За несколько месяцев до этого таллинская жандармерия произвела многочисленные аресты социал-демократов. Михаил Иванович Калинин тоже был арестован в Таллине в январе 1903 года. Городу нужны были новые деятельные люди, и петербургские товарищи не возражали, когда Карл заговорил о переезде в Таллин. Правда, Карл Ратае был еще малосведущ во многих вопросах, он еще не сложился в опытного вожака и руководителя, но молодой человек хорошо говорил, обладал энергией, выдержкой, и таллинские рабочие могли положиться на него как на преданного борца.
Карл решил, что он достаточно повозился в жизни с капустой, морковью и брюквой, и поступил на фабрику «Ситси». К сожалению, он повел агитационную работу слишком напористо и усердно, так что на «Ситси» его скоро выставили за ворота. На новом месте, молотобойцем у Гранда, он сумел уже больше ценить конспирацию. Тем временем талантливый агитатор и мастер конспирации Калинин был освобожден из тюрьмы, выслан в Таллин и стал работать на заводе «Вольта». Только два-три раза имел возможность молодой Карл Ратае встретиться с Калининым — в январе 1904 года Михаил - Иванович был вновь арестован и выслан из Эстонии, на этот раз окончательно. Но сеятель сделал свою великую работу — семя взошло, у таллинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии была уже твердая почва под
ногами, и Карл Ратае ревностно, усердно и с высоким сознанием революционного долга выполнял все задания старших товарищей по партии.
Вот каков был Карл Ратае, которому Пеэтер Тиху, провожавший его и Лонни из вечерней школы домой, подробно и с грустью рассказывал про дела каугатомаского судового товарищества.
Лонни Раутсик служила продавщицей в книжном магазине Хольма; там, роясь в книгах, Пеэтер и познакомился с ней. По мнению Пеэтера, Лонни с ее немного грустными карими глазами, нежным личиком и русыми косами была, конечно, самой красивой девушкой на свете; но, верно, девушка казалась привлекательной и взглядам других мужчин — продавщицы должны быть красивы уже в интересах торговли. Требовалось, разумеется, знание немецкого и русского языков, но Лонни окончила какую-то подготовительную и поэтому справлялась «с тремя местными языками» настолько, насколько это было необходимо за прилавком магазина.
Мать Лонни умерла, отец, Тийт Раутсик, маленький горбатый старик, нанялся дворником в дом мясника Пеэт- сона, по Вишневой улице, номер 21, близ центра города, и подрабатывал иногда сапожничеством — ремеслом, которому научился еще в молодости.
Отец души не чаял в Лонни, и не трудно догадаться, что он желал ей выйти замуж за порядочного и обеспеченного человека, чтобы Лонни во всю ее жизнь не довелось мыкать горе на этом неустроенном свете. Тийт Раутсик повидал за свою жизнь слишком много обнаженного горя неимущих рабочих семей и делал все, чтобы избавить от подобного несчастья свою дочь. Пеэтер Тиху был мастером-модельщиком (говорят, хорошим мастером), но что толку в этом, если у тебя нет ни сбережений, ни своего дома, ни твердого положения, если вдруг наступит кризис и безработица и тебе дадут расчет?! Детские желудки знать не знают ни контор, ни расчетов. И что тогда станет делать бедная мать?! Бедность родит болезни, а болезнь — посланница смерти. Тийту Раутсику самому пришлось опустить в могилу трехлетнюю Маали — сестру Лонни; и теперь еще боль терзает его сердце всякий раз, когда он видит маленький детский гроб. И он просил и увещевал дочь погодить еще с замужеством, еще и еще раз подумать. Тем более что речи Пеэтера казались Тийту Раутсику немного вольнодумными и неосторожными. А осторожность — мать мудрости. Ведь как легко может пристать
и к Лонни это вольнодумство. Видишь, соблазнил ведь девочку вечерней школой. А зачем нужна эта школа девушке, которая знает языки? Поди угадай, какая беда может еще приключиться с Лонни!
Но эта последняя тревога Тийта Раутсика была пока преждевременной.
— А почему тебя трогает, так или этак будет записан какой-то параграф в уставе судового товарищества сааремааских мужиков?— вставила Лонни в рассказ Пеэтера.
— Как! Я послал пятьдесят рублей на корабль, отец и Сандер строили его вместе с другими мужиками, у дяди Прийду тоже есть корабельный пай,— сказал Пеэтер, с удивлением взглянув на девушку, чье лицо как раз осветил висевший по другую сторону улицы фонарь.
