им досталось, их бы надо послать туда же, куда они отправили старого кипуского Пеэтера и раннавяльяскую Алму. Дело передано в суд, а что толку: все они господа, все одним миром мазаны — волк волка не съест,— сказал Кусти.
— Откуда молодой человек так точно знает о здешних делах?— спросил ванаыуэский Михкель с резкой деловитостью мастера и приподнял очки; он носил их не моды ради, как этот рисующийся щеголь, который приходит в чужой дом, садится без спросу на стул и при этом забывает даже назвать свое имя.
— Газеты повествуют,— ответил чужак, снимая с колен картонку и ставя ее на половик (фотоаппарат и шляпу он оставил на коленях).— Ведь печать не врет.
— Не врет, как же!— усмехнулся Кусти.— По немецкой газете, выходит, будто мы пошли на мызу с ружьями на плечах. Не хватает малости — и были бы мы точь-в- точь как куропаткинская гвардия. С большим трудом будто бы сумели отбить нашу атаку, оба барона получили опасные для жизни увечья, а на нашей стороне была только пара «несчастных случаев» и несколько пустяковых царапин. А «Уус аэг» пишет — бароны живы-здоровы; уездная газета брешет опять же по-своему. И все это про одно и то же дело. Где уж там врать печати. Не врала раньше, когда с Японией воевали, не врет и теперь, когда своих людей убивают!
— А как оно на самом деле было?— спросил незнакомец.
— Как было? Пусть Матис скажет, как было. Была ли у него на спине пушка, когда мы шли на мызу? И не было ли у раннавяльяской Алмы, которую мы три недели назад похоронили вместе с кипуским Пеэтером, не было ли у нее при себе каких-нибудь других железных вещей, кроме пары шпилек, купленных в лавке Вейде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113