БЕРЕГ ВЕТРОВ
Роман
(эстонс.)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Слепой Каарли и его поводырь Йоосеп, сынишка безмужней Анны, охромевший в детстве от падения, шли по береговой дороге к Питканина. Каарли тащил на спине полдюжины плетенных из орешника корзин, а тринадцатилетний Йоосеп — несколько узорчатых лыковых лукошек. Едва светало. По левую руку шумел лес, справа наступали на берег волны. Оттуда, с устья залива, путников обдавал сильный и влажный юго-западный ветер. Поговаривали, что этой весной рыба в заливе есть, авось и им что-нибудь перепадет.
— Кийратсиский Михкель отправил вчера домой полный воз окуней,— сказал Йоосеп.
— Только бы ветер не крепчал, он уж и так норовит помешать тем, кто вышел в море с сетями,— озабоченно молвил Каарли.
— А мерёжникам в самую пору,— возразил неунывающий Йоосеп.
Хоть разница в их возрасте была в добрую пол сотню лет, они толковали как равные.
Слепой Каарли, которого в народе называли еще и Каарлипесельником, зависел от глаз поводыря — шустрого Йоосепа, а тот в свою очередь — от скудных харчей старика, вернее, его Рити (бездетной и бойкой «половины» слепого Каарли). Это связывало их крепче, чем обрывок веревки, на которой маленький, но проворный, как шило,
Йоосеп водил за собой старого, ослепшего в турецкую войну инвалида.
— Почти все рыбаки с сетями. Много ли их с мережами? Кийратсиский Михкель и Матис из Кюласоо,— сказал Каарли.
— Ну, а папаша Пууман?
— Станет Пууман возиться с твоими корзинами! У таких хозяев бочки для добра припасены,— вздохнул Каарли.
— А ведь и так говорят: богатый заплатит хоть грош, а с голодным и сам помрешь,— вставил Йоосеп.
— Правда, случается иной раз и так, да редко. А чаще богатый клонится к богатому, бедняк бедняка ищет. У богатого добро высокой волной ходит, он тебя, бедняка, за нею и не приметит, разве что ты-то как раз ему и нужен или ненароком под ноги попадешь.
— Наши корзины хороши всякому, будь он хоть сам рууснаский граф!
— Граф разъезжает по городу Перлину в этой... новой выдумке — аутумубиле, аж дым столбом. Он и не слыхивал о нас и о наших корзинах. Если иной раз и пошлет писульку в наши края, то Ренненкампфу, чтобы денег выслал. Поговаривают, будто Ренненкампф хочет Руусна все целиком, с потрохами купить. Этакая пигалица, как ты с твоими корзинами, значит для графа то же, что воробей на сошке для невода.
— Рууснаский граф старая макака, а фон барон шелудивая собака, как говорит лайакивиский Кусти.
— Граф — графом, а макака — макакой, да уж так жизнь устроена на земле, что такие, как мы с тобой, скорее найдут пристанище под крышей бедняка, чем в горницах у богача.
Йоосеп не стал возражать, он и на своей шкуре уже не раз испытал это. А вот ветер, по его мнению, не так уж и силен, как раз впору. Правда, если смотреть отсюда, через Валмескую бухту, море сплошь покрыто белыми полосами — да разве много сыщется в здешнем краю безветренных дней? Почти весь год гудение и вой. Без ветра стоящая рыба и не войдет сверху, из открытого моря, в рууснаский залив, будь то окуни весной или сиги студеною осенью.
— Кто его знает, откуда он приходит?
— Кто?
— Да ветер.
— Ну, летит себе морем из Швеции или откуда-нибудь подальше, с аглицкой земли.
— От буров?
— От англичан до буров неблизкая дорога. Войны теперь затевают издалека, через полмира друг дружку лупцуют. Вот так же нас взяли и увезли за многие тысячи верст на юг, против турка. Ни ты его, ни он тебя прежде и в глаза не видывали, а вот поди да убивай.
— Но ведь буры здорово разъярились на англичан. Вот как этот генерал Дсевет.
— Буры — особь статья, на них англичанин больно насел. А мне от турок что? Ни холодно, ни жарко не было. Правда, поп здорово выкатывал глазищи, размахивал крестом и старался распалить гнев на турок за то, видишь ли, что они веруют в полумесяц и жен держат много. Только я мало что в толк взял из его проповеди: в одно ухо вошло, из другого вышло. Пусть веруют в полумесяц или в дохлую треску — чем икона лучше полумесяца? Одна чепуха все.
— А все же воевал, хоть и без злости?
— Воевал, пока без глаз не остался. А приказали бы, так и дальше, слепым, еще палил бы. Куда ж ты, душа, денешься! Не станешь стрелять — сам гостинца свинцового получишь, спереди от турок, а сзади от своего же генерала, только заартачься!
— За это ты и получил медаль на грудь?
