В деревнях, особенно в уезде Ляанемаа, помещичьи батраки, безземельные крестьяне и арендаторы все смелее требовали своих прав. Еще с более резкими революционными требованиями, чем эстонские рабочие, выступили латыши. Но самой всеобъемлющей, сплачивающей силой стали русские рабочие. Двенадцатого октября 1905 года началась всероссийская забастовка железнодорожников. На следующий день она достигла Таллина и в пятницу, четырнадцатого октября, тревожно загудели один за другим все гудки таллинских заводов и фабрик. Пар был выпущен из котлов. Таллинские рабочие присоединились к всероссийской забастовке.
В субботу, пятнадцатого октября, в зале старого театра «Эстония» состоялось собрание фабричных старост, представителей рабочих и железнодорожников, в котором приняли участие и некоторые служащие городской управы. Собрание вынесло следующее решение: 1) послать царю телеграмму с требованием немедленного созыва учредительного собрания; 2) потребовать немедленного объявления свободы слова, печати, собраний и гарантии личной неприкосновенности; 3) потребовать от губернатора освобождения всех политических заключенных; 4) потребовать немедленного удаления войск с улиц города, так как рабочие, принявшие на себя охрану порядка в городе, не нуждаются в их помощи; 5) добиться от городской управы помощи семьям безработных и нуждающихся.
Городская управа представила требования губернатору Лопухину.
Для губернатора, являвшегося самым высокопоставленным и облеченным доверием царя лицом, настали тяжелые дни. В свое время власти предержащие очень недоверчиво отнеслись к мысли о необходимости железных дорог в России, а впоследствии, когда недоверие рассеялось, оказалось, что Россия никак не может обойтись без железных дорог. Ведь это была та самая железная дорога, которая, протянувшись на двенадцать тысяч верст, в некотором роде приблизила к столице Владивосток, железная дорога, которая парой тонких стальных рельсовых нитей соединила обе столицы царской империи с далекими Хивой и Бухарой, с Красноводском и Екатеринбургом, с Баку и Ригой. Без Дальневосточной железной дороги разгром к Маньчжурии, быть может, был бы еще сокрушительнее. И вдруг замерла, остановилась единственная артерия, соединявшая необъятные просторы России! Мало того, стоили фабрики и газовые заводы, питавшие светом города, бездействовали даже почта и телеграф, и только с помощью некоторых чиновников-шпиков губернатору удалось через Ригу связаться с Петербургом. Донесение, посланное из Таллина министру внутренних дел, было безотрадным. На требования рабочих нельзя было ответить «нет», приходилось уступать, лавировать, обещать, обещать...
В то самое время, когда губернатор Лопухин обещал рабочим все, царский генерал Воронов спешил на маленьком быстроходном военном корабле из Таллина в Петербург, где и был принят царем пятнадцатого октября.
«Патронов не жалеть!» — сказал император и самодержец всея Руси, царь Польский, великий князь Финляндский, отец всех православных, за здравие и долголетие которого попы каждое воскресенье служили молебны, которого за приличное вознаграждение превозносили казенные песнопевцы, портреты которого рисовали казенные живописцы, зачастую и не ^видевшие его в глаза. «Патронов не жалеть!» — повелел тот, кого называли надеждой и защитником народа, о державных милостях которого совсем еще
недавно казенные газеты писали лакейские статьи под большими заголовками:
«Нынешний год принес литовцам большой дар, вызвавший ликование всего народа: по приказу Его Императорского Величества впредь разрешается печатать книги на литовском языке латинскими буквами. Около сорока лет тому назад генерал-губернатор Муравьев запретил употребление латинского алфавита и отдал приказ печатать литовские книги русскими буквами. Но народ, привыкший к латинскому алфавиту, стал пользоваться книгами, напечатанными за границей. Когда этому стали чинить препятствия, то начали ввозить книги контрабандой, что было во многих отношениях вредным явлением. В течение нескольких десятков лет народ не смог привыкнуть к книгам, напечатанным русскими буквами, даже молитвенники приходилось ввозить из-за границы тайком, незаконным путем и платить за них большие деньги. Поэтому вполне понятна радость народа по поводу нового дара Его Императорского Величества».
