Каждое дерево, каждый куст, каждый замшелый камень в поле — все стало родным и близким с тех пор, как их (одну — четвертью века раньше, другую позже) невестами привезли в этот бедный хутор.
Здесь вкусили они свои короткие светлые часы радости, здесь они молча переносили нескончаемые дни забот и горестей, здесь они рожали детей, провожали их отсюда на чужбину, а некоторых тут же малютками укладывали в гроб. Здесь, в арендном хуторе Кюласоо, они похоронили всю свою силу, ни разу не взглянув на далекий мир, как это все же порой удавалось мужчинам, плававшим по морям или уходившим на большую землю строить чужие дома. Вот почему, бредя за подводой в направлении Рыуна- Ревала, Вийя проливала потоки слез, а старая Ану казалась более сгорбленной, чем когда-либо прежде, в то время как Матис, сидя на возу и понукая лошадь, лишь сердито покашливал и время от времени поругивался, да и то больше про себя, чем вслух.
— Да чего ты разревелась на виду у всей деревни? Этим делу уже не поможешь,— сказал он Вийе, когда лошадь выехала за ворота и потащилась по деревенской улице. Сандеру же, который своей статьей в газете «Уус аэг» ускорил их изгнание с хутора, Матис не сказал ни раньше, ни теперь ни одного худого слова.
Но и сам Сандер, идя позади всех за коровой и четырьмя овцами, не испытывал особенной печали. Может быть, оттого, что еще в детстве отец показал ему на мызном покосе фундамент старого дома и заросшие мхом яблони, рассказывая с благоговением о былом хутора Рейнуыуэ, который из поколения в поколение был настоящим домом Тиху. Это былое Рейнуыуэ представлялось ему сказочной страной, где даже люди должны были быть покрупнее, посильнее и смелее нынешних Тиху. Его взору часто представлялся образ прадеда рейнуыуэского Рейна, который в Крымскую войну ходил на своем маленьком шлюпе через море за солью и железом, несколько раз попадал в плен к англичанам и всякий раз ухитрялся уходить от них. Да, если верить рассказам отца и других старожилов (а почему бы им не поверить?), Рейн из Рейнуыуэ не боялся ни барона, ни пастора, ни царей, ни королей, ни черта, ни самого папы римского! Хотя он, Сандер, по общему мнению, пошел в мать (брат Пеэтер, живущий теперь в Таллине, похож на отца), это еще ничего не значит, в нем тоже течет доля крепкой крови старого рейнуыуэского Рейна. Хоть на
сей раз барон и выгнал их, пусть он не надеется, что так оно и останется на всю жизнь!
Некоторым утешением было то, что до Юрьева дня и в самый Юрьев день никто из местных жителей не спешил заарендовать Кюласоо. Позже, когда старый бобыль из Юрикюла лойгуский Яэн стал было кружить около Кюласоо, кокиский Длинный Биллем с глазу на глаз пообещал содрать с него шкуру, как только нога Яэна переступит порог Кюласоо. Конечно, если бы барон снизил арендную плату наполовину, то, несмотря ни на что, нашелся бы арендатор и на Кюласоо. Но барона это не устраивало: другие арендаторы тоже потребовали бы снизить плату. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как присоединить большую часть земель Кюласоо к своему имению, а участки, не граничившие с землями мызы, он прирезал своему кубьясу — юугускому Сийму. Старая изба Кюласоо пустовала. Только вороны бесстрашно каркали теперь на ее крыше. В конце лета кубьяс свез сюда часть сена и соломы, так как его сараи уже не вмещали всего добра.
Этой весной окунь пришел в залив густо, и лов рыбы отнял у всех немало времени. Только с десяток мужчин — у кого не было снастей или кто решил уйти летом на большую землю и торопился отработать свои часы — тесали шпангоуты. Так как теперь к мастеру уже не обращались ежеминутно с вопросами, Михкель построил на ровном участке берега дощатую площадку — плаз — и на ней принялся вычерчивать по модели, но уже в натуральную величину, горизонтали корабля. Мастер не хотел отрывать сильных работников от тесания шпангоутных брусьев, поэтому он взял себе в подручные линеечником Сандера из Кюласоо (потребовалось немало времени, чтобы прежних арендаторов Кюласоо стали называть по новому участку Рыуна-Ревала). Сандер как раз оказался без напарника: отец, как и большинство других рыбаков, ушел сразу же после ледохода на окуний лов. Рыболовных снастей хватило бы и на двоих, да где их поставишь — вместе с хутором Кюласоо ушли и рыбачьи права. Отец еще кое-как умудрялся расставлять часть своих мереж, но Сандеру с его снастями пришлось остаться на берегу. Однако жалеть было не о чем: он немало на своем веку поскреб веслами воды залива Руусна, достаточно выбрал окуней с колючими плавниками из сетей, а вычерчивать на плазу горизонтали корабля ему ещё никогда не приходилось. Правда, он и теперь этого не делал, но кое-какие крохи опыта и знаний мастера перепадали и ему.
