Грабителей было не менее двух. Он вошли, немедленно
направились в "африканскую комнату", и там что-то произошло, потому что:
Видишь ли, Николай Степанович, хихикнул сыщик, обнаружили-то взлом
своеобразно. По запаху. Ибо тянулся за грабителями след, доступный не
только служебно-розыскной собаке. Соседка утром понесла мусор выбрасывать
- и учуяла. Понимаешь, да? На дрисню твои грабители изошли:
Гаврилов, как настоящий друг, согласился в квартире прибраться и пожить.
Это было ему весьма кстати, поскольку из той, которую он снимал сейчас, его
мягко, но настойчиво выпирали.
Красный идол на белом камне.
(Петроград, 1921, апрель)
Нина сидела на кушетке, подобрав под себя зябнущие ноги. Пальцы ее,
тонкие, смуглые, тихо трогали струны.
- Иди, - сказала вдруг она. - Я знаю, тебе нужно идти.
- Куда?- вздохнул я.
- Домой. У тебя есть дом. Есть дочка, жена:
- Дома нет, - сказал я. - А жена: что жена? Жена есть жена. Мне все
больше кажется: - я замолчал. Не договорив: "...что моя жена - это ты."
- Погубят тебя бабы, - сказала Нина. - Если уже не погубили:
Она отложила гитару и встала. На столике в углу всегда была наготове
колода.
- Не гадай, - сказал я. - Терпеть не могу предопределенности.
- Я - на прошлое.
- Преопределенности в прошлом я не люблю еще больше. Мне совсем не
хочется знать, кто меня обманывал и предавал.
- Хорошо, - покорно сказала она. - Пусть все остается как есть.. Но ты
все равно иди. И знаешь:- она помолчала. - Это против всех обычаев, но
подарок на твой день рождения я сделаю не тебе. Возьми. Это твоей Аннушке.
Она протянула мне крошечную металлическую шкатулочку.
- Аннушке? - спросил я, подцепив ногтем крыку. - Которой?
- Нынешней, конечно. С первой и так ничего не случится:- глаза Нины
недобро сверкнули. - Пусть носит и не снимает даже ночью.
На красном бархате лежали маленькие золотые сережки в форме свернувшихся
змеек. Змейки держали в пастях по рубиновому яблоку.
- Нина?.. - я посмотрел вопросительно.
- Молчи, - сказала она. - Ты ничего не понимаешь. Жить рядом с тобой -
все равно, что гулять по тонкому льду. Это отведет от нее: Впрочем, тебе
это знать не нужно. Просто - пусть носит, не снимая.
- Спасибо тебе, - я наклонился и поцеловал ее пальцы.
- Не благодари, - сказала она. - За это нельзя благодарить. И:
- Что?
- Ничего. Остальное - потом. Иди.
Был первый теплый вечер первого теплого дня. Сегодня мне исполнилось
тридцать пять. До пушкинских тридцати семи оставалась еще целая вечность.
16.
- И сколько же мы здесь, по-вашему, сможем прожить, не видя белого света?
- подбоченилась Ашхен. Ее, кажется, немного трясло: то ли от возмущения, то
ли от страха. - Или вам, может быть, неизвестно, что детям нужно хотя бы
изредка ходить в школу и правильно питаться, особенно сейчас, когда весна?
Николай Степанович кивнул. Задерживаться надолго тут, конечно, было
нельзя.
потому что индейцы Петька и Армен ходили вокруг Брюсовых приборов, как
коты вокруг сметаны. И можно было всерьез опасаться за судьбы Москвы, а то
и всего человечества:
- Сколько придется, столько и проживете, - сказал Коминт. - Бандеровцы
вон по сорок лет в схронах сидели:
- Тебе бы только семью под замок упрятать, а самому - шасть!
Ночинался долгой разговор.
Николай Степанович положил руки на плечи индейцев.
- Господа кадеты, - негромко сказал он. - На вас у меня вся надежда. Дед
уже старый, реакция не та. И глаза ему легче отвести, чем вам. Короче: ни
одна крыса не должна уйти живой. Потому что простая крыса сюда не придет.
- Дядь Коля, а человек? - хором спросили индейцы.
Николай Степанович задумался.
- С этим сложнее, - сказал он. - Прежде всего смотрите на тень. Тени
может не быть совсем - тогда просто наплюйте, это мнимач. Не обращайте на
него внимания и не слушайте, что он говорит. Хуже, когда у человека чужая
тень. В этом случае, даже если перед вами я или кто-то знакомый:- он
замолчал.
- Понятно, - очень серьезно сказал Армен. Петька кивнул:
- Смотрели мы по видику "Мертвые долго не живут". Понимаем, что к чему.
Жалко, томагавки не серебряные.
- Холодное железо ничем не хуже серебра. И еще: старайтесь не нарушать
положение предметов. Оно нарочитое и именно затем, чтобы сюда не проник
враг.
- А если хозяин придет? - спросил Армен.
- Скажите ему: "Профан воздвигает башню". Запомните?
