он по-прусски твердо
стоял на ногах, но во всех мужчинах видел греческого принца, бедняжку. Меня
он именовал "ваше высочество", а я не стал его поправлять.
6.
Нехорошо, госпожа, рассказывать о злодействах, мною виденных и слышанных,
потому что один рассказ о них может принести вред.
"Шукасаптати"
- Вот так, Илья, - сказал Николай Степанович. - А теперь рассказывай.
- Что рассказывать?- спросил Илья.
- Все.
И - хлынуло из него: В сумбурной, местами русской, местами цыганской,
местами испанской речи события осени сорок второго мешались с зарей
перестройки , а ужас воспоминаний о том, как ягд-команды гнали отряд на
эсэсманов, а эсэсманы - на егерей, мерк перед ужасом недавним, когда
заявились к нему, барону крымских цыган, какие-то неправильные - с виду
цыгане, но речи не знавшие и вытворявшие такое, что он, в свои пятьдесят
пять еще черный как головешка, поседел в неделю: не спрашивай, батяня,
лучше не спрашивай, все равно не смогу рассказать, потому как и слов таких
нет, и грех, смертный грех об этом даже рассказывать...
- Илья, - сказал Николай Степанович. - Помнишь обер-лейтенанта Швеллера?
У него ведь тоже слов не было, поскольку русского не знал. А как
рассказал-то все!
- Батяня: Боюсь я. Вот те крест: боюсь до смерти. Хуже смерти. Вот сейчас
мы с тобой говорим, а они слушают: Под полом сидят.
Николай Степанович посмотрел на Гусара. Гусар отрицательно покачал
головой.
- Нету никого поблизости, Илья.
- А не надо и поблизости. Вот тебя они за сколько тысяч километров
услышали?
- Так ведь я сюда попал . Они это и засекли. Это-то и дурак засечь может.
- Ой, не знаю я, командир: тебе, может, и видней, а только не понимаешь
ты, с кем связался:
- Это они не понимают, с кем связались, - сказал Николай Степанович,
щурясь от папиросного дыма. - Помнишь, как Эдик Стрельцов после отсидки на
поле вышел и кое-кому класс показал? Вот примерно так я себя сейчас
чувствую.
- Показал, - согласился Илья. - Да недолго прожил...
Они сидели на веранде дачи одного старинного коктебельского приятеля (а
точнее сказать - внука одного старинного коктебельского приятеля) Николая
Степановича. Было очень тихо вокруг. Домики соседей стояли запертые. Два
мощных кипариса росли по обеим сторонам крыльца. Пахло сыростью и прелой
листвой. На Илью с перепугу накатил жор, он опустошал одну за другой банки
с хозяйской тушенкой и запивал хозяйской "изабеллой". Николай же
Степанович, напротив, испытывал отвращение ко всяческой пище. Он лишь
пригубил вино и теперь жевал корочку, чтобы унять спазмы в желудке.
- Ну, ты меня до срока не отпевай, а давай по порядку: сколько их было?
- Сначала - четверо.
- А потом?
- Не сосчитать, командир. Они же лица меняют, вот как мы - штаны.
- Понятно. Стрелять не пробовал?
- Один мой попробовал:
- Ну, и?..
- Рука чернеть начала. Потом его же и задушила. Своя же рука.
- Это они тебе глаза отвели.
- Клянусь, батяня! Я что ли не знаю, как глаза отводят? Да я сам кому
хочешь отведу! Настоящие они: Те самые...
- Настоящие кто?
Илья огляделся по сторонам, потом наклонился вперед и прошептал:
- Барканы.
Николай Степанович откинулся, посмотрел на Илью с особым интересом.
- А ты откуда это слово знаешь?
- Цыгане много чего знают, командир. Знают, да не говорят. Потому, может,
и носит нас с места на место:
- Чтоб не нашли?
- Не смейся, командир. Это ж не от головы, это от задницы идет.
