Приятель, который должен был принести молоко, оказался
девушкой.
Она вошла в гостиную вслед за Толей и остановилась, сказав: "Добрый
вечер".
- Добрый, - просипел в ответ Сухов, убивая Такэду взглядом.
Девушка была прекрасно сложена. Не слишком высокая, но и не
"карманный вариант". Черты изящные, небольшой правильной формы нос и
прекрасные большие глаза, не то голубые, не то зеленые, глядящие без
лишней томности и притворной робости, искренне и доверчиво. Лишь потом,
часом позже, Никита разглядел, что одета она в скромный на первый взгляд
летний костюм, в котором при рассмотрении угадывался изысканный вкус и
утонченность.
Впрочем, удивляться этому не пришлось, девушка оказалась художницей.
Звали ее Ксения, Ксения Константиновна Краснова. Такэда в шутку звал ее
"три К".
Никита не помнил, о чем они говорили, шок прошел только после ухода
Ксении.
Обычно их разговор с Толей сопровождался шутками, ироническими
репликами и пикировкой - оба понимали юмор, ценили и реагировали на него
одинаково, но если бы Такэда позволил себе подобное в данной ситуации, в
присутствии Ксении, Никита, наверное, пришел бы в ярость. Однако Толя
тонко чувствовал состояние друга, и ему хватило ума и такта поучаствовать
в беседе в качестве молчаливого предмета интерьера.
Прощались они в коридоре, пообещав "звонить, если что", и Толя увел
девушку, подарившую хозяину беглую улыбку и взгляд искоса, в котором горел
огонек интереса и расположения. Обалдевший Сухов обнаружил, что одет в
спортивный костюм, хотя совершенно не помнил, когда он его надел,
преодолел желание проводить гостей до остановки и вернулся домой.
Уснул он поздно, часа в два ночи, и спал, как убитый, без сновидений
и тревог.
В среду он уже вышел на тренировку вместе с другими акробатами,
учениками Вячеслава Сокола, и отработал почти полную норму, чувствуя
удивительную легкость в теле и желание достичь новых ступеней
совершенства. Правда, каким образом осуществить это желание, он не знал,
но смутная догадка уже брезжила в голове: использовать элементы
акробатики, все эти рондаты, флик-фляки и сальто, в танце, что могло
усилить эстетическую его насыщенность.
В четверг утром планировалась репетиция труппы, и Сухов пошел на нее
с протестом в душе: после воскресного своего отчаянного выступления
работать с Кореневым уже не хотелось, да и вряд ли можно было что-то
добавить к тому, что он сказал на сцене, на языке танца. Многие в труппе
поняли его правильно, посчитав, как и Толя Такэда, этот взрыв
танцевального движения прощанием.
На репетиции Никита уловил в глазах товарищей легкое удивление, а на
лице Коренева хмурый вопрос и недовольство.
Он не стал репетировать до конца, сошел со сцены - на сей раз
занимались не в танцзале, а на сцене театра, - но не успел спуститься в
костюмерную, как вдруг произошел странный случай: пол сцены провалился!
Если бы Никита остался до конца, он упал бы на конструкцию поддержки пола
с высоты трех с половиной метров. К счастью, участники репетиции
отделались травмами и ушибами, да поломалась музыкальная аппаратура, на
чем инцидент был исчерпан, однако в душе Сухова осталось сосущее чувство
неудовлетворения, заноза тихого раздражения, будто он что-то забыл,
упустил из виду, а что именно - вспомнить не мог.
- Бывает, - сказал Такэда, которому он позвонил на работу. - Хотя,
может быть, это психоразведка.
- Опять ты за свое, - разозлился танцор. - Намеков твоих я не
понимаю, или не говори загадками или молчи.
- Хорошо, - кротко согласился Толя. - Как твоя новая родинка на
ладони, держится?
Никита взглянул на ладонь, буркнул:
- Держится. Но побледнела и еще сдвинулась к запястью.
Только что чесалась здорово, я, по сути, из-за этого и сошел со
сцены.
- Любопытно. А так не беспокоит?
- Покалывает иногда... только не надо ничего плести про Весть,
психоразведку и тому подобное, я сыт мистикой по горло.
- Тогда сходи к врачу. А лучше к "три К", она тебя приглашала.
- К... когда? То есть, приглашала когда?
- Я с ней разговаривал час назад. Сходи, посмотришь на ее работы, на
них стоит посмотреть. - Такэда повесил трубку. А Никита полчаса ходил по
комнатам, пил молоко, просматривал газеты, смотрел телевизор, не
вдумываясь в напечатанное и показываемое с экрана, пока не понял, что
созрел давно. Если о происшествии в парке он думал эпизодически, то о
Ксении почти все время, и - видит Бог! - думать о ней было приятно.
