Он старался повнимательнее разглядеть Тикка, но тут же вспомнил, как орали на него в жандармском управлении за нескромные взгляды, и виновато опустил взгляд.
— Присаживайтесь! Ну, что поделывает «зятек»? — спросил господин Тикк, протянув для пожатия свои длинные тонкие пальцы.
— Пеэтер Тиху мне больше не зять, я теперь строго караулю, чтобы они и не встречались, да дочка и сама начинает за ум браться.
— Так, так, значит, за ум берется... А каковы другие новости?
— Пеэтера рассчитали на работе!
— Дали? Так, так! Не знаешь — почему?
В голосе Тикка звучала насмешка, и Тийту показалось, что его новость была для Тикка уже не новостью и поэтому не стоило распространяться подробнее.
— Почему на фабрике с ним так несправедливо обошлись? А?— насмешливо повторил свой вопрос Тикк.
— Видно, господин уже... сами знают,— сказал, запинаясь, Тийт.
— То, что я знаю, мое дело! Выкладывай, что ты слышал,— потребовал Тикк.
— Конечно, господин, конечно,— смиренно ответил Тийт.— Потому, что двое рабочих — Карл Ратае и Аугуст Киви — были арестованы на фабрике за политику и увезены в тюрьму. А остальные хотели начать забастовку, чтобы освободить их. Но их не освободили, а бастующим дали на фабрике волчьи паспорта.
— Здесь ты путаешь дали не всем бастующим. Среди них были и благонамеренные люди, которых подбили на это подстрекатели. Ни одного невинного человека у Гранта не посадили в тюрьму и не прогнали с места, только подстрекателей увели за решетку или дали им. А теперь какие планы у твоего «зятька»?
— У Пеэтера, что ли? Слыхать, что начнет строить новый дом трактирщику Вельтману вместе с мужиками с Сааремаа.
— Так, так, значит, таковы дела,— оживился вдруг Тикк.— С мужиками с Сааремаа. А что это за группа? Ты их фамилии знаешь?
— Фамилии я, господин, не знаю. Одного зовут Биллем, другого — Лаэс, затем еще Юхан и Андрее, все они живут на чердаке старого дома Вельтмана.
— Ты посматривай, повыспроси толком, кто да откуда эти мужики, еще попробуй узнать, зачем Пеэтер ходит к адвокату Леви. Знаешь, наверно, горбоносый старик еврей, адвокат, живет на углу Расплаского шоссе и улицы Роз, в доме Холостова.
— Как мне это узнать? У меня нет никакого дела к адвокату.
— Пусть Лонни выпытает у Пеэтера.
— Лонни поссорилась с Пеэтером, я уже сказал господину, что из их дела ничего не выйдет. Лонни чиста от всякой политики и...
— Это мы еще посмотрим, старик, насколько чиста твоя Лонни!
Что хотел этим сказать Артур Тикк, осталось Тийту неизвестным, потому что в это время из соседней комнаты послышалось пение:
Кларисса, Кларисса, Красотка моя!
Женский голос, кудахтавший за дверью, показался Тийту пьяноватым и сиплым, но, несмотря на это, Тикка он, видимо, притягивал к себе; агент взглянул на часы и спросил, поторапливая:
— Ну, и еще что нового?
— Сааремааские, в чью артель войдет Пеэтер, здорово налегают на работу. С утра, чуть рассветает, и до вечерних сумерек.
— Это нас не интересует,— оборвал его господин Тикк.— А вот что они думают о японцах, о Цусимском бое, за правительство они или против? Что они говорят, а?
— С ними ведь много не поговоришь — там щепки так и летят, токмари так и бухают по бревнам, гляди, чтобы под ноги не попал. Они, если и выберут минутку для обеда, болтают все свою сааремааскую брехню, так что даже повторить неудобно...
— Мы здесь мужчины, с глазу на глаз, чем грубее, тем смачнее,— навострил уши Тикк.
— Скажем, например, поют такую песню.
В Петербурге — вот потеха! — Царь в б... к девицам ехал...
Песня и в самом деле уже с первых строк была такова, что ее не годилось передавать черным по белому. Однако о социализме, против которого обязана была бороться жандармерия, в этой песне не было и словечка, а относительно всякого другого вздора агенты не получали указаний. И господин Тикк счел ниже своего достоинства заниматься такой песней. Подобно даме сомнительного поведения, Тикк считал своим долгом при всех обстоятельствах высоко нести чувство собственного достоинства. Он не преминул показать даже Тийту Раутсику, сколь неизмеримо выше его особа в сравнении с Тийтом.
— А листовки ты где-нибудь видел?— спросил он, покашливая и закидывая лоснящуюся от помады голову.— В доме Пеэтсона квартируют рабочие Ситси, Ланге, да и из других мест. Не попадалось ли тебе на глаза что-нибудь подозрительное?
