.. Его величество взамен послал других солдат, но вышла другая обида — эти показались королю меньше ростом и не так впечатлительны...
— Что ж он по сей день ту обиду нянчит?— удивилась Екатерина.— Разве сие достойно столь высокой особы?
— Ништо, привыкнет и к тем, что посланы,— ухмыльнулся Петр, пуская кольца дыма из трубки.— Бывают короли, что малые дети, их»баловать тоже зря нельзя... Дай палец, откусят по локоть, да при этом еще помышляют, чтоб им дали что покрасивше и подороже, чем солдаты. Нет чтобы и на том спасибо нам сказать...
Вдруг резко скороговоркой, как попугай в клетке, заговорил все время молчавший герцог Гольштинский, и лицо Анны пошло малиновыми пятнами.
— Растолмачь, о чем он!— вежливо попросил Петр.— Я поймал несколько слов, но связать не успел...
— Карл-Фридрих услышал про донесение нашего посла Бестужева из Стокгольма — тот жалуется на русских купцов... Они-де привозят туда всякую мелочь — полотно, орехи каленые, деревянные ложки, продают прямо на санях, тут же на улице варят себе кашу, а если что им не по нраву, напиваются и поносят чужеземцев непристойными словами, а то и в драку лезут... Герцог полагает, что нам, русским, то бесчестье и срам.
Петр хмурился, делая короткие затяжки, похоже, гасил в себе подступившие вспышки гнева, но, выслушав дочь, сказал примирительно:
— Дай, Гаврила Иванович, мой указ им, чтоб жили смирно, содержали себя чисто и с бородами не совались, куда не след... Ведь было им говорено... Что за бестолковый народ — ни указа ему, ни броду, ни страху, никаких границ, прет себе на рожон так, будто все обязаны жить по нашей мерке... Господин канцлер, вели поднять им выше штрафы за непотребство, а будут дальше вольничать, пусть Бестужев прогонит их в шею!
Петр замолчал, в тишине сипела трубка, потом, видимо вспомнил о герцоге и, сделав вежливый поклон в его сторону, повернулся к дочери.
— Передай своему нареченному, что нами принято его радение о нашей чести и доме... Купцы будут наказаны, а в торговле учинен порядок!'
Екатерина, отвлекая Петра, снова сменила тему разговора и стала рассказывать о Китае, стране далекой и диковинной, но и тут не обошлось без огорчительных напоминаний. Три года назад в Пекин с целой свитой отбыл чрезвычайный посланник, лейб-гвардии Преображенского полка капитан Лев Измайлов, чтобы договориться о беспошлинной торговле, о русском консульстве и о постройке церкви для тамошних православных. Посланнику дали строгие указания, как держаться в чужой стране,— быть особо учтивым с богдыханом, потому что предыдущий посланник, Николай Сапфари, вел себя неуклюже и предерзко. Когда богдыхан поинтересовался, обучался ли Сапфари астрономии, тот солгал, что обучен этой науке, но стоило богдыхану попытать, где находится в небе звезда Золотой Гвоздь, как посланник грубо ответствовал: «Я на небе не бывал и имен звездам не знаю», чем отдалил от себя правителя Китая. Измайлову велели преклониться перед богдыханом — с посланника не убудет, шея не сломается, урону чести он не нанесет, а выгода может выйти немалая. Судя по донесениям, он исполнил все в точности, был кроток и скромен и, видать, пришелся по нраву богдыхану, который тоже стал пытать его про астрономию и звезды. Измайлов отвечал, что астрономии не учился, но что в России немало ученых людей — и математики, и астрономы, и медики, и архитекторы, и художники, что в свите его есть искусные музыканты, которые могут сыграть богдыхану, ежели он пожелает.
Богдыхан милостиво и ласково пожелал послушать музыкантов, устроил богатое угощение. Все шло к удачному договору, но тут, как на грех, семьсот монголов перебежали под покровительство русского государя, и переговоры расстроились. Богдыхан требовал вернуть беглецов назад, да где их сыщешь в степи? Торговлю завязывать богдыхан отказался, пояснив, что сие занятие у них не в почете, что им занимаются убогие люди и что товары в их страну приходят из разных стран... Пусть торгуют и русские купцы, если явятся по доброй охоте. Так и не добившись договора, Измайлов вернулся из дальнего путешествия без успеха и прибыли...
— Надобно снарядить туда новый поезд,— кончив внимать Екатерине, отозвался Петр.— Китай велик, и народ в той державе плодовит, смирен, любит землю и превелико старается в поте лица.
