Пока слепой Каарли на ощупь пробирался через каменистое, заросшее можжевельником поле к Кюласоо, прибрежным лесом к деревне Руусна уверенно шагал высокий осанистый мужчина. Ветер стряхивал с ветвей ему на затылок капли только что прошедшего дождя, вода, когда он ступал по лужам, хлюпала и разлеталась брызгами под его сапогами. Но путник — это был капитан Тынис Тиху — не замечал ни непогоды, ни луж; он размашисто шагал вперед, сосредоточенно думая о чем-то.
Последний взрыв гнева у старого Хольмана, без сомнения, уже давно бродил в нем, как прошлогоднее пиво в закупоренной посудине, иначе он не прорвался бы с таким сильным треском. Старикан, черт его побери, не так уж немощен, если способен еще так яриться. И что ты с ним, шальным, поделаешь? Были бы они ровесники, тогда другое дело, но старик по крайней мере вдвое старше, мог бы даже и за дедушку сойти. Тут рукам волю не дашь. И оба они не такие уж господа (может быть, старый Хольман и считает себя важным господином), чтобы по-помещичьи щелкать пистолетами. Подать на него в суд за публичное оскорбление? Упросить какого-нибудь свидетеля Тынису, может быть, и удалось бы, хотя никому нет охоты тащиться в суд, но и суд, верно, будет скорее держать сторону Хольмана. Тынису по крайней мере сразу, без всякой задержки, выплатят его пай, чтобы избавиться от него, а о суде нельзя наперед сказать, будет ли его решение по всем пунктам в пользу капитана. Вряд ли из нескольких завышенных счетов на парусину и за буксировку можно состряпать дельце — ведь все сделано по форме, и подписи стоят подлинные,— но у каждого капитана есть дела, вокруг которых можно поднять опасную возню. Теперь старик, видать, зол, как бык, и готов на все, тем более что главную-то причину вражды ему оглашать неудобно. Другое дело, если бы он решил разводиться с Анете. Только сейчас не похоже, чтобы он или она замышляли что-нибудь подобное: барынька опять, как голубка, воркует вокруг этого старого пня, а старик осыпает ее щедрым дождем подарков, и только он, Тынис, виноват теперь во всем.
Черт его знает, откуда старик пронюхал обо всем! Лийзу? Нет, Лийзу слишком горда, чтобы злословить по такому поводу. А может быть, сама хозяйка, боясь потерять наследство, в порыве раскаяния или стремясь вернуть себе былое доверие, все и выболтала? Дьявол их разберет, разве поймешь этих капризных барынь — будь то здесь или на другом конце света, в Америке,— чего они хотят, о чем помышляют?
Побаловались, и будет!
А ведь и Лийзу не без закорюк! Но у Лийзу они случаются больше от сердечной боли, чем от бессердечия, их еще кое-как с натугой можно понять. Что ж, теперь надо заложить киль нового корабля, жениться на Лийзу и начать жизнь порядочного человека — он ведь уже не мальчишка: четвертый десяток на исходе. А суд пусть себе занимается своими делами. Добро еще, что из всей этой канители вылезешь с целой шкурой да с порядочными деньгами!
Сколотить новое судовое товарищество, конечно, не легкое дело. Наиболее зажиточные мужики Каугатомаско- го и соседних приходов почти все состоят пайщиками компании Хольмана из Весилоо, и хотя у них немало причин для ссор со стариком, они не так легко отступятся от хольмановской компании с широкими связями и доверием клиентуры. Волостного старшину Яана Пуумана, или папашу Пуумана (как называет его народ), он уже поколебал, но пай Пуумана до сих пор полеживает у Хольмана — может статься, и присохнет там! Постройка трехмачтового судна (с меньшим нет расчета и канителиться) стоит по
крайней мере тридцать тысяч рублей, у него же своих наберется не больше трети этой суммы. Женитьбой он дела не поправит: вряд ли у Лийзу за душой есть более сотни рублей. Да и от брата Матиса какой можно ждать помощи?
Выйдя на прилегающее к лесу арилаское поле, с которого за низкорослыми оголенными деревьями Аонийду показались крылья трех ветряков и гребни соломенных гуменных стрех деревни Руусна, капитан Тынис Тиху в нерешительности остановился на тропинке. Вымокшая, посеревшая от пронизывающих дождей родная деревня, с низкими, словно пришибленными, домишками, каменными изгородями и частоколами, разделяющими клинья скудных пастбищ и полоски полей, показалась особенно убогой и печальной. Чего хорошего ждать ему здесь? Другое дело, если бы он решился на смелый шаг и повернул на мызу,— белые трубы и карниз железной кровли двухэтажного господского дома уже показались на краю залива за высокими деревьями мызного парка. Старый Ренненкампф человек с деньгой. Куда бы деваться тем тысячам рублей аренды, что он ежегодно выжимает из многих хуторов?
Но Тынис тут же усмехнулся этой невесть откуда залетевшей в голову мысли, решительно шагнул через перелаз в изгороди и прежним размашистым шагом двинулся по щербатой полевой меже к Кюласоо. Скорее мир погибнет, нежели барон Герман фон Ренненкампф станет строить в компании с внуком Рейна из Рейнуыуэ и братом Матиса из Кюласоо корабль на Каугатомаском побережье. Совсем другое дело, если бы к барону обратился Хольман.
Когда Тынис Тиху вошел в жилой дом арендного хутора Кюласоо, где он когда-то родился и вырос, гуменная изба, с осени снова приспособленная под жилье, погрузилась уже в сумерки. Длинными осенними вечерами, особенно в дождливую пору, в гуменной избе становилось так сумеречно, что за работу, требовавшую хорошего света, нечего было и браться. И так как керосиновая лампа слишком уж быстро пустела, то хозяйка скупилась зажигать ее, прежде чем совсем стемнеет. Поэтому в сумеречный час все брались за такую работу, которую, на худой конец, можно было делать и на ощупь. Починка мережей с мелкими ячейками для угрей требовала света; Матис и Сандер сложили мережи в угол и взяли в руки старый корабельный трос, чтобы натеребить пакли для новой тетивы невода. Хозяйка Вийя сматывала в клубки нитки для основы, а старая Ану, уже и при свете почти слепая, сидела съежившись на краю своей койки и вязала носок, отсчитывая петли.
— Здравствуйте!— обронил Тынис, переступив через высокий порог и закрывая за собой дверь. Однако его Ладонь все еще сжимала дверную ручку, комната казалась совсем темной, глаза с непривычки ничего еще не различали, и он остановился у порога, не решаясь шагнуть дальше.
— Боже ты мой! Тынис! Здравствуй, здравствуй! — сказала Вийя.— Что ж ты встал у порога, как чужой, подойди поближе.
— Иду, иду, глаза уже привыкают.
— Я тебе сколько раз твердил,— выговаривал Матис хозяйке,— зажги лампу; копейки, что тратятся на керосин, тебя уже не спасут, на них арендных прав на Кюласоо уже не купишь.
— Значит, всерьез надо убираться?— спросил Тынис, тряся руку поспешившей навстречу хозяйке.
— Надо. К Юрьеву дню в Кюласоо и пахнуть уже не должно родом Тиху,— сказал Матис, вешая капитанскую фуражку и желтый плащ своего именитого и богатого брата на деревянный колышек у двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113