- Запомним. А кто такой профан?
- Неуч.
- И что же, неучи воздвигают башни?
- Это их основное занятие.
Петька зашептал Армену на ухо, Армен понимающе кивнул и посмотрел на
Николая Степановича с хитринкой.
- Это пароль, - продолжал Николай Степанович. - А отзыв: "Посвященный
складывает мозаику". Все. Оставляю на вас эту крепость. Идем, дочерь
шатров:
- Сейчас:
Светлана держала за руку сникшую в углу Надежду и нашептывала ей что-то
утишающее, как то умеют только цыганки.
И пришлось ждать.
Гусар оставаться не хотел, и его тоже нужно было долго уговаривать...
Потом, когда закончились успокоения, и объятия, и подсохли слезы, и
Коминт хотел что-то сказать, но решил воздержаться, и закрылась, тут же
исчезнув, дверь, и осторожно спустились вниз по неудобной лестнице - потом,
когда шли подземным ходом, косясь на дикие тени, Светлана сказала:
- Кровь на ней.
- На ком?
- На Надежде. Она сама этого еще не знает:
- Чья же?
- А вот этого пока не знаю я: Да только - давит кровь. Душит. Искупа
требует.
- Что же теперь делать?
- Делать? Что тут можно сделать? Ждать. Все решится само. Так ли, этак
ли:
Без Гусара было уже как-то непривычно и даже тревожно - хотя, может быть,
и тревожно-то потому, что непривычно:
С той памятной ночи сначала охранники, а потом и турки-строители наотрез
отказались обслуживать фирму, и дом стоял пустой и даже незапертый. "Вечная
женственность" была стойким зельем, и можно было рассчитывать на два-три
месяца такой вот пустоты.
До циркового дома отсюда было минут десять неторопливой ходьбы.
Пока Светлана колдовала на кухне, Николай Степанович вставил новый замок
на место старого, сомнительного, потом потрогал саму дверь и усмехнулся
тщете собственного труда: гордый Коминт погнушался заменить дверь на
железную, и выбить филенку можно было просто хорошим пинком. А если принять
во внимание нечеловеческую силу ящеров:
Наплевать. Заманивать так заманивать. Лишь бы автомат выл всегда под
рукой.
Из сигарного футляра Николай Степанович вытряхнул на ладонь красную
гранулу, зашел на кухню. Пахло жареным мясом.
- Возьми это, - сказал он. - Разжуй и проглоти.
- Не надо, Николай Степанович, - сказала Светлана, не оборачиваясь. - Не
положено нам:
- Не положено - кем?
Она промолчала. Потом, словно решившись на прыжок в ледяную воду, быстро
клюнула губами в его ладонь, сжала зубы, сморщилась от острой горечи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
направились в "африканскую комнату", и там что-то произошло, потому что:
Видишь ли, Николай Степанович, хихикнул сыщик, обнаружили-то взлом
своеобразно. По запаху. Ибо тянулся за грабителями след, доступный не
только служебно-розыскной собаке. Соседка утром понесла мусор выбрасывать
- и учуяла. Понимаешь, да? На дрисню твои грабители изошли:
Гаврилов, как настоящий друг, согласился в квартире прибраться и пожить.
Это было ему весьма кстати, поскольку из той, которую он снимал сейчас, его
мягко, но настойчиво выпирали.
Красный идол на белом камне.
(Петроград, 1921, апрель)
Нина сидела на кушетке, подобрав под себя зябнущие ноги. Пальцы ее,
тонкие, смуглые, тихо трогали струны.
- Иди, - сказала вдруг она. - Я знаю, тебе нужно идти.
- Куда?- вздохнул я.
- Домой. У тебя есть дом. Есть дочка, жена:
- Дома нет, - сказал я. - А жена: что жена? Жена есть жена. Мне все
больше кажется: - я замолчал. Не договорив: "...что моя жена - это ты."
- Погубят тебя бабы, - сказала Нина. - Если уже не погубили:
Она отложила гитару и встала. На столике в углу всегда была наготове
колода.
- Не гадай, - сказал я. - Терпеть не могу предопределенности.
- Я - на прошлое.
- Преопределенности в прошлом я не люблю еще больше. Мне совсем не
хочется знать, кто меня обманывал и предавал.
- Хорошо, - покорно сказала она. - Пусть все остается как есть.. Но ты
все равно иди. И знаешь:- она помолчала. - Это против всех обычаев, но
подарок на твой день рождения я сделаю не тебе. Возьми. Это твоей Аннушке.
Она протянула мне крошечную металлическую шкатулочку.
- Аннушке? - спросил я, подцепив ногтем крыку. - Которой?
- Нынешней, конечно. С первой и так ничего не случится:- глаза Нины
недобро сверкнули. - Пусть носит и не снимает даже ночью.
На красном бархате лежали маленькие золотые сережки в форме свернувшихся
змеек. Змейки держали в пастях по рубиновому яблоку.
- Нина?.. - я посмотрел вопросительно.