— На бумаге значится — за храбрость. А по-моему, вся моя храбрость только в том и была, что ротного боялся. В нашей роте, видишь, парня из Хийумаа расстреляли, уж больно ленив он был убивать. Ну, я и старался палить — аж ружье раскалялось,— пока самому в рожу не угодили,— сказал Каарли и провел ладонью по своей «медали»— шраму от осколка, рассекшего щеку от глаза до щетинистой бороды.
Йоосепу вдруг захотелось поигрывать со стариком, и он спросил:
— А какую медаль ты получил за то, что в бане царя парил?
— Поди попарь, тогда увидишь, что за это положено! — отрезал старик.
Правду говоря, Каарли даже нравился острый язык парнишки: ведь язык не сам по себе болтается во рту, как волна в море, за острым языком зоркий ум кроется. Поэтому Каарли продолжал свою речь отеческим тоном:
— Спьяну чего только человек не наболтает. Я рассказываю, что парил царя,— народ смеется, и большой беды в этом нет. А есть и такие, что после каждого нового полуштофа все больше в раж входят, пока не всадят кому-нибудь нож в спину. Поначалу овца, потом, поглядишь, лев, а уж под конец скотина. Я старик, мне уже не устоять против искушения, а ты, сынок, держись от бутылки подальше, даже если даровщинку подносят. Настоящий мужчина найдет себе в жизни лучшее занятие, чем водку пить.
У Йоосепа вертелся на языке вопрос: разве Каарли не считает себя настоящим мужчиной? Но из уважения к старику он смолчал, и они дружно продолжали путь: впереди маленький Йоосеп, прихрамывающий на левую ногу, за ним длинный, худой, подавшийся из-за слепоты всем корпусом назад, навьюченный корзинами Каарли. Бечевка надежно связывала их, а разговор о мировых делах помогал коротать путь. Война между бурами и англичанами уже как будто подходила к концу, но в газете, которую получал кюласооский Сандер, под чертой, за официальной частью, печатался увлекательный роман о военных и любовных похождениях генерала буров, поэтому буры, обитатели Южного полушария, весной 1901 года пользовались немалым почетом здесь, на далекой окраине царской России, среди жителей рыбацкой деревушки одного из островов Балтийского моря. Даже Каарли, любивший послушать Сандера, знал историю генерала Дсевета, но кое-что в ней казалось ему все же сомнительным, и он решил поделиться своими мыслями с Йоосепом.
— Говорят, что негры африканские восстали против буров, их англичане науськали, вот с этого будто и началась бурская война.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Роман
(эстонс.)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Слепой Каарли и его поводырь Йоосеп, сынишка безмужней Анны, охромевший в детстве от падения, шли по береговой дороге к Питканина. Каарли тащил на спине полдюжины плетенных из орешника корзин, а тринадцатилетний Йоосеп — несколько узорчатых лыковых лукошек. Едва светало. По левую руку шумел лес, справа наступали на берег волны. Оттуда, с устья залива, путников обдавал сильный и влажный юго-западный ветер. Поговаривали, что этой весной рыба в заливе есть, авось и им что-нибудь перепадет.
— Кийратсиский Михкель отправил вчера домой полный воз окуней,— сказал Йоосеп.
— Только бы ветер не крепчал, он уж и так норовит помешать тем, кто вышел в море с сетями,— озабоченно молвил Каарли.
— А мерёжникам в самую пору,— возразил неунывающий Йоосеп.
Хоть разница в их возрасте была в добрую пол сотню лет, они толковали как равные.
Слепой Каарли, которого в народе называли еще и Каарлипесельником, зависел от глаз поводыря — шустрого Йоосепа, а тот в свою очередь — от скудных харчей старика, вернее, его Рити (бездетной и бойкой «половины» слепого Каарли). Это связывало их крепче, чем обрывок веревки, на которой маленький, но проворный, как шило,
Йоосеп водил за собой старого, ослепшего в турецкую войну инвалида.
— Почти все рыбаки с сетями. Много ли их с мережами? Кийратсиский Михкель и Матис из Кюласоо,— сказал Каарли.
— Ну, а папаша Пууман?
— Станет Пууман возиться с твоими корзинами! У таких хозяев бочки для добра припасены,— вздохнул Каарли.
— А ведь и так говорят: богатый заплатит хоть грош, а с голодным и сам помрешь,— вставил Йоосеп.
— Правда, случается иной раз и так, да редко. А чаще богатый клонится к богатому, бедняк бедняка ищет. У богатого добро высокой волной ходит, он тебя, бедняка, за нею и не приметит, разве что ты-то как раз ему и нужен или ненароком под ноги попадешь.
— Наши корзины хороши всякому, будь он хоть сам рууснаский граф!
— Граф разъезжает по городу Перлину в этой... новой выдумке — аутумубиле, аж дым столбом. Он и не слыхивал о нас и о наших корзинах. Если иной раз и пошлет писульку в наши края, то Ренненкампфу, чтобы денег выслал. Поговаривают, будто Ренненкампф хочет Руусна все целиком, с потрохами купить. Этакая пигалица, как ты с твоими корзинами, значит для графа то же, что воробей на сошке для невода.
