— Нам еще на Ветке о том сказывали.
Якобий покосился на паренька, стоявшего навытяжку перед ним, и легкая ухмылка приподняла его пушистые, рыжеватые усы.
— Этот малец у вас за главного?
— Он грамоте обучен и начитан в священных книгах,— пробасил один из мужиков.— А мы, почитай, все темные...
— Добро, коли только грамоте обучен, а не разбою,— отрывисто бросил плац-майор Налабардин.— Нам-то ведомо, что вы склоняете других в богоотступную веру.
— У нас того и в мыслях нет, господин плац-майор,— нашелся и так же уверенно ответил Авим.— То пустые наветы на нас... Ежели бы мы были басурманы какие, то разве позволила бы нам государыня-императрица селиться по указу на вольных землях и жить по нашей вере?..
— Ишь как речист, бестия!— не сдержал восхищения плац-майор.— Не иначе малец у вас уставщиком будет.
— Про то и разговору не было,— мотнул головой Авим.— Я по годам не вышел, чтоб меня почитали за уставщика.
Мужики от удивления открыли рот, словно увидели Авима впервые, дивились, как он находчиво и складно
отвечает начальникам, вежливо, учтиво, но сохраняя при том скрытое достоинство, что редко кому удавалось из простых смертных. В душе они побаивались, как бы малец не вызвал ненужный гнев какой-нибудь обмолвкой, но пока все шло как по-писаному.
— Императрица оказала вам великую честь и милость,— подняв указательный перст, строго проговорил генерал.— Вы должны денно и нощно за государыню Бога молить, что вас вызволила из нужды и простила ваши вины... Блюдите законы, заблудшие души, и никто вам урона не нанесет... Через месяц-полтора получите зерно на посев, а пока готовьте пашню... Земля вам отводится за Удинским острогом, сведет вас туда служилый человек и покажет место поселения... Живите смирно, как положено подданным. Ну с Богом!
— Благодарим, ваша светлость,— ответил за всех Авим и склонился, касаясь рукою земли.— Будьте в надеже на нас...
Мужики отвалили от крыльца, нахлобучили ранее сдернутые шапки, вернулись к своим подводам.
Теперь в голове обоза ехал на гнедом скакуне служилый человек. Иногда, чтобы размять коня, он уносился, должно быть, на разведку, потом возвращался, лениво покачивался в седле, скучающе поглядывал на медленно ползущий обоз, досадливо покрикивал:
— Ну что вы тащитесь, как на похоронах? Навязали вас на мою шею!
Мужики отмалчивались, молчал и Авим, потому что нельзя вызвать недовольства у этого малого начальника — он может сотворить с ними все, что пожелает,— от него теперь зависело, какую землю им отведут. Не угоди — и посадит всех на солончаки или суглинок, вот тогда взвоешь и пожалеешь, что вовремя не сдержался и сказал не то слово служилому человеку.
Отпорхали последние мартовские снежинки, шел на убыль снег, но дорогу по утрам еще подмораживало, и колеса катились с хрустом. Но чем дальше продвигались вглубь от Байкала, тем день ото дня становилось погожее и теплее, солнце припекало по весеннему, журчали ручьи с косогоров, и недели через две, когда миновали Удинский острог и свернули к холмам и гористым увалам, открылся в полдень широкий распадок с резвой и звонкой речушкой посредине. С правой стороны распадка густилась темная тайга, березовые рощицы по склонам, а с девой распахивалась, идущая на угор, степная сторона, уже свободная от снега, она парила на солнце текучим маревом.
Ехавший впереди служилый человек поднял руку, тележный скрип оборвался, и стало слышно, как тяжко всхрапывают лошади.
— Конец вашей дороге!— объявил с высоты седла служилый.— Тут можете располагаться как дома! Лучше места не найти!
— Место вроде доброе,— согласились мужики, еще не веря, что пришел конец их мукам.— Спасибо, мил человек!
Они остереглись излишне радоваться месту и стали быстро распрягать лошадей, боясь, что малый начальник передумает и поведет их дальше. На глаз они оценили распадок, защищенный от сильных ветров, где и лес был поблизости, и почти готовая пашня, хотя и придется драть целину, и речка веселая играет, есть где бабам полоскать белье. Трудно примыслить лучшее место для будущего села. Однако оглядевшись немного, помолчав в меру, все же осмелились полюбопытствовать:
— А чем тут можно кормиться, мил человек? Все припасы наши кончились...
— Кормиться?— скривился в усмешке чиновный шиш на коне.— А вот станете избы ставить, лес рубить, щепы будет хоть отбавляй... Вот и варите из нее щи, наваристые будут!