- Мне, брат, не до смеха. Идем дальше. Свою порчу они снимать умеют?
- Должно, умеют. Да как заставить?
- Заставить - дело мое. А найти их - ты мне поможешь.
- Командир: лучше кончи меня сам, и на том успокоимся. Лучше ксерион
найди.
- Глухонемой сказал, что раньше марта не доставят. А кто доставляет и
откуда - не знает он. Может, ты знаешь?
- До конца не знаю. Но доставляет его откуда-то с Урала человек с пятном
вот здесь, - и Илья показал на лоб.
- Горбачев Михаил Сергеевич? - усмехнулся Гумилев.
- Опять смеешься, командир: Имя его не знаю, а зовут - Серега-Каин. И
будто бы, брешут, он тот самый Каин и есть:
- Брешут, - сказал Николай Степанович. - Тот помер давно. Ламех его
замочил .
Так что - не тот.
- Тебе виднее, командир, - неуверенно сказал Илья. - Может, и не тот:
- В лицо ты его знаешь?
- Да.
- Значит, найдем: Теперь дальше: что это было за паскудство с детишками?
- Ох, командир, командир: теперь на всех цыганах грязь через это: Они это
делали, они , понимаешь? Не цыгане. А зачем и для чего, я не знаю. Не
побираться, нет. Денег у них и без того: не приснится нам столько даже к
большой войне:
- Куда они детей потом девали? Кто увозил, знаешь?
- Морем увозили, а кто и куда - только старая ведьма знала. Вот ее и
пытай.
- Оно бы можно было, да сильно мой друг осерчал, когда внутрь вошел и все
там увидел.
- Постой, командир. Он что, ее видел?
- Видел.
- И: что?
- Кончил он ее. Да так, что и допросить уже нельзя было. Нечего было
допрашивать. Мозги по стенам.
- Он ее кончил - и живой остался?! Значит, можно их?..
- Можно, Илья. Если не бояться - все можно. Илья, вспомни, как ты
карателей боялся, а потом они от тебя бегали, от сопляка?
- Тогда, командир: - Илья встал, распрямился. - Боец Агафонов поступил в
ваше распоряжение!
- Вольно, боец. Продолжайте песни петь и веселиться:
- А я ведь тебя искал, командир, - сказал Илья, вскрывая очередную банку.
- И как из Аргентины вернулся, и потом, когда эти: Была у меня на тебя
надежда. И все цыгане тебя искали для меня.
- Это трудно сделать, пока я сам не позволю, - сказал Николай Степанович.
- Или не вляпаюсь по неосторожности:
- Я еще там, в болотах, понял, что не простой ты человек, - сказал Илья с
гордостью. - Еще до того, как ты открылся.
- Не свисти, боец. Если кто чего и понимал, так это наш Филя. А чего ты
из Аргентины-то вернулся? К березкам потянуло?
- Не согласен оказался я с кровавым режимом Перона, - важно сказал Илья и
вдруг захохотал.
- Понятно. Жеребца у кого-то увел.
- Не, командир. Выше бери.
- Ну, тогда бабу у Перона. Эву - или как ее там?..
- Не, командир. Еще выше.
- Эйхмана для евреев выкрал?
Илья обомлел. Пустая банка выскользнула из руки и покатилась по столу и
шмякнулась на пол.
- Ну ты колдун, командир: - сказал он севшим голосом.
- Так ты теперь должен быть почетным гражданином Израиля?
- Ну так: да. Почетный. Сказали, даже обрезания можно не делать.
- А там тебе чего не зажилось?
- Ну: жарко там. Да и тесно.
- Не развернешься? - посочувствовал Николай Степанович.
- Вроде того: Да и война там все время... И по субботам - ни петь, ни
пить:
Хоть и не в том дело. А не знаю сам, командир. Плюнул на все, дом продал
и сюда приехал. Зачем, почему: Может, знал, что тебя увижу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
стоял на ногах, но во всех мужчинах видел греческого принца, бедняжку. Меня
он именовал "ваше высочество", а я не стал его поправлять.
