Теперь пришлось куда сильнее налегать на хватки, чтобы они двигались с прежней быстротой.
Знают это все с пеленок — Нет у рууснаских силенок,—
грянуло вдруг хором подзадоривающе несколько десятков голосов у ворота, стоявшего по левому борту корабля. Там собрался главным образом народ из Ватла и Харала, и Длинный Биллем был у них заводилой. И в самом деле, толпившиеся у воротов без дела старики, женщины, мальчуганы и девчонки заметили, что насмешники правы: трос, бегущий к правому вороту, который тянули в основном рууснаские и памманаские мужики, был натянут значительно слабее, чем трос Длинного Виллема.
— Ну-ка, наддадим пару!— крикнул кийратсиский Яан, который всегда мужественно защищал честь своей деревни, и вот памманаская и рууснаская молодежь прошла полубегом два круга. Сколько было топота, смеха и визга, но что с того! Главное — чтоб и у них трос натянулся. Так как теперь они даже опередили соперников, то ватлаские в свою очередь постарались надбавить ходу. Но их постигла неудача. Длинный Биллем слишком нажимал, кое-кто из девчат, налегавших на самый конец противоположной хватки, где круг оказывался значительно шире, не поспел за Виллемом, и несколько девчат сразу споткнулись. Ворот двигался быстро, второй ряд наткнулся на них, а затем, быть может и нарочно, навалились и люди с третьей хватки.
Теперь рууснаские в свою очередь задали ватласким баню, прокричав:
Ватлаские обнимались, Аж вороны смеялись.
— Черти, сами вы вороны! — воскликнул лоонаский Лаэс. Несмотря на свое рууснаское происхождение, он поспешил в лагерь противников, чтобы своим зычным голосом водворить здесь порядок, так как Длинный Биллем вошел в раж и, махнув на всех рукой, один напрягал свою медвежью силу, нарушая общий шаг.
Как ни тяжелы были стальные тросы, они все выше поднимались из воды и натянулись теперь, словно струны
гигантской скрипки. Кузнечных дел мастер Рейн из Кообати с тревогой и удовлетворением следил за своими болтами и блоками. Он яростно отгонял подальше посторонний народ, в особенности праздных мальчишек: упаси бог, если сдаст что-нибудь,— только каша останется! Мастер все еще не давал знака мужикам таранщикам, хотя люди у воротов нажимали изо всех сил. Каждый шаг давался с трудом — про бег и взаимные поддразнивания уже не было и речи, от воротов неслось лишь могучее кряхтение, да к свежему морскому ветру примешивался едкий запах пота.
Кузнец дотронулся до одного из головных тросов — он, несмотря на свою длину, угрожающе и глухо загудел. Да и люди были напряжены. Казалось, вот-вот должно что- нибудь случиться: то ли корабль сдвинется с места, то ли стальной трос лопнет или сорвется с Тыллуского камня, то ли эта огромная каменная глыба поднимется с морского дна. Но ничего такого не случилось, только люди у воротов с трудом, по полшага, двигались вперед и обливались потом.
Мастера втихомолку пошептались о чем-то. И вот наконец Михкель поднял руку, и сам капитан скомандовал мужикам у тарана:
— Раз-два, др-р-ружно!
Дребезжащее «р-р» потонуло уже в грохоте таранного удара — и корабль словно дернулся с места.
— У-р-р-ра-а-а!— ликовала толпа зрителей.
И сразу же, словно из прорвавшейся плотины, слились с этим «ура-а» крики двухсот человек, крутивших вороты.
Слепой Каарли и Йоосеп, сворачивающие как раз с береговой дороги на тропинку, ведущую к косе Сийгсяаре, услышали это первое «ура», разносившееся далеко по окрестностям. Они остановились как по команде.
— Корабль еще на месте — чего они так орут?— спросил Йоосеп.
— Не иначе как сдвинули,— сказал Каарли.
— Постарайся прибавить шагу, не то корабль спустят на воду раньше, чем мы туда поспеем! — торопил Йоосеп, увлекая слепого за собой.
— Ну, если они только сдвинули корабль с места, мы будем на берегу много раньше, чем они дойдут до воды. С первым ударом тарана корабль еще не в море, люди только убедились, что силы и инструменты одолеют его,— старался Каарли унять своего слишком расходившегося поводыря.
И, как бы в подтверждение его слов, с косы Сийгсяаре послышался гул нового мощного удара тарана.
— Ну, а на этот раз как будто не двинулся вперед? — прислушался Йоосеп к тишине, последовавшей за ударом тарана.
— Ничего, раз уж сдвинулся, теперь пойдет. Солдат тоже не все время «ура» кричит. Крикнет, когда с места рванется и кинется в атаку, а уж потом, в штыковом бою, ничего не слыхать, кроме ударов и пыхтения. Если ты каждый вершок будешь криком «ура» провожать, у тебя скоро глотка распалится и дух вон выйдет — какой же из тебя тогда толкач у ворот или таранщик?!