Тийт и в самом деле нашел однажды утром на стене дома какой-то подозрительный листок, но, опасаясь неприятностей, он мигом сжег его. Однако теперь, переминаясь с ноги на ногу перед господином Тикком, он попросту забыл об этом. И случилось так, что Тийт Раутсик рассказывал Тикку только то, что тот и сам уже знал, или пустяки, какой-то вздор, а обо всем, что могло интересовать жандармского агента, он позабыл сказать. Тийт хотел быть старательным и выложить все, что от него требовалось, однако ничего не смог вспомнить, словно его мозги промыли упругой струей из шланга. И как ни выпытывал Тикк, у Тийта, несмотря на все старания, не оказалось ничего стоящего для передачи.
Наконец он надоел Тикку.
— Слишком мало материала вы мне принесли! У агента глаза должны быть спереди и сзади, все нужно примечать, все запомнить: что говорят в публичных и присутственных местах, в кабаках, в рабочих кварталах, даже на рынках! Заметишь что-нибудь подозрительное, сразу выясни: кто, где, как, когда, почему, с кем знается? Конечно, это дело требует умения, служба агента — искусство, оно не всякому по плечу, но, если власти уж оказали тебе доверие, делай все, что в твоих силах, чтобы как следует выполнять твои высокие, благородные обязанности перед отечеством и самим государем. Царь лично интересуется нашей жандармской службой, он — наш отец и начальник, повелитель и наставник. Само собой разумеется, нельзя и требовать, чтобы подобный тебе простой мужичок сразу все это постиг! Но все же и ты, Тийт Раутсик, не смеешь ковылять по городу, как вислоухая такса. И тебе придется прилежно высматривать, выслеживать и прислушиваться, где что происходит. В кабак ходишь?
Такое множество высокопарных, грозных и поучительных слов совсем одурманило голову Тийта Раутсика — в ней и без того жужжал маленький сверчок,— и он не сразу сообразил, что ответить на вопрос господина Тикка. Может быть, агент относится неодобрительно к его маленьким участившимся выпивкам?..
— Случается разок-другой, этак... по сотке...— осторожно ответил Тийт.
— Так, так!— Тикк опять перешел на насмешливый тон.— По сотке, говоришь?.. Неделю назад в Вельтмановском кабаке, на Рапласком шоссе, ты накачался как следует...
«Знают, черти!— промелькнуло в голове Тийта.— Святая сила Христова, значит, верно говорят в народе, будто они и к шпионам ищеек приставляют следить, чтобы все эти мелкие чины огромного войска шпиков не распускались».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Присаживайтесь! Ну, что поделывает «зятек»? — спросил господин Тикк, протянув для пожатия свои длинные тонкие пальцы.
— Пеэтер Тиху мне больше не зять, я теперь строго караулю, чтобы они и не встречались, да дочка и сама начинает за ум браться.
— Так, так, значит, за ум берется... А каковы другие новости?
— Пеэтера рассчитали на работе!
— Дали? Так, так! Не знаешь — почему?
В голосе Тикка звучала насмешка, и Тийту показалось, что его новость была для Тикка уже не новостью и поэтому не стоило распространяться подробнее.
— Почему на фабрике с ним так несправедливо обошлись? А?— насмешливо повторил свой вопрос Тикк.
— Видно, господин уже... сами знают,— сказал, запинаясь, Тийт.
— То, что я знаю, мое дело! Выкладывай, что ты слышал,— потребовал Тикк.
— Конечно, господин, конечно,— смиренно ответил Тийт.— Потому, что двое рабочих — Карл Ратае и Аугуст Киви — были арестованы на фабрике за политику и увезены в тюрьму. А остальные хотели начать забастовку, чтобы освободить их. Но их не освободили, а бастующим дали на фабрике волчьи паспорта.
— Здесь ты путаешь дали не всем бастующим. Среди них были и благонамеренные люди, которых подбили на это подстрекатели. Ни одного невинного человека у Гранта не посадили в тюрьму и не прогнали с места, только подстрекателей увели за решетку или дали им. А теперь какие планы у твоего «зятька»?
— У Пеэтера, что ли? Слыхать, что начнет строить новый дом трактирщику Вельтману вместе с мужиками с Сааремаа.
— Так, так, значит, таковы дела,— оживился вдруг Тикк.— С мужиками с Сааремаа. А что это за группа? Ты их фамилии знаешь?
— Фамилии я, господин, не знаю. Одного зовут Биллем, другого — Лаэс, затем еще Юхан и Андрее, все они живут на чердаке старого дома Вельтмана.
— Ты посматривай, повыспроси толком, кто да откуда эти мужики, еще попробуй узнать, зачем Пеэтер ходит к адвокату Леви. Знаешь, наверно, горбоносый старик еврей, адвокат, живет на углу Расплаского шоссе и улицы Роз, в доме Холостова.
— Как мне это узнать? У меня нет никакого дела к адвокату.
