«Монте- Кристо», конечно, выдуманный рассказ (хоть и занимательный), но и в жизни бывает так. Вот, к примеру, у них обоих, у него и у отца, есть небольшой, добытый трудом пай в этом корабле, но, чтобы построить корабль, потребовались большие деньги дяди Тыниса. Теперь Тынис получит половину прибылей от корабля, а все остальные пайщики должны довольствоваться другой половиной. Отец со своей простой и открытой правдой недалеко ушел в жизни, а брат отца, Тынис, капитан «Каугатомы» (хоть и он, говорят, начинал совсем бедным мальчишкой), охотясь за деньгами, достиг большего и в поисках своей правды. Этой последней частью умных рассуждений Сандер и поделился с Тийной.
— Да, богатство у него, конечно, есть,— молвила девушка.— А правда?.. Ты ведь и сам не говоришь ему правды. Нанялся на лето в матросы, а сам думаешь удрать где-нибудь в заграничном порту на другое судно.
— Отец бедный, но я и ему не доверил свою мысль.
— А мне говоришь правду, хотя у меня нет никакого богатства — только два рубля за поясом. Это все, что осталось от прошлогоднего заработка, пришлось его проесть за зиму с семьей. Сам знаешь, каково здоровье нашего отца и сколько ртов за столом...
Много ртов за столом... А весенние звезды стали крупнее и ярче, и в море их было столько же, сколько и на небе. Только вверху они были неподвижны, а в море, покачиваясь на волнах, звезды словно плыли вместе с кораблем. И как много их — кто их сочтет!
Но Тийна и не пыталась их сосчитать. Когда-то она уже пробовала это сделать и по опыту знала, что сосчитать звезды невозможно. Она и Сандеру ничего не сказала, потому что догадывалась, о чем он думал. Тийна лишь смотрела широко раскрытыми глазами на большую, крылатую в лунном свете тень парусов, бежавшую вместе с кораблем. А если немного забыться, то все казалось иным. Казалось, что корабль, хотя он и качался, ударяя грудью о волну, стоит на месте, а вода и звезды с шумом и шипением несутся мимо бортов корабля, как быстротечная река. Во всем этом было что-то напоминающее неуловимое сновидение, и, чтобы проснуться, прийти в себя, Тийна покрепче ухватилась за поручни, и ее заскорузлая от работы рука коснулась ширококостной руки Сандера.
— Штурманские, даже капитанские бумаги ты, Сандер, можешь когда-нибудь и получить, но я не верю, чтобы ты... (она едва не споткнулась на слове и вместо «ты» чуть не сказала «мы») стал очень богатым, не то у тебя сердце...
— Да и волос у меня на ногах мало,— сказал Сандер печально, вовсе не думая шутить, так как он все же мечтал о богатстве.— Говорят,— добавил он задумчиво,— когда-то наступит такое время, что не будет ни очень богатых, ни совсем бедных, а все смогут жить в одинаковом достатке. Но пока жизнь показывает другое, и вообще, что-то не верится мне в это.
— А ты все-таки верь, ты-то и должен верить, у тебя же счастливая примета на руке,— тихо сказала Тийна.
Но прежде чем Сандер успел ответить, с носа судна послышался голос капитана:
— Алло, кто там, Сандер, что ли? Что ты там воркуешь и спать не ложишься? Иди помоги ребятам воду выкачивать.
Капитан на корабле — что бог на небесах, его приказ приходится исполнять без разговоров. И молодой матрос (у которого была счастливая примета на руке, но мало волос на ногах) сжал на мгновение пальцы девушки и широким шагом двинулся по палубе.
Зачавкал корабельный насос. Тийна снова устроилась на швартовом кнехте между двумя своими узлами. Ей почему-то было жаль, что звезды апрельской ночи начинают тускнеть на небе. Но так уж было суждено: на северо-востоке (на норд-осте, как сказал бы Сандер) разгоралось над морем чуть заметное зарево грядущего дня.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Темные ночные тучи мчались под полной луной наперерез ветру — с северо-запада на юго-восток. Хотя к вечеру ветер ослабел, но по-прежнему оставался противным курсу «Каугатомы». Да и о волнах не скажешь ничего хорошего, они еще не улеглись после шторма, и порой огромные гребни с грохотом обрушивались на поручни
правого борта. Шут ее знает, эту погоду поздней осени, особенно здесь, в северной Атлантике, среди норвежских шхер и скал.
