— Ну, в других местах и того не сделано, что у нас здесь,— хвастался Кусти.
— Гм, гм,— задумчиво покашливал чужой и быстро завертел большим пальцем правой руки вокруг большого пальца левой.— Конечно, кое-что вы сделали. Но господский дом на мызе поджечь не смогли? Господ порешить тоже не смогли? Малый размах был!
— Думаешь, они уберегли бы свою шкуру, если бы капитан не переменил бы вдруг курса и не повел речь про суд?
— Ты, Кусти, как курица: выпьешь с наперсток и уже не знаешь, что мелешь,— сказал Михкель и принялся искать шапку. Пропал день, теперь жди, пока такой прощелыга испарится, чтоб можно было опять потолковать между собой.— Я, значит, утром посмотрю твои мережи, пусть Вийя приходит встречать,— сказал он Матису, переводя разговор на другое и собираясь уходить.
— А вчера в мережах у Выркераху у тебя было что-нибудь?— озабоченно спросил Матис.
— Пока ветер дул с берега, рассчитывать было не на что. Сегодня утром он повернул на юго-запад, значит, появились кой-какие надежды на завтра. У тебя и кадушка для сигов тоже ведь еще пустая, сам-то ты не можешь с места встать...
— Да, как-то еще проживем эту зиму,— сказал Матис, и Михкель повернул к двери.
— Стоп, стоп, мужичок! Вижу, вы ребята не промах, а слова из вас не вытянешь! Ну, давайте поговорим откровенно. Не подумали вы о том, что надо бы создать местный комитет социал-демократов и связаться с другими комитетами? Волостной писарь господин Саар лично поможет вам войти в контакт с главным комитетом. А может быть, у вас уже есть свой комитет?.. Я слышал, что сын ревалаского хозяина Пеэтер приезжал сюда и руководил этим делом...
Каарли глубоко вздохнул, и в комнате наступила тишина. Пронизывающий сентябрьский ветер с моря, перескочив через низенький сосняк и пробежав несколько шагов по унылому можжевеловому полю, нажал на отставшее от рамы оконное стекло и заставил его задребезжать. Старые стенные часы с шишкообразными гирями медленно, со скрежетом отсчитывали свои шаги; вместе с Матисом они преданно пропутешествовали сначала из Рейнуыуэ в Кюласоо, а затем из Кюласоо в реваласкую хибарку. Михкель вертел в руках шапку, он не понимал: что себе думают мужики, почему они так болтливы с этим прощелыгой? Наконец Матис сказал:
— Пеэтера пять лет не было дома... Что за диво, если он во время отпуска приехал сюда на денек... А что касается, скажем, нашего гостеприимства, тут тоже обижаться не следует: трудновато в теперешнее время жаловаться на свои беды человеку, которого ты впервые в жизни видишь. Мы здесь не какие-нибудь мятежники или бунтовщики, мы только требуем своих прав.
Матис говорил очень спокойно и медленно, ему и нельзя было горячиться, рана в боку все еще донимала. Но его слова были достаточно ясны, чтобы гость понял их.
— Так, так, понятно, деревенский народ тяжел на подъем,— закивал гость своей белобрысой напомаженной головой.
Матис внимательно следил за выражением его лица и проговорил еще тише, подчеркивая каждое слово:
— Вы еще человек молодой, и так говорить вам не стоило бы. Хотите записать шуточные песни Каарли, пишите, мы все ничего не имеем против этого, но нельзя требовать, чтобы люди, которым предстоит серьезный судебный процесс с бароном, стали плакаться на свои беды каждому встречному.
Гость собрал свои бумаги, сунул карандаш в нагрудный карман, оправил воротничок и галстук и собрался уходить. Если раньше, появившись в комнате, он слишком уж по- свойски протянул каждому руку, то теперь, ни на кого не глядя, он взял свою картонку, аппарат, треногу, холодно попрощался, надел шляпу и пошел, задрав голову, сначала в кухню, а из кухни в сени, небрежно притворив за собой дверь. Мужики смотрели ему вслед, и только когда незваный гость вышел уже за калитку, Михкель облегченно вздохнул и сказал:
— Прощелыга! Смотри-ка, каких вшей выпустили шляться по свету.
— Ты, Михкель, тоже слишком уж важничаешь! — буркнул Кусти.— А если он и правда прислан из города, от димукратов, а вы человека выгнали?
— Нет, Кусти, не о чем тут жалеть. У этого типа нет ничего общего с рабочей партией, по рукам видать и по всем его повадкам. А приметил ты, какие у него глаза?! Честный, правильный человек смотрит на тебя открыто, прямо, а у этого хлюста глаза все время как будто затянуты какой-то дрянью. Щурится, прикрывает веки, выслеживает нас через стекла своих очков,— упрямо держался своего мнения Михкель.
— Да,— поддержал Михкеля Матис,— это и я заметил. Верно говорят: глаза — зеркало души. Если человек правдив и честен, то и взгляд у него чистый и прямой. А коли душа грязна, то и взгляд грязный, и ничего не поможет, надевай хоть тройные и даже с золотой оправой очки.
— А зачем же ему песни понадобились?— спросил Каарли, у которого давно уже щемило на сердце.
Мастер хотел было ему ответить, но умолк на полуслове и уставился глазами в окно, пригибая свою старческую, сухую, жилистую шею.
— Какого черта ты глазеешь?— спросил Кусти, тоже примащиваясь к окну.
— Вот дьявол, не отвяжешься, хоть выкуривай можжевельником!— ответил Михкель.
— Ох ты, сатана, и правда обратно прется,— подтвердил Кусти, которому теперь тоже стало как-то не по себе.
— Обратно. А как же иначе? Ведь здесь осталась пустая водочная бутылка и пьяный товарищ,— насмехался мастер.
Оказывается, собиратель старины забыл калоши в сенях, а главное, он сказал, не подобало из-за пустяков ссориться со здешними крестьянами, которым он пришел передать привет от имени ревельского комитета социал-демократической партии.
Мужики молчали, Матис и Каарли покашливали, но никто не вымолвил и слова.
Артур Тикк, на сей раз уже в пальто и калошах, снова сел на стул, стал, улыбаясь, перебирать бумаги, вынутые из нагрудного кармана, и сказал:
— Угощу вас всем, что у меня есть, хоть вы и не хотите спеть мне даже пустяковой песенки. Вот, смотрите, с чем расхаживает человек, подобный мне!— Он разложил на столе несколько карикатур, изображавших царя. На одной из них Николай II был нарисован сидящим на ночном горшке, с короной на голове и огромным животом, опоясанным широким кушаком. На поясе надпись крупными русскими буквами: «Манифест». А на складках живота нарисовано много кругов со словами: «Свобода печати, свобода слова, свобода собраний». Подписи под карикатурами были напечатаны на эстонском и русском языках: «У царя запор, без касторки реформы не выходят».
Кусти громко захохотал, но Михкель наступил ему своим тяжелым сапогом на ногу и заметил:
— У студентов, видно, большие права, если они не боятся промышлять такими картинками. Мы не решились бы и при себе держать такие картинки. Сразу городовой нагрянет.
— Не бойтесь риска. Показывайте не каждому, а только подходящим людям!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113