Народ затаил дыхание, какое-то мгновение был слышен только глухой гул ветра, в который вдруг упали тихие, но внятные детские слова:
— Этот корабль должен называться «Каугатома».
В тот же момент с треском разбилась о штевень запущенная капитаном бутылка водки. Длинный Биллем схватил девочку на руки и поднял ее высоко над головой, парни из Ватла и Тагаранна бросились к Михкелю и стали качать старого мастера, а громогласный лоонаский Лаэс гаркнул мощное «ур-ра-а», подхваченное всем народом и отозвавшееся раскатистым эхом с вийдумяэских холмов за несколько верст отсюда.
— Ну вот, мать, а ты боялась, что в наш корабль заберется котерман,— сказал Тынис, взяв дряхлую старушку под руку, когда она собиралась с силами для очередного «ур-ра-а».
— Ну да, мастер вложил в корабль все свои силы и душу. Теперь кораблю под твое начало идти. Постарайся и ты быть таким же заботливым и справедливым, уж тогда все пойдет счастливо,— сказала старушка и добавила, пожимая руку сына: — Я не со зла ведь — все вы близки моему сердцу, и ты, и Матис, и все остальные. Вот стоит этот лайакивиский Кусти со своей Марис и детворой. Не кровная ведь родня, а не хочется, чтобы и их обидел кто-нибудь посильнее, даже сердцу больно, как подумаю об этом.
— Кто же может их обидеть, кроме барона?! В этом корабле у каждого из них свой пай и свое слово.
— Вот и хорошо, главное — чтобы все у вас и дальше так шло! А что у тебя с женитьбой? Нехорошо человеку одному жить. Лийзу очень старательная и порядочная девушка, пора бы уж и свадьбу сыграть — сколько же ей ждать?
— Как ворочусь из первого рейса на новом корабле, будет тебе и свадьба,— сказал Тынис на ухо матери.
Но старушку это, видимо, не успокоило.
1 Поршни — кожаная самодельная обувь.— Ред.
— Уже идешь на попятную — собирался ведь сыграть свадьбу, когда корабль будет готов.
— А разве он готов? Треть работы впереди. Мачты, такелаж, реи, паруса, установить их, наладить — мое дело. Двум богам сразу молиться нельзя. Сначала — корабль, потом — жена. Всему свой черед.
Старушка вздохнула.
— Не надо вздыхать, матушка,— успокаивал ее Тынис.— Весной корабль будет под парусами, а уж осенью ты попляшешь на нашей с Лийзу свадьбе, да так, что пол затрещит под ногами.
На этом их разговор и оборвался. Тыниса кликнули к тарану. Хотя кораблю уже дали имя, потребовалось еще два часа тяжелой работы, прежде чем «Каугатома» свободно поплыла по морю и встала за Тыллуским камнем на якорь. Только тогда в обширном доме папаши Пуумана начался праздник венчания нового корабля с морем, и Тынис на радость матери (да, наверно, и себе на радость) усердно танцевал с Лийзу. Старушка решила, что личная жизнь и младшего ее сына входит в правильную колею, и вскоре, успокоенная, покинула вместе с Вийей шумное пиршество, чтобы поплестись к своему нынешнему дому — к бобыльской хижине Рыуна-Ревала.
А о том, как продолжалась эта корабельная свадьба, повествует песня, сочиненная слепым Каарли:
Третий ковш. И круг все уже. Закричала Марис мужу: — Кусти, эй! Не так-то рьяно,— Пропадешь еще ты спьяну!
Ковш сюда! Уж мой черед, Ну и бражка, глотку жжет! Хоть я к чарочке привык, Нынче прямо с ног кувырк!
По углам пошли беседы,
Ходят-бродят непоседы.
В доме танцы, топот ног,
Визги девок-недотрог.
Гармонист, чего робеешь?
Иль похлеще не умеешь?
Выдержит хозяйский пол.
Пей, коли на милку зол!
Вот и мастер пляшет с нами! Быть нам, братцы, моряками! Наплевать на котермана, Поплывем до Роттердама.
Взвейся, парус, чтоб унес Ветер прочь от моря слез, Где барон и поп лютуют, А мужик весь век бедует.
Не отвадит сила злая От вскормившего нас края, Час пробьет, настанет срок — И вернется паренек.
Повидал он белый свет, Не страшился гроз и бед... Нынче с парня взятки гладки, Хоть в таможню — все в порядке.