Уже третью неделю «Каугатома» находилась в пути из Архангельска в Петербург с грузом соленой трески. Выйдя из Белого моря, корабль шел хорошо и даже показал корму двум пароходам, но уже в Ледовитом океане подули встречные ветры, а здесь, в Атлантике, два дня назад их настиг шторм такой силы, что судно отбросило на добрую сотню миль. Теперь приходилось упорно лавировать против ветра, хотя от этого было мало толку. Ветер непрерывно дул в лоб, а послештормовая зыбь трепала впустую паруса, особенно большой гафель грот-мачты.
Впередсмотрящий отбил вахтенные склянки, и капитан вошел в штурвальную рубку. Талистереский Яэн, двадцатилетний долговязый рулевой, поднял утомленные глаза с компаса на капитана и тотчас же опустил их на компас, куда скользнул и взгляд капитана. На палубе послышались шаги новой вахты, и в каюту вошли штурман, старый Танель Ыйге, и рулевой матрос, рыуна-ревалаский Сандер.
— Зюд-вест-зюд!— сказал, не глядя на вошедших, отстоявший вахту рулевой и отступил от штурвала.
— Зюд-вест-зюд!— повторил Сандер глуховато (язык его еще с трудом ворочался во рту после короткого тяжелого сна) и занял свое место.
— Зюд-вест-зюд!— повторил отрывисто старый штурман.
Тело Сандера напряглось, и, ухватившись за штурвал, он до боли вонзил ногти в мякоть ладоней, чтобы окончательно прогнать сон.
— Тринадцать миль за вахту,— рассуждал капитан, вычерчивая зигзагами на карте пройденный парусником путь. (Вахта на «Каугатоме» была шестичасовой.) — А если взять по прямой, то мы продвинулись вперед самое большее на милю или две. Мало толку от наших трудов.
— Да, маловато. Если прикинуть еще и течение, то действительно маловато,— проговорил в тон капитану штурман.
Барометр стоял очень низко, ветер может снова перейти в шторм. Может быть, разумнее всего было бы оставить лавирование и, изменив курс, лечь на галфвинд — через несколько часов они достигли бы ставангерского рейда. Гавань Тынису знакома, здесь они могли бы прохлаждаться на якоре, приводя в порядок корабль после шторма, за
пасти свежей питьевой воды и при первом более или менее попутном ветре снова выбрать якорь. С другой стороны, рейс и без того затянулся, и Тынису не хотелось терять ни одного лишнего дня.
В тот же миг послышался глухой удар, будто выбивали пыль из огромного мешка. Трое в штурвальной рубке (сменившийся рулевой матрос уже вышел) одновременно посмотрели на нос корабля. Взгляды штурмана и капитана задержались там на несколько мгновений, а глаза Сандера тут же вернулись к компасу, который качался перед ним, как пьяный.
— Хотя гротбом и закреплен в двух местах, а при слабом ветре и боковой волне он все норовит перекинуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Да, богатство у него, конечно, есть,— молвила девушка.— А правда?.. Ты ведь и сам не говоришь ему правды. Нанялся на лето в матросы, а сам думаешь удрать где-нибудь в заграничном порту на другое судно.
— Отец бедный, но я и ему не доверил свою мысль.
— А мне говоришь правду, хотя у меня нет никакого богатства — только два рубля за поясом. Это все, что осталось от прошлогоднего заработка, пришлось его проесть за зиму с семьей. Сам знаешь, каково здоровье нашего отца и сколько ртов за столом...
Много ртов за столом... А весенние звезды стали крупнее и ярче, и в море их было столько же, сколько и на небе. Только вверху они были неподвижны, а в море, покачиваясь на волнах, звезды словно плыли вместе с кораблем. И как много их — кто их сочтет!
Но Тийна и не пыталась их сосчитать. Когда-то она уже пробовала это сделать и по опыту знала, что сосчитать звезды невозможно. Она и Сандеру ничего не сказала, потому что догадывалась, о чем он думал. Тийна лишь смотрела широко раскрытыми глазами на большую, крылатую в лунном свете тень парусов, бежавшую вместе с кораблем. А если немного забыться, то все казалось иным. Казалось, что корабль, хотя он и качался, ударяя грудью о волну, стоит на месте, а вода и звезды с шумом и шипением несутся мимо бортов корабля, как быстротечная река. Во всем этом было что-то напоминающее неуловимое сновидение, и, чтобы проснуться, прийти в себя, Тийна покрепче ухватилась за поручни, и ее заскорузлая от работы рука коснулась ширококостной руки Сандера.
— Штурманские, даже капитанские бумаги ты, Сандер, можешь когда-нибудь и получить, но я не верю, чтобы ты... (она едва не споткнулась на слове и вместо «ты» чуть не сказала «мы») стал очень богатым, не то у тебя сердце...