Он захохотал, довольный, что так удачно посмеялся над людской бедой, но, видя, что мужики нахмурились, добавил участливо:
— Перебьетесь как ни то... В лесу вон зверья навалом, в речке рыба попадается... На то вы русские люди, чтоб уметь из топора щи сварить...
— Спасибо и на том,— грустно отозвались мужики.— Русский человек и словом сыт бывает.
— Поукоротите языки, раскольщики!— неожиданно зло пригрозил служилый и хлестнул плетью по голенищу сапога.— Привыкли своевольничать на чужой стороне! Пора бы прийти в разум... Теперь вы будете под неусыпным нашим доглядом и поблажки не ждите... Не станете жить, как высочайшей волей указано, мы на вас
живо управу найдем! Чтоб без всякой дурости! И кланяйтесь мне в ножки, что я вам такое место указал... Жалеючи вас, выбрал место получше...
— Премного благодарны,— низко склонились мужики.
Служилый человек долго им выговаривал, пока не выгнал из себя весь пар злобы, не остыл. Не сказав прощального слова, он ударил сапогами гнедого под бока и ускакал прочь.
Когда стих топот копыт, Авим широко улыбнулся, озирая распадок, горы, и притихший ближний лес, и неутомимую речушку, но, увидев насупленные лица мужиков, удивился:
— Неужто вам не по нраву это место? Или вас ввела в расстрой эта пуговичная душа?
— Место куда с добром!—отозвался отец Фисы.— Спасибо тебе, малец, ты нас выручил... С самим генералом не убоялся речь вести... Сам Бог нам тебя послал!
— Спасибо и вам, мужики семейские,— Авим поклонился в пояс.— Не оставили нас с маткой на бездорожье, помогли добраться до своей земли...
— Да ежели мы друг дружки не будем держаться,— вмешался молчаливый мужик Медимн, что значило Хлебная мера,— то рази выживем? Выходит, мы одна семья и семьей станем жить дальше!
— Пусть бабы варят горячее, а мы пойдем выроем землянку,— распорядился отец Фисы.— Чтоб было где схорониться.
Мужики отыскали на подводах лопаты и гуськом зашагали к травянистому склону, прикрытому густым навесом дерев с набухавшими почками. Поплевав на ладони, ветковцы вонзили лопаты в жесткую дернину, полетели первые пласты и комья земли, показавшей черноземное нутро; мужики работали с азартом, в охотку, и скоро на склоне задышала земельным теплом глубокая нора, готовая приютить на ночь старых и малых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Якобий покосился на паренька, стоявшего навытяжку перед ним, и легкая ухмылка приподняла его пушистые, рыжеватые усы.
— Этот малец у вас за главного?
— Он грамоте обучен и начитан в священных книгах,— пробасил один из мужиков.— А мы, почитай, все темные...
— Добро, коли только грамоте обучен, а не разбою,— отрывисто бросил плац-майор Налабардин.— Нам-то ведомо, что вы склоняете других в богоотступную веру.
— У нас того и в мыслях нет, господин плац-майор,— нашелся и так же уверенно ответил Авим.— То пустые наветы на нас... Ежели бы мы были басурманы какие, то разве позволила бы нам государыня-императрица селиться по указу на вольных землях и жить по нашей вере?..
— Ишь как речист, бестия!— не сдержал восхищения плац-майор.— Не иначе малец у вас уставщиком будет.
— Про то и разговору не было,— мотнул головой Авим.— Я по годам не вышел, чтоб меня почитали за уставщика.
Мужики от удивления открыли рот, словно увидели Авима впервые, дивились, как он находчиво и складно
отвечает начальникам, вежливо, учтиво, но сохраняя при том скрытое достоинство, что редко кому удавалось из простых смертных. В душе они побаивались, как бы малец не вызвал ненужный гнев какой-нибудь обмолвкой, но пока все шло как по-писаному.
— Императрица оказала вам великую честь и милость,— подняв указательный перст, строго проговорил генерал.— Вы должны денно и нощно за государыню Бога молить, что вас вызволила из нужды и простила ваши вины... Блюдите законы, заблудшие души, и никто вам урона не нанесет... Через месяц-полтора получите зерно на посев, а пока готовьте пашню... Земля вам отводится за Удинским острогом, сведет вас туда служилый человек и покажет место поселения... Живите смирно, как положено подданным. Ну с Богом!
— Благодарим, ваша светлость,— ответил за всех Авим и склонился, касаясь рукою земли.— Будьте в надеже на нас...
Мужики отвалили от крыльца, нахлобучили ранее сдернутые шапки, вернулись к своим подводам.
Теперь в голове обоза ехал на гнедом скакуне служилый человек. Иногда, чтобы размять коня, он уносился, должно быть, на разведку, потом возвращался, лениво покачивался в седле, скучающе поглядывал на медленно ползущий обоз, досадливо покрикивал:
— Ну что вы тащитесь, как на похоронах? Навязали вас на мою шею!