— Пусть Лонни выпытает у Пеэтера.
— Лонни поссорилась с Пеэтером, я уже сказал господину, что из их дела ничего не выйдет. Лонни чиста от всякой политики и...
— Это мы еще посмотрим, старик, насколько чиста твоя Лонни!
Что хотел этим сказать Артур Тикк, осталось Тийту неизвестным, потому что в это время из соседней комнаты послышалось пение:
Кларисса, Кларисса, Красотка моя!
Женский голос, кудахтавший за дверью, показался Тийту пьяноватым и сиплым, но, несмотря на это, Тикка он, видимо, притягивал к себе; агент взглянул на часы и спросил, поторапливая:
— Ну, и еще что нового?
— Сааремааские, в чью артель войдет Пеэтер, здорово налегают на работу. С утра, чуть рассветает, и до вечерних сумерек.
— Это нас не интересует,— оборвал его господин Тикк.— А вот что они думают о японцах, о Цусимском бое, за правительство они или против? Что они говорят, а?
— С ними ведь много не поговоришь — там щепки так и летят, токмари так и бухают по бревнам, гляди, чтобы под ноги не попал. Они, если и выберут минутку для обеда, болтают все свою сааремааскую брехню, так что даже повторить неудобно...
— Мы здесь мужчины, с глазу на глаз, чем грубее, тем смачнее,— навострил уши Тикк.
— Скажем, например, поют такую песню.
В Петербурге — вот потеха! — Царь в б... к девицам ехал...
Песня и в самом деле уже с первых строк была такова, что ее не годилось передавать черным по белому. Однако о социализме, против которого обязана была бороться жандармерия, в этой песне не было и словечка, а относительно всякого другого вздора агенты не получали указаний. И господин Тикк счел ниже своего достоинства заниматься такой песней. Подобно даме сомнительного поведения, Тикк считал своим долгом при всех обстоятельствах высоко нести чувство собственного достоинства. Он не преминул показать даже Тийту Раутсику, сколь неизмеримо выше его особа в сравнении с Тийтом.
— А листовки ты где-нибудь видел?— спросил он, покашливая и закидывая лоснящуюся от помады голову.— В доме Пеэтсона квартируют рабочие Ситси, Ланге, да и из других мест. Не попадалось ли тебе на глаза что-нибудь подозрительное?
Тийт и в самом деле нашел однажды утром на стене дома какой-то подозрительный листок, но, опасаясь неприятностей, он мигом сжег его. Однако теперь, переминаясь с ноги на ногу перед господином Тикком, он попросту забыл об этом. И случилось так, что Тийт Раутсик рассказывал Тикку только то, что тот и сам уже знал, или пустяки, какой-то вздор, а обо всем, что могло интересовать жандармского агента, он позабыл сказать. Тийт хотел быть старательным и выложить все, что от него требовалось, однако ничего не смог вспомнить, словно его мозги промыли упругой струей из шланга. И как ни выпытывал Тикк, у Тийта, несмотря на все старания, не оказалось ничего стоящего для передачи.
Наконец он надоел Тикку.
— Слишком мало материала вы мне принесли! У агента глаза должны быть спереди и сзади, все нужно примечать, все запомнить: что говорят в публичных и присутственных местах, в кабаках, в рабочих кварталах, даже на рынках! Заметишь что-нибудь подозрительное, сразу выясни: кто, где, как, когда, почему, с кем знается? Конечно, это дело требует умения, служба агента — искусство, оно не всякому по плечу, но, если власти уж оказали тебе доверие, делай все, что в твоих силах, чтобы как следует выполнять твои высокие, благородные обязанности перед отечеством и самим государем. Царь лично интересуется нашей жандармской службой, он — наш отец и начальник, повелитель и наставник. Само собой разумеется, нельзя и требовать, чтобы подобный тебе простой мужичок сразу все это постиг! Но все же и ты, Тийт Раутсик, не смеешь ковылять по городу, как вислоухая такса. И тебе придется прилежно высматривать, выслеживать и прислушиваться, где что происходит. В кабак ходишь?
Такое множество высокопарных, грозных и поучительных слов совсем одурманило голову Тийта Раутсика — в ней и без того жужжал маленький сверчок,— и он не сразу сообразил, что ответить на вопрос господина Тикка. Может быть, агент относится неодобрительно к его маленьким участившимся выпивкам?..
— Случается разок-другой, этак... по сотке...— осторожно ответил Тийт.
— Так, так!— Тикк опять перешел на насмешливый тон.— По сотке, говоришь?.. Неделю назад в Вельтмановском кабаке, на Рапласком шоссе, ты накачался как следует...
«Знают, черти!— промелькнуло в голове Тийта.— Святая сила Христова, значит, верно говорят в народе, будто они и к шпионам ищеек приставляют следить, чтобы все эти мелкие чины огромного войска шпиков не распускались».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113