Что ж, порой встречаются и плохие чиновники; даже такие высокопоставленные лица, как губернаторы, могли совершать ошибки, как это случилось сорок лет назад с генерал-губернатором Литвы Муравьевым; но сам царь был непогрешим и милостив, он исправлял монаршей рукой ошибки своих подчиненных, в чем каждый мог удостовериться, прочитав газету. И в то же время всемилостивейший царь с глазу на глаз дал указание эстляндскому генералу Воронову, как и в январе того же года генералу Тре- пову: «Патронов не жалеть!» И генерал Воронов на всех парах устремился по Финскому заливу обратно в Таллин.
А между тем бедняга губернатор Лопухин переживал в Таллине тяжелые дни. Рабочие, как они и обещали в своих требованиях, и впрямь взяли на себя охрану порядка в городе — городовой пусть лучше и не показывается! Но то, что народ считал порядком, коренным образом отличалось от взглядов губернатора и городовых на порядок. Когда рабочие, бывало, жаловались начальству на свое тяжелое положение, жалобы всегда оборачивались против них самих. «Вам тяжело потому,— отвечали им,— что вы ленивы, нерадивы, мало работаете! Посмотрите на примерных рабочих: они трудятся на четырех, шести, а то и восьми станках и зашибают не одну хорошую копейку. Из копеек складываются рубли, рубли полеживают в сберегательных кассах, и через некоторое время примерный рабочий, глядишь, и обзавелся своим хорошеньким домиком. Вам тяжело потому, что вы даете подбивать себя на стачки! Вам тяжело потому, что вы живете не по карману, в день получки пропиваете заработок в кабаках. Вам потому тяжело, что вы не смиренны, не молитесь богу, не хотите подчиняться начальству, что тратите свои силы на плотские и бесовские забавы,— одним словом, вы не хотите жить в тщании, усердии и воздержании!» Но теперь, когда заботу о соблюдении порядка в городе взяли на себя рабочие, некоторые из них доказали, что по крайней мере в одном вопросе — в заботе о трезвости — они вняли наставительным словам, и, может быть, даже с излишней серьезностью, что весьма озадачило губернатора и содержателей казенных питейных заведений. «Трезвость так трезвость! Конец отраве!» — решили рабочие, и прежде всего те, кто раньше страдал от пьянства, и пошли громить казенные лавки. Питейные заведения красовались на каждом углу, забот хватало, но у рабочих были хорошие железные ломы, и двери лавок открывались мгновенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
В субботу, пятнадцатого октября, в зале старого театра «Эстония» состоялось собрание фабричных старост, представителей рабочих и железнодорожников, в котором приняли участие и некоторые служащие городской управы. Собрание вынесло следующее решение: 1) послать царю телеграмму с требованием немедленного созыва учредительного собрания; 2) потребовать немедленного объявления свободы слова, печати, собраний и гарантии личной неприкосновенности; 3) потребовать от губернатора освобождения всех политических заключенных; 4) потребовать немедленного удаления войск с улиц города, так как рабочие, принявшие на себя охрану порядка в городе, не нуждаются в их помощи; 5) добиться от городской управы помощи семьям безработных и нуждающихся.
Городская управа представила требования губернатору Лопухину.
Для губернатора, являвшегося самым высокопоставленным и облеченным доверием царя лицом, настали тяжелые дни. В свое время власти предержащие очень недоверчиво отнеслись к мысли о необходимости железных дорог в России, а впоследствии, когда недоверие рассеялось, оказалось, что Россия никак не может обойтись без железных дорог. Ведь это была та самая железная дорога, которая, протянувшись на двенадцать тысяч верст, в некотором роде приблизила к столице Владивосток, железная дорога, которая парой тонких стальных рельсовых нитей соединила обе столицы царской империи с далекими Хивой и Бухарой, с Красноводском и Екатеринбургом, с Баку и Ригой. Без Дальневосточной железной дороги разгром к Маньчжурии, быть может, был бы еще сокрушительнее. И вдруг замерла, остановилась единственная артерия, соединявшая необъятные просторы России! Мало того, стоили фабрики и газовые заводы, питавшие светом города, бездействовали даже почта и телеграф, и только с помощью некоторых чиновников-шпиков губернатору удалось через Ригу связаться с Петербургом. Донесение, посланное из Таллина министру внутренних дел, было безотрадным. На требования рабочих нельзя было ответить «нет», приходилось уступать, лавировать, обещать, обещать...