— Но ваши-то деньги не пропадут, капитан выплатит их вам,— молвила девушка с обидой и раздражением. Она уже столько слышала про этот далекий корабль, про сааремааских дядей и племянников, про всех этих Лаэсов, Каарли, Виллемов и Тынисов, что разговор о них быстро начинал ей надоедать.
— Здесь дело поважнее, чем деньги, здесь о справедливости речь идет!— Пеэтер старался разъяснить Лонни это нелегкое дело.— Так ведь нельзя жить: сегодня один устав, завтра другой, сегодня один закон, завтра другой! Закон не рубашка: снял, мол, бросил и в магазине новую купил!
— Сами-то вы и собираетесь менять законы, больше ни о чем и не говорите, как о том, что законы плохи и будто нужно делать новые законы! — уколола его девушка.
— Это не наши законы, это законы господ, их следует отменить,— пришел на помощь другу Карл.
— Господские законы! А где же тогда наши законы? — спросила Лонни, которая не могла простить Пеэтеру, что он повсюду таскал с собой своего Карла и всегда рассуждал о таких вещах, которые мало интересовали ее.
Неужели Пеэтер и в самом деле такой слепой и бесчувственный и не видит того, что она, Лонни, из-за него только поступила в вечернюю школу, чтобы быть поближе к нему! Неужели он не смекнул, что она, Лонни, продавщица, знающая три языка, не чета простому рабочему? Она пожертвовала собой, стараясь и его поднять немного повыше в глазах общества, повлиять на него к лучшему, чтобы он по крайней мере стал мастером. У Пеэтера умелые руки и хорошая голова. Обучаясь частным образом, он мог бы даже добиться диплома какого-нибудь младшего
инженера. Да, но все эти заботы пойдут прахом, если у него самого нет настоящего желания к преуспеянию и тонкого чутья, если он считает для себя более важным какой- то устав судового товарищества, чем ее, Лонни, любовь.
— Наших законов еще нет. В каугатомаском судовом товариществе малость проглянуло наше, справедливое, но теперь и это малое пропало,— сказал подавленно Пеэтер.
— Ну и оплакивай свой корабль. Может быть, ты прольешь слезу еще и по какой-нибудь сааремааской Маре или Кярт?— сказала Лонни и, круто повернувшись, ушла.
Лонни, единственная дочь старательного дворника, дулась не впервые, но сегодняшняя ее заносчивость была все же немного неожиданной для Пеэтера. Он сделал было несколько торопливых шагов вслед за девушкой, но та поспешно юркнула в дом Пеэтсона, плотно затворив за собой дверь, и Пеэтер остановился и, повернувшись, медленно побрел обратно к поджидавшему его на углу Карлу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Карл решил, что он достаточно повозился в жизни с капустой, морковью и брюквой, и поступил на фабрику «Ситси». К сожалению, он повел агитационную работу слишком напористо и усердно, так что на «Ситси» его скоро выставили за ворота. На новом месте, молотобойцем у Гранда, он сумел уже больше ценить конспирацию. Тем временем талантливый агитатор и мастер конспирации Калинин был освобожден из тюрьмы, выслан в Таллин и стал работать на заводе «Вольта». Только два-три раза имел возможность молодой Карл Ратае встретиться с Калининым — в январе 1904 года Михаил - Иванович был вновь арестован и выслан из Эстонии, на этот раз окончательно. Но сеятель сделал свою великую работу — семя взошло, у таллинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии была уже твердая почва под
ногами, и Карл Ратае ревностно, усердно и с высоким сознанием революционного долга выполнял все задания старших товарищей по партии.
Вот каков был Карл Ратае, которому Пеэтер Тиху, провожавший его и Лонни из вечерней школы домой, подробно и с грустью рассказывал про дела каугатомаского судового товарищества.
Лонни Раутсик служила продавщицей в книжном магазине Хольма; там, роясь в книгах, Пеэтер и познакомился с ней. По мнению Пеэтера, Лонни с ее немного грустными карими глазами, нежным личиком и русыми косами была, конечно, самой красивой девушкой на свете; но, верно, девушка казалась привлекательной и взглядам других мужчин — продавщицы должны быть красивы уже в интересах торговли. Требовалось, разумеется, знание немецкого и русского языков, но Лонни окончила какую-то подготовительную и поэтому справлялась «с тремя местными языками» настолько, насколько это было необходимо за прилавком магазина.
Мать Лонни умерла, отец, Тийт Раутсик, маленький горбатый старик, нанялся дворником в дом мясника Пеэт- сона, по Вишневой улице, номер 21, близ центра города, и подрабатывал иногда сапожничеством — ремеслом, которому научился еще в молодости.