6.
Нехорошо, госпожа, рассказывать о злодействах, мною виденных и слышанных,
потому что один рассказ о них может принести вред.
"Шукасаптати"
- Вот так, Илья, - сказал Николай Степанович. - А теперь рассказывай.
- Что рассказывать?- спросил Илья.
- Все.
И - хлынуло из него: В сумбурной, местами русской, местами цыганской,
местами испанской речи события осени сорок второго мешались с зарей
перестройки , а ужас воспоминаний о том, как ягд-команды гнали отряд на
эсэсманов, а эсэсманы - на егерей, мерк перед ужасом недавним, когда
заявились к нему, барону крымских цыган, какие-то неправильные - с виду
цыгане, но речи не знавшие и вытворявшие такое, что он, в свои пятьдесят
пять еще черный как головешка, поседел в неделю: не спрашивай, батяня,
лучше не спрашивай, все равно не смогу рассказать, потому как и слов таких
нет, и грех, смертный грех об этом даже рассказывать...
- Илья, - сказал Николай Степанович. - Помнишь обер-лейтенанта Швеллера?
У него ведь тоже слов не было, поскольку русского не знал. А как
рассказал-то все!
- Батяня: Боюсь я. Вот те крест: боюсь до смерти. Хуже смерти. Вот сейчас
мы с тобой говорим, а они слушают: Под полом сидят.
Николай Степанович посмотрел на Гусара. Гусар отрицательно покачал
головой.
- Нету никого поблизости, Илья.
- А не надо и поблизости. Вот тебя они за сколько тысяч километров
услышали?
- Так ведь я сюда попал . Они это и засекли. Это-то и дурак засечь может.
- Ой, не знаю я, командир: тебе, может, и видней, а только не понимаешь
ты, с кем связался:
- Это они не понимают, с кем связались, - сказал Николай Степанович,
щурясь от папиросного дыма. - Помнишь, как Эдик Стрельцов после отсидки на
поле вышел и кое-кому класс показал? Вот примерно так я себя сейчас
чувствую.
- Показал, - согласился Илья. - Да недолго прожил...
Они сидели на веранде дачи одного старинного коктебельского приятеля (а
точнее сказать - внука одного старинного коктебельского приятеля) Николая
Степановича. Было очень тихо вокруг. Домики соседей стояли запертые. Два
мощных кипариса росли по обеим сторонам крыльца. Пахло сыростью и прелой
листвой. На Илью с перепугу накатил жор, он опустошал одну за другой банки
с хозяйской тушенкой и запивал хозяйской "изабеллой". Николай же
Степанович, напротив, испытывал отвращение ко всяческой пище. Он лишь
пригубил вино и теперь жевал корочку, чтобы унять спазмы в желудке.
- Ну, ты меня до срока не отпевай, а давай по порядку: сколько их было?
- Сначала - четверо.
- А потом?
- Не сосчитать, командир. Они же лица меняют, вот как мы - штаны.
- Понятно. Стрелять не пробовал?
- Один мой попробовал:
- Ну, и?..
- Рука чернеть начала. Потом его же и задушила. Своя же рука.
- Это они тебе глаза отвели.
- Клянусь, батяня! Я что ли не знаю, как глаза отводят? Да я сам кому
хочешь отведу! Настоящие они: Те самые...
- Настоящие кто?
Илья огляделся по сторонам, потом наклонился вперед и прошептал:
- Барканы.
Николай Степанович откинулся, посмотрел на Илью с особым интересом.
- А ты откуда это слово знаешь?
- Цыгане много чего знают, командир. Знают, да не говорят. Потому, может,
и носит нас с места на место:
- Чтоб не нашли?
- Не смейся, командир. Это ж не от головы, это от задницы идет.