— Рууснаский граф старая макака, а фон барон шелудивая собака, как говорит лайакивиский Кусти.
— Граф — графом, а макака — макакой, да уж так жизнь устроена на земле, что такие, как мы с тобой, скорее найдут пристанище под крышей бедняка, чем в горницах у богача.
Йоосеп не стал возражать, он и на своей шкуре уже не раз испытал это. А вот ветер, по его мнению, не так уж и силен, как раз впору. Правда, если смотреть отсюда, через Валмескую бухту, море сплошь покрыто белыми полосами — да разве много сыщется в здешнем краю безветренных дней? Почти весь год гудение и вой. Без ветра стоящая рыба и не войдет сверху, из открытого моря, в рууснаский залив, будь то окуни весной или сиги студеною осенью.
— Кто его знает, откуда он приходит?
— Кто?
— Да ветер.
— Ну, летит себе морем из Швеции или откуда-нибудь подальше, с аглицкой земли.
— От буров?
— От англичан до буров неблизкая дорога. Войны теперь затевают издалека, через полмира друг дружку лупцуют. Вот так же нас взяли и увезли за многие тысячи верст на юг, против турка. Ни ты его, ни он тебя прежде и в глаза не видывали, а вот поди да убивай.
— Но ведь буры здорово разъярились на англичан. Вот как этот генерал Дсевет.
— Буры — особь статья, на них англичанин больно насел. А мне от турок что? Ни холодно, ни жарко не было. Правда, поп здорово выкатывал глазищи, размахивал крестом и старался распалить гнев на турок за то, видишь ли, что они веруют в полумесяц и жен держат много. Только я мало что в толк взял из его проповеди: в одно ухо вошло, из другого вышло. Пусть веруют в полумесяц или в дохлую треску — чем икона лучше полумесяца? Одна чепуха все.
— А все же воевал, хоть и без злости?
— Воевал, пока без глаз не остался. А приказали бы, так и дальше, слепым, еще палил бы. Куда ж ты, душа, денешься! Не станешь стрелять — сам гостинца свинцового получишь, спереди от турок, а сзади от своего же генерала, только заартачься!
— За это ты и получил медаль на грудь?
— На бумаге значится — за храбрость. А по-моему, вся моя храбрость только в том и была, что ротного боялся. В нашей роте, видишь, парня из Хийумаа расстреляли, уж больно ленив он был убивать. Ну, я и старался палить — аж ружье раскалялось,— пока самому в рожу не угодили,— сказал Каарли и провел ладонью по своей «медали»— шраму от осколка, рассекшего щеку от глаза до щетинистой бороды.
Йоосепу вдруг захотелось поигрывать со стариком, и он спросил:
— А какую медаль ты получил за то, что в бане царя парил?
— Поди попарь, тогда увидишь, что за это положено! — отрезал старик.
Правду говоря, Каарли даже нравился острый язык парнишки: ведь язык не сам по себе болтается во рту, как волна в море, за острым языком зоркий ум кроется. Поэтому Каарли продолжал свою речь отеческим тоном:
— Спьяну чего только человек не наболтает. Я рассказываю, что парил царя,— народ смеется, и большой беды в этом нет. А есть и такие, что после каждого нового полуштофа все больше в раж входят, пока не всадят кому-нибудь нож в спину. Поначалу овца, потом, поглядишь, лев, а уж под конец скотина. Я старик, мне уже не устоять против искушения, а ты, сынок, держись от бутылки подальше, даже если даровщинку подносят. Настоящий мужчина найдет себе в жизни лучшее занятие, чем водку пить.
У Йоосепа вертелся на языке вопрос: разве Каарли не считает себя настоящим мужчиной? Но из уважения к старику он смолчал, и они дружно продолжали путь: впереди маленький Йоосеп, прихрамывающий на левую ногу, за ним длинный, худой, подавшийся из-за слепоты всем корпусом назад, навьюченный корзинами Каарли. Бечевка надежно связывала их, а разговор о мировых делах помогал коротать путь. Война между бурами и англичанами уже как будто подходила к концу, но в газете, которую получал кюласооский Сандер, под чертой, за официальной частью, печатался увлекательный роман о военных и любовных похождениях генерала буров, поэтому буры, обитатели Южного полушария, весной 1901 года пользовались немалым почетом здесь, на далекой окраине царской России, среди жителей рыбацкой деревушки одного из островов Балтийского моря. Даже Каарли, любивший послушать Сандера, знал историю генерала Дсевета, но кое-что в ней казалось ему все же сомнительным, и он решил поделиться своими мыслями с Йоосепом.
— Говорят, что негры африканские восстали против буров, их англичане науськали, вот с этого будто и началась бурская война.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113