Отец души не чаял в Лонни, и не трудно догадаться, что он желал ей выйти замуж за порядочного и обеспеченного человека, чтобы Лонни во всю ее жизнь не довелось мыкать горе на этом неустроенном свете. Тийт Раутсик повидал за свою жизнь слишком много обнаженного горя неимущих рабочих семей и делал все, чтобы избавить от подобного несчастья свою дочь. Пеэтер Тиху был мастером-модельщиком (говорят, хорошим мастером), но что толку в этом, если у тебя нет ни сбережений, ни своего дома, ни твердого положения, если вдруг наступит кризис и безработица и тебе дадут расчет?! Детские желудки знать не знают ни контор, ни расчетов. И что тогда станет делать бедная мать?! Бедность родит болезни, а болезнь — посланница смерти. Тийту Раутсику самому пришлось опустить в могилу трехлетнюю Маали — сестру Лонни; и теперь еще боль терзает его сердце всякий раз, когда он видит маленький детский гроб. И он просил и увещевал дочь погодить еще с замужеством, еще и еще раз подумать. Тем более что речи Пеэтера казались Тийту Раутсику немного вольнодумными и неосторожными. А осторожность — мать мудрости. Ведь как легко может пристать
и к Лонни это вольнодумство. Видишь, соблазнил ведь девочку вечерней школой. А зачем нужна эта школа девушке, которая знает языки? Поди угадай, какая беда может еще приключиться с Лонни!
Но эта последняя тревога Тийта Раутсика была пока преждевременной.
— А почему тебя трогает, так или этак будет записан какой-то параграф в уставе судового товарищества сааремааских мужиков?— вставила Лонни в рассказ Пеэтера.
— Как! Я послал пятьдесят рублей на корабль, отец и Сандер строили его вместе с другими мужиками, у дяди Прийду тоже есть корабельный пай,— сказал Пеэтер, с удивлением взглянув на девушку, чье лицо как раз осветил висевший по другую сторону улицы фонарь.
— Но ваши-то деньги не пропадут, капитан выплатит их вам,— молвила девушка с обидой и раздражением. Она уже столько слышала про этот далекий корабль, про сааремааских дядей и племянников, про всех этих Лаэсов, Каарли, Виллемов и Тынисов, что разговор о них быстро начинал ей надоедать.
— Здесь дело поважнее, чем деньги, здесь о справедливости речь идет!— Пеэтер старался разъяснить Лонни это нелегкое дело.— Так ведь нельзя жить: сегодня один устав, завтра другой, сегодня один закон, завтра другой! Закон не рубашка: снял, мол, бросил и в магазине новую купил!
— Сами-то вы и собираетесь менять законы, больше ни о чем и не говорите, как о том, что законы плохи и будто нужно делать новые законы! — уколола его девушка.
— Это не наши законы, это законы господ, их следует отменить,— пришел на помощь другу Карл.
— Господские законы! А где же тогда наши законы? — спросила Лонни, которая не могла простить Пеэтеру, что он повсюду таскал с собой своего Карла и всегда рассуждал о таких вещах, которые мало интересовали ее.
Неужели Пеэтер и в самом деле такой слепой и бесчувственный и не видит того, что она, Лонни, из-за него только поступила в вечернюю школу, чтобы быть поближе к нему! Неужели он не смекнул, что она, Лонни, продавщица, знающая три языка, не чета простому рабочему? Она пожертвовала собой, стараясь и его поднять немного повыше в глазах общества, повлиять на него к лучшему, чтобы он по крайней мере стал мастером. У Пеэтера умелые руки и хорошая голова. Обучаясь частным образом, он мог бы даже добиться диплома какого-нибудь младшего
инженера. Да, но все эти заботы пойдут прахом, если у него самого нет настоящего желания к преуспеянию и тонкого чутья, если он считает для себя более важным какой- то устав судового товарищества, чем ее, Лонни, любовь.
— Наших законов еще нет. В каугатомаском судовом товариществе малость проглянуло наше, справедливое, но теперь и это малое пропало,— сказал подавленно Пеэтер.
— Ну и оплакивай свой корабль. Может быть, ты прольешь слезу еще и по какой-нибудь сааремааской Маре или Кярт?— сказала Лонни и, круто повернувшись, ушла.
Лонни, единственная дочь старательного дворника, дулась не впервые, но сегодняшняя ее заносчивость была все же немного неожиданной для Пеэтера. Он сделал было несколько торопливых шагов вслед за девушкой, но та поспешно юркнула в дом Пеэтсона, плотно затворив за собой дверь, и Пеэтер остановился и, повернувшись, медленно побрел обратно к поджидавшему его на углу Карлу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113