— Да и волос у меня на ногах мало,— сказал Сандер печально, вовсе не думая шутить, так как он все же мечтал о богатстве.— Говорят,— добавил он задумчиво,— когда-то наступит такое время, что не будет ни очень богатых, ни совсем бедных, а все смогут жить в одинаковом достатке. Но пока жизнь показывает другое, и вообще, что-то не верится мне в это.
— А ты все-таки верь, ты-то и должен верить, у тебя же счастливая примета на руке,— тихо сказала Тийна.
Но прежде чем Сандер успел ответить, с носа судна послышался голос капитана:
— Алло, кто там, Сандер, что ли? Что ты там воркуешь и спать не ложишься? Иди помоги ребятам воду выкачивать.
Капитан на корабле — что бог на небесах, его приказ приходится исполнять без разговоров. И молодой матрос (у которого была счастливая примета на руке, но мало волос на ногах) сжал на мгновение пальцы девушки и широким шагом двинулся по палубе.
Зачавкал корабельный насос. Тийна снова устроилась на швартовом кнехте между двумя своими узлами. Ей почему-то было жаль, что звезды апрельской ночи начинают тускнеть на небе. Но так уж было суждено: на северо-востоке (на норд-осте, как сказал бы Сандер) разгоралось над морем чуть заметное зарево грядущего дня.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Темные ночные тучи мчались под полной луной наперерез ветру — с северо-запада на юго-восток. Хотя к вечеру ветер ослабел, но по-прежнему оставался противным курсу «Каугатомы». Да и о волнах не скажешь ничего хорошего, они еще не улеглись после шторма, и порой огромные гребни с грохотом обрушивались на поручни
правого борта. Шут ее знает, эту погоду поздней осени, особенно здесь, в северной Атлантике, среди норвежских шхер и скал.
Уже третью неделю «Каугатома» находилась в пути из Архангельска в Петербург с грузом соленой трески. Выйдя из Белого моря, корабль шел хорошо и даже показал корму двум пароходам, но уже в Ледовитом океане подули встречные ветры, а здесь, в Атлантике, два дня назад их настиг шторм такой силы, что судно отбросило на добрую сотню миль. Теперь приходилось упорно лавировать против ветра, хотя от этого было мало толку. Ветер непрерывно дул в лоб, а послештормовая зыбь трепала впустую паруса, особенно большой гафель грот-мачты.
Впередсмотрящий отбил вахтенные склянки, и капитан вошел в штурвальную рубку. Талистереский Яэн, двадцатилетний долговязый рулевой, поднял утомленные глаза с компаса на капитана и тотчас же опустил их на компас, куда скользнул и взгляд капитана. На палубе послышались шаги новой вахты, и в каюту вошли штурман, старый Танель Ыйге, и рулевой матрос, рыуна-ревалаский Сандер.
— Зюд-вест-зюд!— сказал, не глядя на вошедших, отстоявший вахту рулевой и отступил от штурвала.
— Зюд-вест-зюд!— повторил Сандер глуховато (язык его еще с трудом ворочался во рту после короткого тяжелого сна) и занял свое место.
— Зюд-вест-зюд!— повторил отрывисто старый штурман.
Тело Сандера напряглось, и, ухватившись за штурвал, он до боли вонзил ногти в мякоть ладоней, чтобы окончательно прогнать сон.
— Тринадцать миль за вахту,— рассуждал капитан, вычерчивая зигзагами на карте пройденный парусником путь. (Вахта на «Каугатоме» была шестичасовой.) — А если взять по прямой, то мы продвинулись вперед самое большее на милю или две. Мало толку от наших трудов.
— Да, маловато. Если прикинуть еще и течение, то действительно маловато,— проговорил в тон капитану штурман.
Барометр стоял очень низко, ветер может снова перейти в шторм. Может быть, разумнее всего было бы оставить лавирование и, изменив курс, лечь на галфвинд — через несколько часов они достигли бы ставангерского рейда. Гавань Тынису знакома, здесь они могли бы прохлаждаться на якоре, приводя в порядок корабль после шторма, за
пасти свежей питьевой воды и при первом более или менее попутном ветре снова выбрать якорь. С другой стороны, рейс и без того затянулся, и Тынису не хотелось терять ни одного лишнего дня.
В тот же миг послышался глухой удар, будто выбивали пыль из огромного мешка. Трое в штурвальной рубке (сменившийся рулевой матрос уже вышел) одновременно посмотрели на нос корабля. Взгляды штурмана и капитана задержались там на несколько мгновений, а глаза Сандера тут же вернулись к компасу, который качался перед ним, как пьяный.
— Хотя гротбом и закреплен в двух местах, а при слабом ветре и боковой волне он все норовит перекинуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113