— В ваших словах истинная правда, ваше величество,— угодливо подтвердил канцлер.— Народ нищий, проживает часто в бедности, но дружный... Китаец, он на манер муравья подхватит на пути соломинку или сухую веточку и в общую кучу тащит, не то что мы, русские, все врозь норовим, в свою нору... И не след забывать, государь, что монгольская гроза оттуда накатилась! Ныне она не так страшна, но береженого бог бережет... С великим народом надо постоянно ладить мир, сил на то не жалея, потому что от этого одна всем польза...
— Мудро речешь, господин канцлер,— Петр отложил в сторону выкуренную дотла трубку.— Неча над китайцами куражиться — им под нами не жить, и нам под ними тоже, а сосед такой, что с ним надо считаться,— и границы блюсти в целости, и торговлю ладить добрую, не чинить друг другу ни малых, ни больших обид...
Он уперся в подлокотники кресла и грузно поднялся. Все поняли, что время обеда кончено.
— Проводи господина канцлера в мой кабинет,— попросил он Екатерину.— Я побуду немного с доктором и сей минут буду там...
Дочери снова, как к иконе, приложились к его щеке, для чего ему пришлось нагнуться, герцог, откланиваясь, шаркнул лакированной туфлей, и столовая опустела. Заглянувшим денщикам Петр дал знак обождать с уборкой посуды — успеется.
— Давно хотел повидаться с тобой, доктор, да все как-то недосуг,— словно извиняясь, проговорил Петр.— Но дальше терпеть невмочь...
Лейб-медик, испытывая привычную оторопь, напрягся телом и слухом. Было ясно, что царь пригласил его сегодня вот для этой сокровенной минуты, и он вытянулся перед Петром, глядя на него снизу вверх. Государь, положив руку на его плечо, усадил в кресло и сам как бы нехотя опустился рядом.
— Видно, плохи мои дела, господин лейб-медик,— грустно признался он, но, заметив, что Блументрост хочет перебить его и успокоить, добавил, насупясь:— Не торопись решать мою судьбу. Верно, опять та болезнь, что мучила меня перед Прутским походом, вернулась. И терзает... Тогда я спасся потами и уриною, а ныне уже не помогают мне те снадобья... При малой нужде боль непереносимая, хоть криком кричи...
У Блументроста отлегло от сердца, все его опасения и страхи оказались зряшными и пустыми, не о промахе или о каком-либо упущении шла речь. Царь был доверителен и обнаженно прост, как любой хворый боярин или дьяк. Однако Блументрост не испытал чувства превосходства и тщеславия, хотя впервые видел государя таким растерянным и беспомощным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
— Что ж он по сей день ту обиду нянчит?— удивилась Екатерина.— Разве сие достойно столь высокой особы?
— Ништо, привыкнет и к тем, что посланы,— ухмыльнулся Петр, пуская кольца дыма из трубки.— Бывают короли, что малые дети, их»баловать тоже зря нельзя... Дай палец, откусят по локоть, да при этом еще помышляют, чтоб им дали что покрасивше и подороже, чем солдаты. Нет чтобы и на том спасибо нам сказать...
Вдруг резко скороговоркой, как попугай в клетке, заговорил все время молчавший герцог Гольштинский, и лицо Анны пошло малиновыми пятнами.
— Растолмачь, о чем он!— вежливо попросил Петр.— Я поймал несколько слов, но связать не успел...
— Карл-Фридрих услышал про донесение нашего посла Бестужева из Стокгольма — тот жалуется на русских купцов... Они-де привозят туда всякую мелочь — полотно, орехи каленые, деревянные ложки, продают прямо на санях, тут же на улице варят себе кашу, а если что им не по нраву, напиваются и поносят чужеземцев непристойными словами, а то и в драку лезут... Герцог полагает, что нам, русским, то бесчестье и срам.
Петр хмурился, делая короткие затяжки, похоже, гасил в себе подступившие вспышки гнева, но, выслушав дочь, сказал примирительно:
— Дай, Гаврила Иванович, мой указ им, чтоб жили смирно, содержали себя чисто и с бородами не совались, куда не след... Ведь было им говорено... Что за бестолковый народ — ни указа ему, ни броду, ни страху, никаких границ, прет себе на рожон так, будто все обязаны жить по нашей мерке... Господин канцлер, вели поднять им выше штрафы за непотребство, а будут дальше вольничать, пусть Бестужев прогонит их в шею!
Петр замолчал, в тишине сипела трубка, потом, видимо вспомнил о герцоге и, сделав вежливый поклон в его сторону, повернулся к дочери.
— Передай своему нареченному, что нами принято его радение о нашей чести и доме... Купцы будут наказаны, а в торговле учинен порядок!'