Мужики отмалчивались, молчал и Авим, потому что нельзя вызвать недовольства у этого малого начальника — он может сотворить с ними все, что пожелает,— от него теперь зависело, какую землю им отведут. Не угоди — и посадит всех на солончаки или суглинок, вот тогда взвоешь и пожалеешь, что вовремя не сдержался и сказал не то слово служилому человеку.
Отпорхали последние мартовские снежинки, шел на убыль снег, но дорогу по утрам еще подмораживало, и колеса катились с хрустом. Но чем дальше продвигались вглубь от Байкала, тем день ото дня становилось погожее и теплее, солнце припекало по весеннему, журчали ручьи с косогоров, и недели через две, когда миновали Удинский острог и свернули к холмам и гористым увалам, открылся в полдень широкий распадок с резвой и звонкой речушкой посредине. С правой стороны распадка густилась темная тайга, березовые рощицы по склонам, а с девой распахивалась, идущая на угор, степная сторона, уже свободная от снега, она парила на солнце текучим маревом.
Ехавший впереди служилый человек поднял руку, тележный скрип оборвался, и стало слышно, как тяжко всхрапывают лошади.
— Конец вашей дороге!— объявил с высоты седла служилый.— Тут можете располагаться как дома! Лучше места не найти!
— Место вроде доброе,— согласились мужики, еще не веря, что пришел конец их мукам.— Спасибо, мил человек!
Они остереглись излишне радоваться месту и стали быстро распрягать лошадей, боясь, что малый начальник передумает и поведет их дальше. На глаз они оценили распадок, защищенный от сильных ветров, где и лес был поблизости, и почти готовая пашня, хотя и придется драть целину, и речка веселая играет, есть где бабам полоскать белье. Трудно примыслить лучшее место для будущего села. Однако оглядевшись немного, помолчав в меру, все же осмелились полюбопытствовать:
— А чем тут можно кормиться, мил человек? Все припасы наши кончились...
— Кормиться?— скривился в усмешке чиновный шиш на коне.— А вот станете избы ставить, лес рубить, щепы будет хоть отбавляй... Вот и варите из нее щи, наваристые будут!
Он захохотал, довольный, что так удачно посмеялся над людской бедой, но, видя, что мужики нахмурились, добавил участливо:
— Перебьетесь как ни то... В лесу вон зверья навалом, в речке рыба попадается... На то вы русские люди, чтоб уметь из топора щи сварить...
— Спасибо и на том,— грустно отозвались мужики.— Русский человек и словом сыт бывает.
— Поукоротите языки, раскольщики!— неожиданно зло пригрозил служилый и хлестнул плетью по голенищу сапога.— Привыкли своевольничать на чужой стороне! Пора бы прийти в разум... Теперь вы будете под неусыпным нашим доглядом и поблажки не ждите... Не станете жить, как высочайшей волей указано, мы на вас
живо управу найдем! Чтоб без всякой дурости! И кланяйтесь мне в ножки, что я вам такое место указал... Жалеючи вас, выбрал место получше...
— Премного благодарны,— низко склонились мужики.
Служилый человек долго им выговаривал, пока не выгнал из себя весь пар злобы, не остыл. Не сказав прощального слова, он ударил сапогами гнедого под бока и ускакал прочь.
Когда стих топот копыт, Авим широко улыбнулся, озирая распадок, горы, и притихший ближний лес, и неутомимую речушку, но, увидев насупленные лица мужиков, удивился:
— Неужто вам не по нраву это место? Или вас ввела в расстрой эта пуговичная душа?
— Место куда с добром!—отозвался отец Фисы.— Спасибо тебе, малец, ты нас выручил... С самим генералом не убоялся речь вести... Сам Бог нам тебя послал!
— Спасибо и вам, мужики семейские,— Авим поклонился в пояс.— Не оставили нас с маткой на бездорожье, помогли добраться до своей земли...
— Да ежели мы друг дружки не будем держаться,— вмешался молчаливый мужик Медимн, что значило Хлебная мера,— то рази выживем? Выходит, мы одна семья и семьей станем жить дальше!
— Пусть бабы варят горячее, а мы пойдем выроем землянку,— распорядился отец Фисы.— Чтоб было где схорониться.
Мужики отыскали на подводах лопаты и гуськом зашагали к травянистому склону, прикрытому густым навесом дерев с набухавшими почками. Поплевав на ладони, ветковцы вонзили лопаты в жесткую дернину, полетели первые пласты и комья земли, показавшей черноземное нутро; мужики работали с азартом, в охотку, и скоро на склоне задышала земельным теплом глубокая нора, готовая приютить на ночь старых и малых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169