Но поводырь Каарли сегодня не очень прислушивался к его речам, он торопился, припадая на изувеченную ногу, чтобы вовремя поспеть в Сийгсяаре, и тащил за собой старика, как буксирный якорь.
Они и впрямь пришли позже других, но Йоосеп не мог винить в этом Каарли, равно как и Каарли — Йоосепа, на то были более глубокие причины. Жизнь Каарли в течение последних месяцев складывалась нерадостно. Тогда, зимой, вернувшись домой из Кюласоо, он, конечно, не решился сразу огорошить Рити тем, что не намерен больше сочинять смиренные песни, а стал под разными предлогами уклоняться от этого занятия. Но так как Гиргенсон, став помощником пробста, распространил свой поэтический промысел и на другие приходы, то исполнительный кистер не раз намекал шустрой и старательной Рити на то, что господин пастор все еще интересуется душеспасительными и смиренными текстами Каарли.
Вначале Каарли старался всячески оттягивать дело, но когда и это не помогло, он захворал. Старик и раньше покашливал, а уж теперь хрипел и кашлял из последних сил. Да недолго удавалось ему водить за нос проныру Рити.
— Что это за дневная чахотка у тебя? Ночью дрыхнешь и дрыхнешь, хоть бы раз кашлянул,— сказала однажды утром Рити голосом, в котором слышалось знакомое воинственное бряцание.
Ничего не попишешь, теперь Каарли старался и ночью не спать — и кашлять. Да, не зря говорят: бог попустит — черт возьмет! Однажды среди дня, когда Рити ушла с пряжей в деревню, дало себя знать долгое недосыпание Каарли, и, рассчитывая на то, что любившая почесать язык Рити не скоро вернется, он со спокойным сердцем решил поспать часика два.
— Ну да, видать, теперь твоя чахотка на ночь перекинулась,— сказала Рити, тряся его вечером за плечо (Каарли не слышал, когда она вернулась), и вскоре начала всхлипывать и причитать. Это было плохой, очень плохой приметой. Дождь у Рити, как обычно, вскоре принес ветер, а затем и шторм, после чего последовал град ругательств, и все это закончилось громовыми раскатами ударов поварешки о череп Каарли.
После этой основательной ссоры они жили неделю- другую, как двое немых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Знают это все с пеленок — Нет у рууснаских силенок,—
грянуло вдруг хором подзадоривающе несколько десятков голосов у ворота, стоявшего по левому борту корабля. Там собрался главным образом народ из Ватла и Харала, и Длинный Биллем был у них заводилой. И в самом деле, толпившиеся у воротов без дела старики, женщины, мальчуганы и девчонки заметили, что насмешники правы: трос, бегущий к правому вороту, который тянули в основном рууснаские и памманаские мужики, был натянут значительно слабее, чем трос Длинного Виллема.
— Ну-ка, наддадим пару!— крикнул кийратсиский Яан, который всегда мужественно защищал честь своей деревни, и вот памманаская и рууснаская молодежь прошла полубегом два круга. Сколько было топота, смеха и визга, но что с того! Главное — чтоб и у них трос натянулся. Так как теперь они даже опередили соперников, то ватлаские в свою очередь постарались надбавить ходу. Но их постигла неудача. Длинный Биллем слишком нажимал, кое-кто из девчат, налегавших на самый конец противоположной хватки, где круг оказывался значительно шире, не поспел за Виллемом, и несколько девчат сразу споткнулись. Ворот двигался быстро, второй ряд наткнулся на них, а затем, быть может и нарочно, навалились и люди с третьей хватки.
Теперь рууснаские в свою очередь задали ватласким баню, прокричав:
Ватлаские обнимались, Аж вороны смеялись.
— Черти, сами вы вороны! — воскликнул лоонаский Лаэс. Несмотря на свое рууснаское происхождение, он поспешил в лагерь противников, чтобы своим зычным голосом водворить здесь порядок, так как Длинный Биллем вошел в раж и, махнув на всех рукой, один напрягал свою медвежью силу, нарушая общий шаг.
Как ни тяжелы были стальные тросы, они все выше поднимались из воды и натянулись теперь, словно струны
гигантской скрипки. Кузнечных дел мастер Рейн из Кообати с тревогой и удовлетворением следил за своими болтами и блоками. Он яростно отгонял подальше посторонний народ, в особенности праздных мальчишек: упаси бог, если сдаст что-нибудь,— только каша останется! Мастер все еще не давал знака мужикам таранщикам, хотя люди у воротов нажимали изо всех сил. Каждый шаг давался с трудом — про бег и взаимные поддразнивания уже не было и речи, от воротов неслось лишь могучее кряхтение, да к свежему морскому ветру примешивался едкий запах пота.