Слепой Каарли в своей песне только еще вернулся на «Каугатоме» из первого рейса, а в большой комнате папаши Пуумана уже с треском отплясывали аагенспиц, польки, рейнлендеры и ванаранна. В горнице же вперемежку расселись капитаны и мастера, штурманы и боцманы, матросы и коки, верхние и нижние пильщики и усердно прикладывались к пивным кружкам, а разговоры становились все громче, так что собеседники уже плохо слышали друг друга. Вскоре горница была полна рассказчиками, а охотников послушать становилось все меньше, и они, конечно, повысились в цене. Чувство меры сохранили только оба корабельных мастера. Они не спеша поднимали свои пивные кружки, вспоминали старые потешные истории, связанные с постройкой кораблей— им ли было возражать против того, что молодежь сгрудилась вокруг, слушая их беседу:
— В старину случалось немало мастеров, особенно с острова Хийу, которые и не умели толком строить корабли, но не торопились объявить об этом хозяевам. Они первым делом начинали вырубать кили — некогда, мол, будет возиться с килем, когда закипит настоящая работа! Рубили недельку, а в субботу брали у хозяина деньги. Рубили вторую недельку — и опять подавай денежки. В третью субботу хозяин уже, бывало, заподозрит неладное, но мужики обнадежат его, и он снова платит. Той же ночью «киллеру бы» тихонько исчезали, как парни на заре от девчат, и поминай как звали, их никогда не встречали больше на этом побережье.
...А один хийумааский житель построил, говорят, такой корабль, что никак не отличишь, где нос, а где корма: оба конца ровно близнецы. Делать нечего, весной к одному штевню прибили белую щепку, пусть, мол, послужит нынешним летом корабельным носом, посмотрим, как по
плывет под парусами. Не плывет корабль! К следующему лету попытали счастья с другим концом корабля и переместили руль к прошлогоднему штевню, служившему теперь кормой. И впрямь, корабль пошел будто получше. А хийумааский мужичок еще хвастался: «Вот, говорит, совсем другое дело».
...Некий мастер (судя по рассказу, он был, наверно, с Сааремаа) соорудил новый корабль и как раз собирался спускать его на воду, когда к нему явился помещик и спросил, нельзя ли ему взойти на корабль. Мастер подумал малость и сказал, что не возражает, но сам еще не ведает, какой стороной корабль сядет на воду. Барин испугался и убрался восвояси...
Лаэс из Ватла, высоченный, точно мачта, мужик, проходил нетвердым шагом мимо собравшихся, как раз когда Михкель потешался над жителями Хийумаа. Великан остановился, прислушиваясь. По матери он был хийума- асцем — и разве мог он допустить, чтобы кто-нибудь, даже в шутку, насмехался над жителями Хийумаа? Но хотя Лаэс был сильно пьян, он глубоко уважал корабельных мастеров. Половину жизни (сейчас ему было тридцать лет) он провел на различных иностранных кораблях и знал, что парусники, построенные в здешних краях, ни в чем не уступали лучшим заморским судам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Этот корабль должен называться «Каугатома».
В тот же момент с треском разбилась о штевень запущенная капитаном бутылка водки. Длинный Биллем схватил девочку на руки и поднял ее высоко над головой, парни из Ватла и Тагаранна бросились к Михкелю и стали качать старого мастера, а громогласный лоонаский Лаэс гаркнул мощное «ур-ра-а», подхваченное всем народом и отозвавшееся раскатистым эхом с вийдумяэских холмов за несколько верст отсюда.
— Ну вот, мать, а ты боялась, что в наш корабль заберется котерман,— сказал Тынис, взяв дряхлую старушку под руку, когда она собиралась с силами для очередного «ур-ра-а».
— Ну да, мастер вложил в корабль все свои силы и душу. Теперь кораблю под твое начало идти. Постарайся и ты быть таким же заботливым и справедливым, уж тогда все пойдет счастливо,— сказала старушка и добавила, пожимая руку сына: — Я не со зла ведь — все вы близки моему сердцу, и ты, и Матис, и все остальные. Вот стоит этот лайакивиский Кусти со своей Марис и детворой. Не кровная ведь родня, а не хочется, чтобы и их обидел кто-нибудь посильнее, даже сердцу больно, как подумаю об этом.
— Кто же может их обидеть, кроме барона?! В этом корабле у каждого из них свой пай и свое слово.
— Вот и хорошо, главное — чтобы все у вас и дальше так шло! А что у тебя с женитьбой? Нехорошо человеку одному жить. Лийзу очень старательная и порядочная девушка, пора бы уж и свадьбу сыграть — сколько же ей ждать?
— Как ворочусь из первого рейса на новом корабле, будет тебе и свадьба,— сказал Тынис на ухо матери.
Но старушку это, видимо, не успокоило.
1 Поршни — кожаная самодельная обувь.— Ред.
— Уже идешь на попятную — собирался ведь сыграть свадьбу, когда корабль будет готов.
— А разве он готов? Треть работы впереди. Мачты, такелаж, реи, паруса, установить их, наладить — мое дело. Двум богам сразу молиться нельзя. Сначала — корабль, потом — жена. Всему свой черед.
Старушка вздохнула.
— Не надо вздыхать, матушка,— успокаивал ее Тынис.— Весной корабль будет под парусами, а уж осенью ты попляшешь на нашей с Лийзу свадьбе, да так, что пол затрещит под ногами.