Требования мастера к своему подручному были велики, и он частенько бывал недоволен Сандером.
— Сам-то ты на берегу вырос, среди лодок и кораблей, а не понимаешь, как определить изгиб шпангоутов по горизонталям!— бранился мастер, когда подручный путался в измерениях.— Кто из мастеров в свое время допускал меня к моделям и планам? Скажет, бывало: «Бери, парень, топор и жми по этой вот линии, что я тебе вычертил». А уж как нашел мастер эту черту, как рассчитал, не спрашивай, не твоего ума дело! Если бы мы, старики, могли в твои-то годы обтирать, вроде тебя, школьную скамью не одну зиму и нам все показывали бы и так и этак, как я тебе сейчас показываю, мы смогли бы стать хоть инженерами!
— Не каждому суждено быть корабельным мастером, надо кому-то и плавать на корабле!— оправдывался Сандер, заодно раскрывая и свои планы на будущее.
— Думаешь, что из тебя выйдет хоть плохонький капитан, если не будешь знать, как построен корабль, что под тобой? Настоящий капитан должен знать свой корабль лучше, чем всадник лошадь. Верховой по твердой земле трясется, лошадь о четырех ногах, в узде, потяни за один ремешок — повернет направо, за другой — налево, а все же есть мужчины, которых конь с седла сбрасывает. Что же говорить про корабль!
— Но если уметь пользоваться секстаном, изучить морские карты и звезды, никуда корабль из рук настоящего мужчины не денется. Прошли времена, когда кораблем управляли на авось, по козырьку фуражки. Теперь дорогу показывает наука,— сказал Сандер.
Мастер кашлянул и бросил на подручного жесткий, суровый взгляд.
— А я что тебе говорю! Наука, конечно, дорогу кажет, потому старайся всегда держать глаза и уши открытыми. Учись, наблюдай. Но ведь не одни знания помогают. Кроме знаний должно у мужчины быть еще и упорство. Пусть сам черт станет тебе поперек дороги всеми четырьмя копытами, а настоящий мужчина выполнит задуманное! Но, имей в виду, не желай сразу многого: девять ремесел, а десятое — голод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Здесь вкусили они свои короткие светлые часы радости, здесь они молча переносили нескончаемые дни забот и горестей, здесь они рожали детей, провожали их отсюда на чужбину, а некоторых тут же малютками укладывали в гроб. Здесь, в арендном хуторе Кюласоо, они похоронили всю свою силу, ни разу не взглянув на далекий мир, как это все же порой удавалось мужчинам, плававшим по морям или уходившим на большую землю строить чужие дома. Вот почему, бредя за подводой в направлении Рыуна- Ревала, Вийя проливала потоки слез, а старая Ану казалась более сгорбленной, чем когда-либо прежде, в то время как Матис, сидя на возу и понукая лошадь, лишь сердито покашливал и время от времени поругивался, да и то больше про себя, чем вслух.
— Да чего ты разревелась на виду у всей деревни? Этим делу уже не поможешь,— сказал он Вийе, когда лошадь выехала за ворота и потащилась по деревенской улице. Сандеру же, который своей статьей в газете «Уус аэг» ускорил их изгнание с хутора, Матис не сказал ни раньше, ни теперь ни одного худого слова.
Но и сам Сандер, идя позади всех за коровой и четырьмя овцами, не испытывал особенной печали. Может быть, оттого, что еще в детстве отец показал ему на мызном покосе фундамент старого дома и заросшие мхом яблони, рассказывая с благоговением о былом хутора Рейнуыуэ, который из поколения в поколение был настоящим домом Тиху. Это былое Рейнуыуэ представлялось ему сказочной страной, где даже люди должны были быть покрупнее, посильнее и смелее нынешних Тиху. Его взору часто представлялся образ прадеда рейнуыуэского Рейна, который в Крымскую войну ходил на своем маленьком шлюпе через море за солью и железом, несколько раз попадал в плен к англичанам и всякий раз ухитрялся уходить от них. Да, если верить рассказам отца и других старожилов (а почему бы им не поверить?), Рейн из Рейнуыуэ не боялся ни барона, ни пастора, ни царей, ни королей, ни черта, ни самого папы римского! Хотя он, Сандер, по общему мнению, пошел в мать (брат Пеэтер, живущий теперь в Таллине, похож на отца), это еще ничего не значит, в нем тоже течет доля крепкой крови старого рейнуыуэского Рейна. Хоть на
сей раз барон и выгнал их, пусть он не надеется, что так оно и останется на всю жизнь!