Кузнец дотронулся до одного из головных тросов — он, несмотря на свою длину, угрожающе и глухо загудел. Да и люди были напряжены. Казалось, вот-вот должно что- нибудь случиться: то ли корабль сдвинется с места, то ли стальной трос лопнет или сорвется с Тыллуского камня, то ли эта огромная каменная глыба поднимется с морского дна. Но ничего такого не случилось, только люди у воротов с трудом, по полшага, двигались вперед и обливались потом.
Мастера втихомолку пошептались о чем-то. И вот наконец Михкель поднял руку, и сам капитан скомандовал мужикам у тарана:
— Раз-два, др-р-ружно!
Дребезжащее «р-р» потонуло уже в грохоте таранного удара — и корабль словно дернулся с места.
— У-р-р-ра-а-а!— ликовала толпа зрителей.
И сразу же, словно из прорвавшейся плотины, слились с этим «ура-а» крики двухсот человек, крутивших вороты.
Слепой Каарли и Йоосеп, сворачивающие как раз с береговой дороги на тропинку, ведущую к косе Сийгсяаре, услышали это первое «ура», разносившееся далеко по окрестностям. Они остановились как по команде.
— Корабль еще на месте — чего они так орут?— спросил Йоосеп.
— Не иначе как сдвинули,— сказал Каарли.
— Постарайся прибавить шагу, не то корабль спустят на воду раньше, чем мы туда поспеем! — торопил Йоосеп, увлекая слепого за собой.
— Ну, если они только сдвинули корабль с места, мы будем на берегу много раньше, чем они дойдут до воды. С первым ударом тарана корабль еще не в море, люди только убедились, что силы и инструменты одолеют его,— старался Каарли унять своего слишком расходившегося поводыря.
И, как бы в подтверждение его слов, с косы Сийгсяаре послышался гул нового мощного удара тарана.
— Ну, а на этот раз как будто не двинулся вперед? — прислушался Йоосеп к тишине, последовавшей за ударом тарана.
— Ничего, раз уж сдвинулся, теперь пойдет. Солдат тоже не все время «ура» кричит. Крикнет, когда с места рванется и кинется в атаку, а уж потом, в штыковом бою, ничего не слыхать, кроме ударов и пыхтения. Если ты каждый вершок будешь криком «ура» провожать, у тебя скоро глотка распалится и дух вон выйдет — какой же из тебя тогда толкач у ворот или таранщик?!
Но поводырь Каарли сегодня не очень прислушивался к его речам, он торопился, припадая на изувеченную ногу, чтобы вовремя поспеть в Сийгсяаре, и тащил за собой старика, как буксирный якорь.
Они и впрямь пришли позже других, но Йоосеп не мог винить в этом Каарли, равно как и Каарли — Йоосепа, на то были более глубокие причины. Жизнь Каарли в течение последних месяцев складывалась нерадостно. Тогда, зимой, вернувшись домой из Кюласоо, он, конечно, не решился сразу огорошить Рити тем, что не намерен больше сочинять смиренные песни, а стал под разными предлогами уклоняться от этого занятия. Но так как Гиргенсон, став помощником пробста, распространил свой поэтический промысел и на другие приходы, то исполнительный кистер не раз намекал шустрой и старательной Рити на то, что господин пастор все еще интересуется душеспасительными и смиренными текстами Каарли.
Вначале Каарли старался всячески оттягивать дело, но когда и это не помогло, он захворал. Старик и раньше покашливал, а уж теперь хрипел и кашлял из последних сил. Да недолго удавалось ему водить за нос проныру Рити.
— Что это за дневная чахотка у тебя? Ночью дрыхнешь и дрыхнешь, хоть бы раз кашлянул,— сказала однажды утром Рити голосом, в котором слышалось знакомое воинственное бряцание.
Ничего не попишешь, теперь Каарли старался и ночью не спать — и кашлять. Да, не зря говорят: бог попустит — черт возьмет! Однажды среди дня, когда Рити ушла с пряжей в деревню, дало себя знать долгое недосыпание Каарли, и, рассчитывая на то, что любившая почесать язык Рити не скоро вернется, он со спокойным сердцем решил поспать часика два.
— Ну да, видать, теперь твоя чахотка на ночь перекинулась,— сказала Рити, тряся его вечером за плечо (Каарли не слышал, когда она вернулась), и вскоре начала всхлипывать и причитать. Это было плохой, очень плохой приметой. Дождь у Рити, как обычно, вскоре принес ветер, а затем и шторм, после чего последовал град ругательств, и все это закончилось громовыми раскатами ударов поварешки о череп Каарли.
После этой основательной ссоры они жили неделю- другую, как двое немых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113