- Мне, брат, не до смеха. Идем дальше. Свою порчу они снимать умеют?
- Должно, умеют. Да как заставить?
- Заставить - дело мое. А найти их - ты мне поможешь.
- Командир: лучше кончи меня сам, и на том успокоимся. Лучше ксерион
найди.
- Глухонемой сказал, что раньше марта не доставят. А кто доставляет и
откуда - не знает он. Может, ты знаешь?
- До конца не знаю. Но доставляет его откуда-то с Урала человек с пятном
вот здесь, - и Илья показал на лоб.
- Горбачев Михаил Сергеевич? - усмехнулся Гумилев.
- Опять смеешься, командир: Имя его не знаю, а зовут - Серега-Каин. И
будто бы, брешут, он тот самый Каин и есть:
- Брешут, - сказал Николай Степанович. - Тот помер давно. Ламех его
замочил .
Так что - не тот.
- Тебе виднее, командир, - неуверенно сказал Илья. - Может, и не тот:
- В лицо ты его знаешь?
- Да.
- Значит, найдем: Теперь дальше: что это было за паскудство с детишками?
- Ох, командир, командир: теперь на всех цыганах грязь через это: Они это
делали, они , понимаешь? Не цыгане. А зачем и для чего, я не знаю. Не
побираться, нет. Денег у них и без того: не приснится нам столько даже к
большой войне:
- Куда они детей потом девали? Кто увозил, знаешь?
- Морем увозили, а кто и куда - только старая ведьма знала. Вот ее и
пытай.
- Оно бы можно было, да сильно мой друг осерчал, когда внутрь вошел и все
там увидел.
- Постой, командир. Он что, ее видел?
- Видел.
- И: что?
- Кончил он ее. Да так, что и допросить уже нельзя было. Нечего было
допрашивать. Мозги по стенам.
- Он ее кончил - и живой остался?! Значит, можно их?..
- Можно, Илья. Если не бояться - все можно. Илья, вспомни, как ты
карателей боялся, а потом они от тебя бегали, от сопляка?
- Тогда, командир: - Илья встал, распрямился. - Боец Агафонов поступил в
ваше распоряжение!
- Вольно, боец. Продолжайте песни петь и веселиться:
- А я ведь тебя искал, командир, - сказал Илья, вскрывая очередную банку.
- И как из Аргентины вернулся, и потом, когда эти: Была у меня на тебя
надежда. И все цыгане тебя искали для меня.
- Это трудно сделать, пока я сам не позволю, - сказал Николай Степанович.
- Или не вляпаюсь по неосторожности:
- Я еще там, в болотах, понял, что не простой ты человек, - сказал Илья с
гордостью. - Еще до того, как ты открылся.
- Не свисти, боец. Если кто чего и понимал, так это наш Филя. А чего ты
из Аргентины-то вернулся? К березкам потянуло?
- Не согласен оказался я с кровавым режимом Перона, - важно сказал Илья и
вдруг захохотал.
- Понятно. Жеребца у кого-то увел.
- Не, командир. Выше бери.
- Ну, тогда бабу у Перона. Эву - или как ее там?..
- Не, командир. Еще выше.
- Эйхмана для евреев выкрал?
Илья обомлел. Пустая банка выскользнула из руки и покатилась по столу и
шмякнулась на пол.
- Ну ты колдун, командир: - сказал он севшим голосом.
- Так ты теперь должен быть почетным гражданином Израиля?
- Ну так: да. Почетный. Сказали, даже обрезания можно не делать.
- А там тебе чего не зажилось?
- Ну: жарко там. Да и тесно.
- Не развернешься? - посочувствовал Николай Степанович.
- Вроде того: Да и война там все время... И по субботам - ни петь, ни
пить:
Хоть и не в том дело. А не знаю сам, командир. Плюнул на все, дом продал
и сюда приехал. Зачем, почему: Может, знал, что тебя увижу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145