Громкое название "Студии художественных промыслов" носил подвал в
одном из старых зданий Остоженки, мастерская Ксении Красновой занимала
одно из его помещений, освещенных двумя полуокнами и самодельной люстрой
на пять лампочек. Все помещение было заставлено мольбертами, стойками,
холстами и рамами картин в нем насчитывалось ровно две: пейзаж с рекой и
сосновым лесом и портрет какого-то сурового мужика с бородой и
пронзительным взглядом из-под кустистых бровей.
Ксения работала над третьей картиной - нечто в стиле "Русское
возрождение": на холме по колено в траве, стоял странник с посохом в руке,
с ликом святого, и смотрел на сожженное поле до горизонта, над которым на
фоне креста церквушки всходило солнце. Картина была почти закончена и
создавала непередаваемое чувство печали и ожидания.
Ксения, одетая в аккуратный голубой халатик, под которым явно ничего
не было, почувствовала вошедшего и обернулась, глядя отрешенно,
потусторонне. Волосы ее были собраны короной в огромный пук и открывали
длинную загорелую шею, тонкую, чистую, красивую. Взгляд девушки
прояснился, она узнала "больного", ради которого по просьбе Такэды везла
молоко чуть ли не через весь город.
- Никита? Вот не чаяла видеть. Проходи, не стой у порога.
Как самочувствие?
- Привет, - смущенно сказал Сухов. - Все нормально. Выжил.
Вообще-то, друзья зовут меня короче - Ник. Я вас не отрываю от дел?
Ксения засмеялась, сверкнув ослепительной белизной зубов.
- Конечно, отрываете, но пару минут я вам уделить смогу. Если хотите,
встретимся вечером, поговорим не торопясь.
- Идет. Я заеду за вами...
- Часов в семь, не раньше.
- Тогда покажите мне хотя бы, над чем работаете, и я удалюсь.
- Только в обмен.
- В обмен? На что?
- Толя говорил, что вы гениальный танцор, и мне хотелось бы
посмотреть на одно из ваших шоу.
- Он у меня еще схлопочет за "гениального", - пробормотал Никита. -
Конечно, я достану вам билет на очередное представление, только не
рассчитывайте увидеть что-то сногсшибательное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
девушкой.
Она вошла в гостиную вслед за Толей и остановилась, сказав: "Добрый
вечер".
- Добрый, - просипел в ответ Сухов, убивая Такэду взглядом.
Девушка была прекрасно сложена. Не слишком высокая, но и не
"карманный вариант". Черты изящные, небольшой правильной формы нос и
прекрасные большие глаза, не то голубые, не то зеленые, глядящие без
лишней томности и притворной робости, искренне и доверчиво. Лишь потом,
часом позже, Никита разглядел, что одета она в скромный на первый взгляд
летний костюм, в котором при рассмотрении угадывался изысканный вкус и
утонченность.
Впрочем, удивляться этому не пришлось, девушка оказалась художницей.
Звали ее Ксения, Ксения Константиновна Краснова. Такэда в шутку звал ее
"три К".
Никита не помнил, о чем они говорили, шок прошел только после ухода
Ксении.
Обычно их разговор с Толей сопровождался шутками, ироническими
репликами и пикировкой - оба понимали юмор, ценили и реагировали на него
одинаково, но если бы Такэда позволил себе подобное в данной ситуации, в
присутствии Ксении, Никита, наверное, пришел бы в ярость. Однако Толя
тонко чувствовал состояние друга, и ему хватило ума и такта поучаствовать
в беседе в качестве молчаливого предмета интерьера.
Прощались они в коридоре, пообещав "звонить, если что", и Толя увел
девушку, подарившую хозяину беглую улыбку и взгляд искоса, в котором горел
огонек интереса и расположения. Обалдевший Сухов обнаружил, что одет в
спортивный костюм, хотя совершенно не помнил, когда он его надел,
преодолел желание проводить гостей до остановки и вернулся домой.
Уснул он поздно, часа в два ночи, и спал, как убитый, без сновидений
и тревог.
В среду он уже вышел на тренировку вместе с другими акробатами,
учениками Вячеслава Сокола, и отработал почти полную норму, чувствуя
удивительную легкость в теле и желание достичь новых ступеней
совершенства. Правда, каким образом осуществить это желание, он не знал,
но смутная догадка уже брезжила в голове: использовать элементы
акробатики, все эти рондаты, флик-фляки и сальто, в танце, что могло
усилить эстетическую его насыщенность.
