— Меня в тюрьму? Ха-ха-ха,— загоготал он, не веря своим ушам.
— Вы уже несколько дней находитесь в Каугатома и подстрекаете народ против правительства, ходите из дома в дом и показываете грамотные картины про царя.
Шпик поднялся, негодуя, по-видимому готовый разразиться руганью. Но он успел только процедить сквозь зубы: «Чертовы мужики». Длинный Биллем набросился на него, заломил ему тощие руки за спину.
— Ремень давай!— воскликнул Михкель, увидев в руках у Вийи чересседельник.
У шпика, который теперь старался наносить удары ногами, не осталось и следа недавней осанки «студента», он походил скорее на жулика, пойманного на месте преступления и норовящего вырваться от задержавших его людей. Но все было напрасно. Скоро его руки были крепко скручены за спиною чересседельником, и, пыхтящий, задыхающийся, он был прижат к стене. Несколько мгновений шпик еще извивался в руках Виллема, Яана Пуумана и Кусти, как змея, угодившая в капкан, но когда он больно задел Виллема носком сапога, тот в сердцах дал ему здоровенного тумака. Шпик только ойкнул и разинул было рот, как рыба, хватающая воздух, но мигом перестал барахтаться и сквернословить.
— Чертов шпик, падаль этакая!— ворчал Биллем.— Он еще ногой бьет. Ну, или еще разок смазать тебе?
Старшина, писарь и мастер обыскали шпика, отняли у него заряженный парабеллум, удостоверение жандармского управления, паспорт, бумажник с двадцатью рублями, жандармский свисток и много исписанных листков.
— Отдайте мне документы!— закричал Тикк, увидев в руках у писаря свое жандармское служебное удостоверение.— Разве вы не умеете читать?
— В этом документе написано, что все должностные учреждения и лица должны помогать Артуру Тикку при выполнении его служебных обязанностей, и подпись стоит полковника Тихоновича. Значит, вы какое-нибудь высокопоставленное лицо, если это ваши документы, а сами подстрекаете народ разорять мызы и показываете но деревням недозволенные карикатуры,— сказал волостной писарь.
— Все вы у меня в кандалах в Сибирь пойдете! — прошипел сквозь зубы Тикк.
— Я два раза проезжал через Сибирь. Сибирская земля большая, хватит там места и для таких жуликов, как ты,— вставил Кусти.
— Вот тебе Сибирь!— Биллем сунул под нос свой тяжелый кулак.
— Не слишком налегай на него,— сказал волостной писарь, а сам подумал: «Стоило бы отдубасить сатану так, чтобы помнил всю жизнь».
В руки Саара попал составленный Тикком список лиц, подлежащих аресту. Он открывался фамилией самого волостного писаря, и, кроме лиц, находившихся здесь, там значились фамилии еще нескольких жителей Каугатомаской волости. Имя Пеэтера Тиху было подчеркнуто красным карандашом, и к нему сделана приписка: «Уехал в Таллин».
— Кру-у-гом! Шагом марш! — скомандовал Кусти. Он на войне до ранения получил одну лычку и знал службу.
По команде Кусти Тикк и в самом деле неловко повернулся, а Биллем позаботился о том, чтобы отбить у него охоту оглядываться.
Все, что в записях Тикка казалось подозрительным, тут же бросили в плиту ревалаской хибарки — даже песню, записанную со слов Кусти. Каарли струхнул и за другие свои песни, но волостной писарь счел их безопасными, даже подходящими для «добычи» шпику.
От Руусна до волостного правления было как-никак пять верст; пока прошли их, число провожатых увеличилось до двадцати — тридцати человек; каждому хотелось своими глазами увидеть, как выглядит настоящий «городской шпик» и как волостной сторож, которому старшина велел позаботиться об ужине для арестованного, замыкает за ним дверь кутузки.
На следующий день в зале волостного правления уездный начальник произнес перед большой толпой мужиков получасовую речь. Перебирая недавние события в волости, этот учтивый человек в полицейском мундире уговаривал народ сохранять спокойствие и верность государству. Волостной писарь Саар перевел речь на эстонский язык, а затем попросил у уездного начальника разрешения самому ответить от имени народа. Саар на своем довольно- таки связном русском языке, как того и требовало приличие, прежде всего поблагодарил уездного начальника за «внимание», оказанное Каугатомаской волости, а затем рассказал о тяжелых арендных условиях, облегчения которых ожидали люди. Народ, уверял Саар, в общем спокоен, терпелив и предан государству, но вызывает тревогу то, что некоторые элементы провоцируют этот доверчивый народ на сопротивление властям. В волость засылают жандармских агентов, которые подстрекают народ против правительства и распространяют в народе запрещенную литературу.
— Этого не может быть!— поразился начальник.
Саар утверждал, что это все же «может быть», рассказал случай со «студентом — собирателем песен» и просил, чтобы власти приняли Артура Тикка в свое распоряжение как оскорбителя личности государя.
У урядников и уездного начальника были довольно жалкие лица. Уездный начальник ушел в канцелярию, приказал, чтобы выяснить дело с глазу на глаз с Тикком. Но вскоре их разговор стал более шумным, чем это было полезно для сохранения государственной тайны, и конец его дошел через тонкую дверь канцелярии до ушей Саара.
— Ах ты, собачий сын, значит, так ты выслуживаешь свое жалованье!— Последовал поток грубых ругательств, обычных в устах царского чиновника.
— Виноват, ваше высокородие. Извините, ваше превосходительство!— вопил испуганно Тикк.— Так точно, ваше превосходительство! Случилось недоразумение, ваше высокородие! Оплошал, ваше высокородие!
— Придется тебя, собачьего сына, посадить пока за решетку!— решил уездный после короткого раздумья.
Вернувшись в зал волостного правления, уездный начальник поблагодарил народ за бдительность и помощь, оказанную властям, и просил впредь действовать так же преданно и решительно. Тикк арестован, и пусть волость даст подводу, чтобы отправить арестованного в город.
Едва Саар перевел последние слова уездного начальника, как из задних рядов послышался голос Кусти:
— Пусть тот, кто его прислал из города нам на шею, и убирает его отсюда! Будем мы возить на лошадях в город всякого паршивого шпика.
Уездный начальник потребовал перевода. Саар сделал это, но ловко направил всю остроту возгласа Кусти не в адрес властей и уездного начальства, а против мызы — ведь и барон имел интерес к Тикку.
— Что ж, пусть тогда мыза дает лошадей! — согласился уездный начальник, пожимая плечами.
Таким образом народ Каугатомаской волости освободился от шпика, и никто в волости никогда больше не видел Артура Тикка.
Но разве он был единственной продажной душой?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Осень пришла незаметно своей тропой, как и во все предыдущие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113