Екатерина, отвлекая Петра, снова сменила тему разговора и стала рассказывать о Китае, стране далекой и диковинной, но и тут не обошлось без огорчительных напоминаний. Три года назад в Пекин с целой свитой отбыл чрезвычайный посланник, лейб-гвардии Преображенского полка капитан Лев Измайлов, чтобы договориться о беспошлинной торговле, о русском консульстве и о постройке церкви для тамошних православных. Посланнику дали строгие указания, как держаться в чужой стране,— быть особо учтивым с богдыханом, потому что предыдущий посланник, Николай Сапфари, вел себя неуклюже и предерзко. Когда богдыхан поинтересовался, обучался ли Сапфари астрономии, тот солгал, что обучен этой науке, но стоило богдыхану попытать, где находится в небе звезда Золотой Гвоздь, как посланник грубо ответствовал: «Я на небе не бывал и имен звездам не знаю», чем отдалил от себя правителя Китая. Измайлову велели преклониться перед богдыханом — с посланника не убудет, шея не сломается, урону чести он не нанесет, а выгода может выйти немалая. Судя по донесениям, он исполнил все в точности, был кроток и скромен и, видать, пришелся по нраву богдыхану, который тоже стал пытать его про астрономию и звезды. Измайлов отвечал, что астрономии не учился, но что в России немало ученых людей — и математики, и астрономы, и медики, и архитекторы, и художники, что в свите его есть искусные музыканты, которые могут сыграть богдыхану, ежели он пожелает.
Богдыхан милостиво и ласково пожелал послушать музыкантов, устроил богатое угощение. Все шло к удачному договору, но тут, как на грех, семьсот монголов перебежали под покровительство русского государя, и переговоры расстроились. Богдыхан требовал вернуть беглецов назад, да где их сыщешь в степи? Торговлю завязывать богдыхан отказался, пояснив, что сие занятие у них не в почете, что им занимаются убогие люди и что товары в их страну приходят из разных стран... Пусть торгуют и русские купцы, если явятся по доброй охоте. Так и не добившись договора, Измайлов вернулся из дальнего путешествия без успеха и прибыли...
— Надобно снарядить туда новый поезд,— кончив внимать Екатерине, отозвался Петр.— Китай велик, и народ в той державе плодовит, смирен, любит землю и превелико старается в поте лица.
— В ваших словах истинная правда, ваше величество,— угодливо подтвердил канцлер.— Народ нищий, проживает часто в бедности, но дружный... Китаец, он на манер муравья подхватит на пути соломинку или сухую веточку и в общую кучу тащит, не то что мы, русские, все врозь норовим, в свою нору... И не след забывать, государь, что монгольская гроза оттуда накатилась! Ныне она не так страшна, но береженого бог бережет... С великим народом надо постоянно ладить мир, сил на то не жалея, потому что от этого одна всем польза...
— Мудро речешь, господин канцлер,— Петр отложил в сторону выкуренную дотла трубку.— Неча над китайцами куражиться — им под нами не жить, и нам под ними тоже, а сосед такой, что с ним надо считаться,— и границы блюсти в целости, и торговлю ладить добрую, не чинить друг другу ни малых, ни больших обид...
Он уперся в подлокотники кресла и грузно поднялся. Все поняли, что время обеда кончено.
— Проводи господина канцлера в мой кабинет,— попросил он Екатерину.— Я побуду немного с доктором и сей минут буду там...
Дочери снова, как к иконе, приложились к его щеке, для чего ему пришлось нагнуться, герцог, откланиваясь, шаркнул лакированной туфлей, и столовая опустела. Заглянувшим денщикам Петр дал знак обождать с уборкой посуды — успеется.
— Давно хотел повидаться с тобой, доктор, да все как-то недосуг,— словно извиняясь, проговорил Петр.— Но дальше терпеть невмочь...
Лейб-медик, испытывая привычную оторопь, напрягся телом и слухом. Было ясно, что царь пригласил его сегодня вот для этой сокровенной минуты, и он вытянулся перед Петром, глядя на него снизу вверх. Государь, положив руку на его плечо, усадил в кресло и сам как бы нехотя опустился рядом.
— Видно, плохи мои дела, господин лейб-медик,— грустно признался он, но, заметив, что Блументрост хочет перебить его и успокоить, добавил, насупясь:— Не торопись решать мою судьбу. Верно, опять та болезнь, что мучила меня перед Прутским походом, вернулась. И терзает... Тогда я спасся потами и уриною, а ныне уже не помогают мне те снадобья... При малой нужде боль непереносимая, хоть криком кричи...
У Блументроста отлегло от сердца, все его опасения и страхи оказались зряшными и пустыми, не о промахе или о каком-либо упущении шла речь. Царь был доверителен и обнаженно прост, как любой хворый боярин или дьяк. Однако Блументрост не испытал чувства превосходства и тщеславия, хотя впервые видел государя таким растерянным и беспомощным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169