В четверг утром планировалась репетиция труппы, и Сухов пошел на нее
с протестом в душе: после воскресного своего отчаянного выступления
работать с Кореневым уже не хотелось, да и вряд ли можно было что-то
добавить к тому, что он сказал на сцене, на языке танца. Многие в труппе
поняли его правильно, посчитав, как и Толя Такэда, этот взрыв
танцевального движения прощанием.
На репетиции Никита уловил в глазах товарищей легкое удивление, а на
лице Коренева хмурый вопрос и недовольство.
Он не стал репетировать до конца, сошел со сцены - на сей раз
занимались не в танцзале, а на сцене театра, - но не успел спуститься в
костюмерную, как вдруг произошел странный случай: пол сцены провалился!
Если бы Никита остался до конца, он упал бы на конструкцию поддержки пола
с высоты трех с половиной метров. К счастью, участники репетиции
отделались травмами и ушибами, да поломалась музыкальная аппаратура, на
чем инцидент был исчерпан, однако в душе Сухова осталось сосущее чувство
неудовлетворения, заноза тихого раздражения, будто он что-то забыл,
упустил из виду, а что именно - вспомнить не мог.
- Бывает, - сказал Такэда, которому он позвонил на работу. - Хотя,
может быть, это психоразведка.
- Опять ты за свое, - разозлился танцор. - Намеков твоих я не
понимаю, или не говори загадками или молчи.
- Хорошо, - кротко согласился Толя. - Как твоя новая родинка на
ладони, держится?
Никита взглянул на ладонь, буркнул:
- Держится. Но побледнела и еще сдвинулась к запястью.
Только что чесалась здорово, я, по сути, из-за этого и сошел со
сцены.
- Любопытно. А так не беспокоит?
- Покалывает иногда... только не надо ничего плести про Весть,
психоразведку и тому подобное, я сыт мистикой по горло.
- Тогда сходи к врачу. А лучше к "три К", она тебя приглашала.
- К... когда? То есть, приглашала когда?
- Я с ней разговаривал час назад. Сходи, посмотришь на ее работы, на
них стоит посмотреть. - Такэда повесил трубку. А Никита полчаса ходил по
комнатам, пил молоко, просматривал газеты, смотрел телевизор, не
вдумываясь в напечатанное и показываемое с экрана, пока не понял, что
созрел давно. Если о происшествии в парке он думал эпизодически, то о
Ксении почти все время, и - видит Бог! - думать о ней было приятно.
Громкое название "Студии художественных промыслов" носил подвал в
одном из старых зданий Остоженки, мастерская Ксении Красновой занимала
одно из его помещений, освещенных двумя полуокнами и самодельной люстрой
на пять лампочек. Все помещение было заставлено мольбертами, стойками,
холстами и рамами картин в нем насчитывалось ровно две: пейзаж с рекой и
сосновым лесом и портрет какого-то сурового мужика с бородой и
пронзительным взглядом из-под кустистых бровей.
Ксения работала над третьей картиной - нечто в стиле "Русское
возрождение": на холме по колено в траве, стоял странник с посохом в руке,
с ликом святого, и смотрел на сожженное поле до горизонта, над которым на
фоне креста церквушки всходило солнце. Картина была почти закончена и
создавала непередаваемое чувство печали и ожидания.
Ксения, одетая в аккуратный голубой халатик, под которым явно ничего
не было, почувствовала вошедшего и обернулась, глядя отрешенно,
потусторонне. Волосы ее были собраны короной в огромный пук и открывали
длинную загорелую шею, тонкую, чистую, красивую. Взгляд девушки
прояснился, она узнала "больного", ради которого по просьбе Такэды везла
молоко чуть ли не через весь город.
- Никита? Вот не чаяла видеть. Проходи, не стой у порога.
Как самочувствие?
- Привет, - смущенно сказал Сухов. - Все нормально. Выжил.
Вообще-то, друзья зовут меня короче - Ник. Я вас не отрываю от дел?
Ксения засмеялась, сверкнув ослепительной белизной зубов.
- Конечно, отрываете, но пару минут я вам уделить смогу. Если хотите,
встретимся вечером, поговорим не торопясь.
- Идет. Я заеду за вами...
- Часов в семь, не раньше.
- Тогда покажите мне хотя бы, над чем работаете, и я удалюсь.
- Только в обмен.
- В обмен? На что?
- Толя говорил, что вы гениальный танцор, и мне хотелось бы
посмотреть на одно из ваших шоу.
- Он у меня еще схлопочет за "гениального", - пробормотал Никита. -
Конечно, я достану вам билет на очередное представление, только не
рассчитывайте увидеть что-то сногсшибательное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195