На этом их разговор и оборвался. Тыниса кликнули к тарану. Хотя кораблю уже дали имя, потребовалось еще два часа тяжелой работы, прежде чем «Каугатома» свободно поплыла по морю и встала за Тыллуским камнем на якорь. Только тогда в обширном доме папаши Пуумана начался праздник венчания нового корабля с морем, и Тынис на радость матери (да, наверно, и себе на радость) усердно танцевал с Лийзу. Старушка решила, что личная жизнь и младшего ее сына входит в правильную колею, и вскоре, успокоенная, покинула вместе с Вийей шумное пиршество, чтобы поплестись к своему нынешнему дому — к бобыльской хижине Рыуна-Ревала.
А о том, как продолжалась эта корабельная свадьба, повествует песня, сочиненная слепым Каарли:
Третий ковш. И круг все уже. Закричала Марис мужу: — Кусти, эй! Не так-то рьяно,— Пропадешь еще ты спьяну!
Ковш сюда! Уж мой черед, Ну и бражка, глотку жжет! Хоть я к чарочке привык, Нынче прямо с ног кувырк!
По углам пошли беседы,
Ходят-бродят непоседы.
В доме танцы, топот ног,
Визги девок-недотрог.
Гармонист, чего робеешь?
Иль похлеще не умеешь?
Выдержит хозяйский пол.
Пей, коли на милку зол!
Вот и мастер пляшет с нами! Быть нам, братцы, моряками! Наплевать на котермана, Поплывем до Роттердама.
Взвейся, парус, чтоб унес Ветер прочь от моря слез, Где барон и поп лютуют, А мужик весь век бедует.
Не отвадит сила злая От вскормившего нас края, Час пробьет, настанет срок — И вернется паренек.
Повидал он белый свет, Не страшился гроз и бед... Нынче с парня взятки гладки, Хоть в таможню — все в порядке.
Слепой Каарли в своей песне только еще вернулся на «Каугатоме» из первого рейса, а в большой комнате папаши Пуумана уже с треском отплясывали аагенспиц, польки, рейнлендеры и ванаранна. В горнице же вперемежку расселись капитаны и мастера, штурманы и боцманы, матросы и коки, верхние и нижние пильщики и усердно прикладывались к пивным кружкам, а разговоры становились все громче, так что собеседники уже плохо слышали друг друга. Вскоре горница была полна рассказчиками, а охотников послушать становилось все меньше, и они, конечно, повысились в цене. Чувство меры сохранили только оба корабельных мастера. Они не спеша поднимали свои пивные кружки, вспоминали старые потешные истории, связанные с постройкой кораблей— им ли было возражать против того, что молодежь сгрудилась вокруг, слушая их беседу:
— В старину случалось немало мастеров, особенно с острова Хийу, которые и не умели толком строить корабли, но не торопились объявить об этом хозяевам. Они первым делом начинали вырубать кили — некогда, мол, будет возиться с килем, когда закипит настоящая работа! Рубили недельку, а в субботу брали у хозяина деньги. Рубили вторую недельку — и опять подавай денежки. В третью субботу хозяин уже, бывало, заподозрит неладное, но мужики обнадежат его, и он снова платит. Той же ночью «киллеру бы» тихонько исчезали, как парни на заре от девчат, и поминай как звали, их никогда не встречали больше на этом побережье.
...А один хийумааский житель построил, говорят, такой корабль, что никак не отличишь, где нос, а где корма: оба конца ровно близнецы. Делать нечего, весной к одному штевню прибили белую щепку, пусть, мол, послужит нынешним летом корабельным носом, посмотрим, как по
плывет под парусами. Не плывет корабль! К следующему лету попытали счастья с другим концом корабля и переместили руль к прошлогоднему штевню, служившему теперь кормой. И впрямь, корабль пошел будто получше. А хийумааский мужичок еще хвастался: «Вот, говорит, совсем другое дело».
...Некий мастер (судя по рассказу, он был, наверно, с Сааремаа) соорудил новый корабль и как раз собирался спускать его на воду, когда к нему явился помещик и спросил, нельзя ли ему взойти на корабль. Мастер подумал малость и сказал, что не возражает, но сам еще не ведает, какой стороной корабль сядет на воду. Барин испугался и убрался восвояси...
Лаэс из Ватла, высоченный, точно мачта, мужик, проходил нетвердым шагом мимо собравшихся, как раз когда Михкель потешался над жителями Хийумаа. Великан остановился, прислушиваясь. По матери он был хийума- асцем — и разве мог он допустить, чтобы кто-нибудь, даже в шутку, насмехался над жителями Хийумаа? Но хотя Лаэс был сильно пьян, он глубоко уважал корабельных мастеров. Половину жизни (сейчас ему было тридцать лет) он провел на различных иностранных кораблях и знал, что парусники, построенные в здешних краях, ни в чем не уступали лучшим заморским судам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113