В то самое время, когда губернатор Лопухин обещал рабочим все, царский генерал Воронов спешил на маленьком быстроходном военном корабле из Таллина в Петербург, где и был принят царем пятнадцатого октября.
«Патронов не жалеть!» — сказал император и самодержец всея Руси, царь Польский, великий князь Финляндский, отец всех православных, за здравие и долголетие которого попы каждое воскресенье служили молебны, которого за приличное вознаграждение превозносили казенные песнопевцы, портреты которого рисовали казенные живописцы, зачастую и не ^видевшие его в глаза. «Патронов не жалеть!» — повелел тот, кого называли надеждой и защитником народа, о державных милостях которого совсем еще
недавно казенные газеты писали лакейские статьи под большими заголовками:
«Нынешний год принес литовцам большой дар, вызвавший ликование всего народа: по приказу Его Императорского Величества впредь разрешается печатать книги на литовском языке латинскими буквами. Около сорока лет тому назад генерал-губернатор Муравьев запретил употребление латинского алфавита и отдал приказ печатать литовские книги русскими буквами. Но народ, привыкший к латинскому алфавиту, стал пользоваться книгами, напечатанными за границей. Когда этому стали чинить препятствия, то начали ввозить книги контрабандой, что было во многих отношениях вредным явлением. В течение нескольких десятков лет народ не смог привыкнуть к книгам, напечатанным русскими буквами, даже молитвенники приходилось ввозить из-за границы тайком, незаконным путем и платить за них большие деньги. Поэтому вполне понятна радость народа по поводу нового дара Его Императорского Величества».
Что ж, порой встречаются и плохие чиновники; даже такие высокопоставленные лица, как губернаторы, могли совершать ошибки, как это случилось сорок лет назад с генерал-губернатором Литвы Муравьевым; но сам царь был непогрешим и милостив, он исправлял монаршей рукой ошибки своих подчиненных, в чем каждый мог удостовериться, прочитав газету. И в то же время всемилостивейший царь с глазу на глаз дал указание эстляндскому генералу Воронову, как и в январе того же года генералу Тре- пову: «Патронов не жалеть!» И генерал Воронов на всех парах устремился по Финскому заливу обратно в Таллин.
А между тем бедняга губернатор Лопухин переживал в Таллине тяжелые дни. Рабочие, как они и обещали в своих требованиях, и впрямь взяли на себя охрану порядка в городе — городовой пусть лучше и не показывается! Но то, что народ считал порядком, коренным образом отличалось от взглядов губернатора и городовых на порядок. Когда рабочие, бывало, жаловались начальству на свое тяжелое положение, жалобы всегда оборачивались против них самих. «Вам тяжело потому,— отвечали им,— что вы ленивы, нерадивы, мало работаете! Посмотрите на примерных рабочих: они трудятся на четырех, шести, а то и восьми станках и зашибают не одну хорошую копейку. Из копеек складываются рубли, рубли полеживают в сберегательных кассах, и через некоторое время примерный рабочий, глядишь, и обзавелся своим хорошеньким домиком. Вам тяжело потому, что вы даете подбивать себя на стачки! Вам тяжело потому, что вы живете не по карману, в день получки пропиваете заработок в кабаках. Вам потому тяжело, что вы не смиренны, не молитесь богу, не хотите подчиняться начальству, что тратите свои силы на плотские и бесовские забавы,— одним словом, вы не хотите жить в тщании, усердии и воздержании!» Но теперь, когда заботу о соблюдении порядка в городе взяли на себя рабочие, некоторые из них доказали, что по крайней мере в одном вопросе — в заботе о трезвости — они вняли наставительным словам, и, может быть, даже с излишней серьезностью, что весьма озадачило губернатора и содержателей казенных питейных заведений. «Трезвость так трезвость! Конец отраве!» — решили рабочие, и прежде всего те, кто раньше страдал от пьянства, и пошли громить казенные лавки. Питейные заведения красовались на каждом углу, забот хватало, но у рабочих были хорошие железные ломы, и двери лавок открывались мгновенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113