— Хорошо,— сказал он, поворачиваясь к капитану Тиху,— волостной старшина здесь, я поговорю со старшиной и с тобой!
— А почему господин барон боится других? Японцы прострелили мои горбушки, я уже не смогу ничего плохого сделать барону!— воскликнул лайакивиский Кусти.
А Мари добавила:
— Если картофель, выкопанный нами, годится на еду самому барону, то немножко земли с картофельного поля, что насыплется с наших ног на господские полы, не затруднит его слуг!
— Пусть Матис пойдет третьим, у Матиса наши параграфы!— прогремел над всеми голос раннавяльяского Сандера.
— Матиса тоже! Без Матиса нельзя ходить! — закричали со всех сторон, и барон вынужден был впустить в парадную дверь и Матиса. Но так уж случилось, что в переднюю проскользнули и Пеэтер, и Длинный Биллем, и лайакивиский Кусти.
Видя, что и другие мужики подались за ними, Тынис Тиху преградил им дорогу своей широкой грудью.
— Поймите вы, дела нужно вести спокойно. Барон один, а нас уже и так много, хватит!
— Я не могу сразу со всем стадом говорить,— сказал барон и захлопнул дверь.
Спустя мгновение, увидев своего младшего сына Германа, спешившего со второго этажа по лестнице с вопросом — старый барон почувствовал себя надежнее и пожалел было о том, что унизился и впустил в парадную дверь мужиков, в особенности Матиса. Он объяснил сыну по-немецки, что, по его мнению, 181 1оз, но Матиса выпроваживать не решился. Молодой барон лежал на диване и читал захватывающий любовный роман Захер- Мазоха, когда снизу до него донеслись возбужденные голоса. Так как он разлегся весьма удобно и основательно, то не мог сразу, не приведя себя в порядок, сойти вниз. «Бунт!» — была его первая мысль. Недаром газета каждый день приносила со всех концов государства тревожные вести; но ему все же не верилось, чтобы крестьяне его папаши были способны на бунт. Однако, увидев Матиса, о котором отец рассказывал так много плохого, с которым отец судился, истратив уйму времени и денег, он, как и другие обитатели баронского дома, понял, что дело, должно быть, серьезное.
— Но что эта толпа там, на дворе делает?— спросил он у отца.
— Требуют прав,— иронически обронил барон.
— А эти кто такие?
— Это тоже новые министры!
— Не стоит насмехаться,— сказал капитан Тиху на языке, на котором переговаривались между собой барон и его сын. Немецкая речь Тыниса Тиху, хоть от нее и пахло портовым жаргоном, была не так уж плоха.
— А что же вы сами, капитан,— даже немецкий язык знаете, повидали свет,— разве вы не могли один прийти на мызу?
Немецкая речь капитана заметно повлияла на барона, он стал более вежливым, даже обратился к Тынису на «вы» и провел капитана, старшину, а с ними против своей воли и Матиса в свой кабинет. Пеэтера, лайакивиского Кусти и Длинного Виллема он оставил в прихожей. Барон не прочь был выпроводить их совсем, но не решился открыть дверь, побоялся вторжения мужичья с парадного крыльца.
Окно кабинета было обращено к неспокойному, укрытому черными тучами морю. Впустив в кабинет крестьян, барон захлопнул дверь. Правду говоря, он больше побаивался тех трех оставшихся в прихожей (да, один из них
был, верно, Матисов сын Пеэтер), чем этой стоявшей перед ним троицы. Барон даже предложил стул капитану, но когда Матис и старшина тоже расселись, он не возражал — немецкая речь Тыниса Тиху немного успокоила барона.
Но Матису не нравились и язык и поведение брата.
— Ты знай лопочешь по-немецки, мы с Яаном ничего не понимаем,— толкнул Матис локтем в бок своего важного и богатого брата.
— Я ведь не продам тебя!
— Говори по-нашему, наш язык все тут знают, оба барона тоже.
— Я так и думал, что Матис здесь главарь!— Теперь и к барону вернулась оставленная было эстонская речь, совсем неплохая эстонская речь. Но вместе с нею вернулось и господское «ты» в обращении к капитану Тиху, так принято у баронов разговаривать с крестьянами, с этим эстонским мужичьем.— У меня, тенгаский Тынис, было о тебе гораздо лучшее мнение, и я не знал, что и ты идешь в поводу у своего упрямого брата.
— Мы все, весь народ в волости, на поводу у господина барона, и повод уже так туго захлестнулся на шее, что скоро уже и не продохнуть,— сказал Матис.
— Да, сегодня ты и впрямь еле дышишь. Легкое ли дело — с утра успел возмутить всю волость!
— Сырое дерево не загорается, и я бы никого не смог возмутить, если бы господин барон сам не давал повода для этого. Мужики сегодня собрались в волостное правление из-за несправедливо потребованных бароном землеоб- мерных дней и послали нас предъявить господину барону следующие пункты. Он отыскал в кармане очки и сложенную вчетверо бумагу:
— «Требования крестьян к барону фон Ренненкампфу, собственнику имений Руусна и Лооде.
1. Если мыза хочет обмеривать землю, то пусть выполнит эту работу за свой счет.
2. Арендаторы требуют снижения арендной платы на одну треть. Те, кто платил девяносто рублей, будут теперь платить шестьдесят рублей, а те, кто платил шестьдесят, начнут с нынешнего времени платить сорок рублей аренды в год.
3. У каждого арендатора должно быть право ловить рыбу без дополнительных поборов в заливах Ватла, Руусна
и Каугатома, а также право на охоту в пределах своей волости.
4. Арендаторам, у которых нет торфяного болота (как, например, у жителей Руусна), мыза должна давать две кубические сажени дров.
5. Дорожные повинности должны быть возложены по количеству имеющейся земли как на мызу, так и на арендаторов, но не так, чтобы арендаторы одни мостили дороги.
6. В двух мызах барона фон Ренненкампфа, как и в других мызах, живут и работают люди, которые в старости переходят на иждивение волости, поэтому и все помещики должны полностью платить волостные сборы, чего они до сих пор не делали.
7. Мыза должна вернуть прежним владельцам все земли, самовольно отнятые у крестьян в течение пятидесяти лет и присоединенные к мызе...»
Барон расхохотался.
— Почему же только за пятьдесят лет? Почему ты не требуешь тех земель, которые были отняты у тебя семьсот лет тому назад, как пишут в городе твои подстрекатели?
— Пусть барон не думает, что эти семьсот лет забыты,— сказал Матис с мрачной серьезностью.— Вначале мы потребуем обратно земли, отнятые у нас в течение пятидесяти лет, про времена более древние поговорим еще...
Со двора доносился угрожающий гомон. Ветер сорвал с крючка оконную ставню и с силой швырнул ее об стену, так что задрожал весь дом. Леденящий холод пронизал фон Ренненкампфа, но он был бароном (то есть рыцарем), и ему не пристало показывать свой страх перед чем-нибудь или кем-нибудь.
— Значит, ты, сумасшедший человек, все еще хочешь получить свое Рейнуыуэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113