- Жизни вы там не знаете, - сказал таксист презрительно. - Соки сосете из
России.
- Я вообще-то из Кронштадта, - сказал Николай Степанович.
- А я из табора, - сказала Светлана.
- А! Нормальные люди! - обрадовался таксист. - Я-то думал - москвичи.
Извините.
- Бывает, - сказал Николай Степанович.
- Сын у меня там будет, на этом открытии, - похвастался таксист. - Я
почему знаю-то все. Старший научный сотрудник, языки превзошел, книжки
пишет - а ему триста пятьдесят в зубы, и не вякай. Это разве справедливо? А
кому-то памятники ставят. А на какие деньги? Да все на те же, на народные.
Эх, маху я, наверное, дал - в честь Молотова назвал парня, вот он и мается
теперь. Как Молотов на пенсии. Ничего, наш таксопарк весь за Зюганова
голосовать будет.
- Вот тут и сбудется пророчество, - сказала Светлана. - Потому что
сказано: "На щеке бородавка, на лбу другая". Понял, золотой?
- Про кого сказано? - вздрогнул таксист.
- А про Антихриста:
Стало как-то особенно тихо.
- А чтоб ты знал, что не врем мы, - сказал Николай Степанович, зловеще
понизив голос, - так ты с нас денег не возьмешь, когда приедем:
Между Числом и Словом.
(Иерусалим, ноябрь, 1942)
Садились мы в пустыне, в полной мгле, на свет горящих плошек. "Кондор"
долго трясся по полосе, суровой, как стиральная доска. Потом несколько
арабов с факелами верхом на верблюдах показывали нам путь в укрытие:
квадрат меж песчаных валов, сверху задернутый маскировочной сеткой.
Тропический английский мундир был к лицу Зеботтендорфу. Он сразу же стал
похож на Ливингстона, и даже некоторое благородство осенило его черты. Я
уже обращал внимание, что внутренняя суть барона менялась вместе с одеждой;
сам он, похоже, этого не замечал. Или привык. Или считал естественным.
Английский патруль нам встретился только однажды за все два часа движения
по пустыне. У меня - водителя - проверили документы, поинтересовались
личностью проводника, выделенного нам шейхом Мансуром, тайным почитателем
фюрера, а полковника, дремавшего на заднем сиденьи, не стали тревожить.
Случилось это на рассвете. Белые крыши Иерусалима громоздились справа.
Проводника мы высадили на окраине, а через квартал подобрали мальчика в
кипе:
Дом, в котором нас принимал рабби Лёв, находился в неожиданном месте:
между русским странноприимным домом и русским (не советским)
консульством.
Помогать Зеботтендорфу тащить тяжеленный яуф с кинопленкой я не стал,
поскольку догадывался, что именно снято на этой пленке.
Рабби к барону не вышел.
Переговоры проходили так: я выслушивал монолог барона, переходил в
соседнюю конмнату, пересказывал то, что смог запомнить, рабби. Выслушивал
ответ рабби, шел к барону: По-моему, никогда в жизни я не чувствовал себя
так скверно.
Вроде бы был я посредник, лицо третье, а получался предатель.
Потом, когда в комнате рабби Лёва затрещал проектор и на голой стене
голые люди пошли чередой в зев низких ворот, я просто вышел во дворик и
попытался отдышаться. Солнце стояло уже высоко и светило прямо и
беспощадно.
Давешний мальчик в кипе сидел у стены и чистил маузер. На меня он даже не
взглянул.
:Передайте ему, говорил рабби, что они могут истребить всех до
последнего, но так и не поймут, что это не способ добиться Божьего
благоволения. И пусть он мне не морочит голову: тетраграмматон - это только
предлог, они все равно сделали бы это. Потребовали бы с нас подлиный щит
Давида: :Все народы ненавидят вас хотя бы за то, что вы затеяли эту войну,
говорил барон, французы сдают вас с большой охотой, румыны тоже, а украинцы
даже и не сдают. Вы - последнее препятствие на пути к счастью всего
человечества. Скоро англичане и американцы сами возьмутся за вас, когда
осознают великую истину: :Даже если вы и получите тетраграмматон, что вы
будете с ним делать? Что будет делать пещерный человек с аэропланом? Нужны
тысячелетия изучения Каббалы, чтобы только осознать, до чего ничтожны и
примитивны наши понятия о мире. Этот ваш Вечный лед, к примеру. Даже мне с
трудом удалось остановить глиняного болвана в Праге: :Он не верит в науку!
Он не понимает, что арийский гений уже подобрался к самому ядру атома! Еще
шаг - и энергия будет подвластна нам! А потом еще шаг - и новый человек
будет попирать стопами небо и землю! В конце концов, руны Локи остаются у
нас. Если рабби не желает добра своему народу, так пусть он и несет
ответственность за все: :Я понимаю, вы думаете, что какой-нибудь волынский
цадик по пути на казнь проговорится, пожалев стариков и детей. Не
надейтесь: узнавшему Истинное Имя ничто не страшно, и он хорошо понимает,
что есть вещи страшнее смерти:
:И подумайте, после этого он еще смеет называть нас зверями! Ничего,
скоро здесь будут мальчики Роммеля, и вот тогда мы встретимся и поговорим
еще раз! А кстати, правда, что генерал Монтгомери тоже из ваших?..
Перед вылетом из Берлина Зеботтендорф то ли проболтался под коньячок, то
ли решил хитрым образом довести до рабби одну тонкость: выживших в газовых
камерах намеревались размещать в особом комфортабельном лагере и работать с
ними особо . Выжить, понятно, могли только члены Каббалы, практиковавшие
ксерион. У них он назывался манной. Я еще не мог решить, сообщать об этом
рабби или промолчать. По уставу, я не имел права делиться собственной
информацией ни с одной из сторон. Не говорил же я барону, что в
тетраграмматоне отнюдь не четыре буквы, а значительно больше:
Я вернулся в полутемную комнату. На экране дымились чаны. Люди в
полосатых робах деловито помешивали варево.
Рабби сидел на стуле в странной позе.
Я успел подхватить его.
Тут же сбежались какие-то женщины, отдернули занавески. Стало чуть
светлее.
Все кричали, но как-то вполголоса. Барон стоял в дверях, очень
испуганный.
- Угробили вы старика своей кинохроникой, Руди, - сказал я. - Тащите сюда
ваш коньяк.
- Это не кинохроника, - барон попятился. - Это пропагандистский фильм: -
Он метнулся в свою комнату, вернулся с бутылкой коньяка и продолжил. -
Студия UFA. Фрау Риффеншталь. Для двух зрителей. Для Ади и для рабби Лёва.
- С огнем играете, - сказал я.
- С огнем:- барон задумался.
Женщины пытались не позволить мне влить в рот рабби коньяк. Нихт кошер,
нихт кошер! - шептали они в ужасе.
- Коньяк трефным не бывает, - сказал я по-русски, чем их немало смутил и
успокоил.
Рабби глотнул и ожил.
- Николас, - деловито сказал он, - боюсь, что я перебрал. У этих латышей
такое крепкое пиво. Я не скандалил?
- Нет:- я отстранился. - Нет, вы не скандалили.
- А: - он хитро прищурлся, - я ему ничего не сказал?
- Нет, - повторил я.
- Это хорошо. Если позволите, я еще посплю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145