Некоторым утешением было то, что до Юрьева дня и в самый Юрьев день никто из местных жителей не спешил заарендовать Кюласоо. Позже, когда старый бобыль из Юрикюла лойгуский Яэн стал было кружить около Кюласоо, кокиский Длинный Биллем с глазу на глаз пообещал содрать с него шкуру, как только нога Яэна переступит порог Кюласоо. Конечно, если бы барон снизил арендную плату наполовину, то, несмотря ни на что, нашелся бы арендатор и на Кюласоо. Но барона это не устраивало: другие арендаторы тоже потребовали бы снизить плату. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как присоединить большую часть земель Кюласоо к своему имению, а участки, не граничившие с землями мызы, он прирезал своему кубьясу — юугускому Сийму. Старая изба Кюласоо пустовала. Только вороны бесстрашно каркали теперь на ее крыше. В конце лета кубьяс свез сюда часть сена и соломы, так как его сараи уже не вмещали всего добра.
Этой весной окунь пришел в залив густо, и лов рыбы отнял у всех немало времени. Только с десяток мужчин — у кого не было снастей или кто решил уйти летом на большую землю и торопился отработать свои часы — тесали шпангоуты. Так как теперь к мастеру уже не обращались ежеминутно с вопросами, Михкель построил на ровном участке берега дощатую площадку — плаз — и на ней принялся вычерчивать по модели, но уже в натуральную величину, горизонтали корабля. Мастер не хотел отрывать сильных работников от тесания шпангоутных брусьев, поэтому он взял себе в подручные линеечником Сандера из Кюласоо (потребовалось немало времени, чтобы прежних арендаторов Кюласоо стали называть по новому участку Рыуна-Ревала). Сандер как раз оказался без напарника: отец, как и большинство других рыбаков, ушел сразу же после ледохода на окуний лов. Рыболовных снастей хватило бы и на двоих, да где их поставишь — вместе с хутором Кюласоо ушли и рыбачьи права. Отец еще кое-как умудрялся расставлять часть своих мереж, но Сандеру с его снастями пришлось остаться на берегу. Однако жалеть было не о чем: он немало на своем веку поскреб веслами воды залива Руусна, достаточно выбрал окуней с колючими плавниками из сетей, а вычерчивать на плазу горизонтали корабля ему ещё никогда не приходилось. Правда, он и теперь этого не делал, но кое-какие крохи опыта и знаний мастера перепадали и ему.
Требования мастера к своему подручному были велики, и он частенько бывал недоволен Сандером.
— Сам-то ты на берегу вырос, среди лодок и кораблей, а не понимаешь, как определить изгиб шпангоутов по горизонталям!— бранился мастер, когда подручный путался в измерениях.— Кто из мастеров в свое время допускал меня к моделям и планам? Скажет, бывало: «Бери, парень, топор и жми по этой вот линии, что я тебе вычертил». А уж как нашел мастер эту черту, как рассчитал, не спрашивай, не твоего ума дело! Если бы мы, старики, могли в твои-то годы обтирать, вроде тебя, школьную скамью не одну зиму и нам все показывали бы и так и этак, как я тебе сейчас показываю, мы смогли бы стать хоть инженерами!
— Не каждому суждено быть корабельным мастером, надо кому-то и плавать на корабле!— оправдывался Сандер, заодно раскрывая и свои планы на будущее.
— Думаешь, что из тебя выйдет хоть плохонький капитан, если не будешь знать, как построен корабль, что под тобой? Настоящий капитан должен знать свой корабль лучше, чем всадник лошадь. Верховой по твердой земле трясется, лошадь о четырех ногах, в узде, потяни за один ремешок — повернет направо, за другой — налево, а все же есть мужчины, которых конь с седла сбрасывает. Что же говорить про корабль!
— Но если уметь пользоваться секстаном, изучить морские карты и звезды, никуда корабль из рук настоящего мужчины не денется. Прошли времена, когда кораблем управляли на авось, по козырьку фуражки. Теперь дорогу показывает наука,— сказал Сандер.
Мастер кашлянул и бросил на подручного жесткий, суровый взгляд.
— А я что тебе говорю! Наука, конечно, дорогу кажет, потому старайся всегда держать глаза и уши открытыми. Учись, наблюдай. Но ведь не одни знания помогают. Кроме знаний должно у мужчины быть еще и упорство. Пусть сам черт станет тебе поперек дороги всеми четырьмя копытами, а настоящий мужчина выполнит задуманное! Но, имей в виду, не желай сразу многого: девять ремесел, а десятое — голод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113