- Молчи, - сказала она. - Ты ничего не понимаешь. Жить рядом с тобой -
все равно, что гулять по тонкому льду. Это отведет от нее: Впрочем, тебе
это знать не нужно. Просто - пусть носит, не снимая.
- Спасибо тебе, - я наклонился и поцеловал ее пальцы.
- Не благодари, - сказала она. - За это нельзя благодарить. И:
- Что?
- Ничего. Остальное - потом. Иди.
Был первый теплый вечер первого теплого дня. Сегодня мне исполнилось
тридцать пять. До пушкинских тридцати семи оставалась еще целая вечность.
16.
- И сколько же мы здесь, по-вашему, сможем прожить, не видя белого света?
- подбоченилась Ашхен. Ее, кажется, немного трясло: то ли от возмущения, то
ли от страха. - Или вам, может быть, неизвестно, что детям нужно хотя бы
изредка ходить в школу и правильно питаться, особенно сейчас, когда весна?
Николай Степанович кивнул. Задерживаться надолго тут, конечно, было
нельзя.
потому что индейцы Петька и Армен ходили вокруг Брюсовых приборов, как
коты вокруг сметаны. И можно было всерьез опасаться за судьбы Москвы, а то
и всего человечества:
- Сколько придется, столько и проживете, - сказал Коминт. - Бандеровцы
вон по сорок лет в схронах сидели:
- Тебе бы только семью под замок упрятать, а самому - шасть!
Ночинался долгой разговор.
Николай Степанович положил руки на плечи индейцев.
- Господа кадеты, - негромко сказал он. - На вас у меня вся надежда. Дед
уже старый, реакция не та. И глаза ему легче отвести, чем вам. Короче: ни
одна крыса не должна уйти живой. Потому что простая крыса сюда не придет.
- Дядь Коля, а человек? - хором спросили индейцы.
Николай Степанович задумался.
- С этим сложнее, - сказал он. - Прежде всего смотрите на тень. Тени
может не быть совсем - тогда просто наплюйте, это мнимач. Не обращайте на
него внимания и не слушайте, что он говорит. Хуже, когда у человека чужая
тень. В этом случае, даже если перед вами я или кто-то знакомый:- он
замолчал.
- Понятно, - очень серьезно сказал Армен. Петька кивнул:
- Смотрели мы по видику "Мертвые долго не живут". Понимаем, что к чему.
Жалко, томагавки не серебряные.
- Холодное железо ничем не хуже серебра. И еще: старайтесь не нарушать
положение предметов. Оно нарочитое и именно затем, чтобы сюда не проник
враг.
- А если хозяин придет? - спросил Армен.
- Скажите ему: "Профан воздвигает башню". Запомните?
- Запомним. А кто такой профан?
- Неуч.
- И что же, неучи воздвигают башни?
- Это их основное занятие.
Петька зашептал Армену на ухо, Армен понимающе кивнул и посмотрел на
Николая Степановича с хитринкой.
- Это пароль, - продолжал Николай Степанович. - А отзыв: "Посвященный
складывает мозаику". Все. Оставляю на вас эту крепость. Идем, дочерь
шатров:
- Сейчас:
Светлана держала за руку сникшую в углу Надежду и нашептывала ей что-то
утишающее, как то умеют только цыганки.
И пришлось ждать.
Гусар оставаться не хотел, и его тоже нужно было долго уговаривать...
Потом, когда закончились успокоения, и объятия, и подсохли слезы, и
Коминт хотел что-то сказать, но решил воздержаться, и закрылась, тут же
исчезнув, дверь, и осторожно спустились вниз по неудобной лестнице - потом,
когда шли подземным ходом, косясь на дикие тени, Светлана сказала:
- Кровь на ней.
- На ком?
- На Надежде. Она сама этого еще не знает:
- Чья же?
- А вот этого пока не знаю я: Да только - давит кровь. Душит. Искупа
требует.
- Что же теперь делать?
- Делать? Что тут можно сделать? Ждать. Все решится само. Так ли, этак
ли:
Без Гусара было уже как-то непривычно и даже тревожно - хотя, может быть,
и тревожно-то потому, что непривычно:
С той памятной ночи сначала охранники, а потом и турки-строители наотрез
отказались обслуживать фирму, и дом стоял пустой и даже незапертый. "Вечная
женственность" была стойким зельем, и можно было рассчитывать на два-три
месяца такой вот пустоты.
До циркового дома отсюда было минут десять неторопливой ходьбы.
Пока Светлана колдовала на кухне, Николай Степанович вставил новый замок
на место старого, сомнительного, потом потрогал саму дверь и усмехнулся
тщете собственного труда: гордый Коминт погнушался заменить дверь на
железную, и выбить филенку можно было просто хорошим пинком. А если принять
во внимание нечеловеческую силу ящеров:
Наплевать. Заманивать так заманивать. Лишь бы автомат выл всегда под
рукой.
Из сигарного футляра Николай Степанович вытряхнул на ладонь красную
гранулу, зашел на кухню. Пахло жареным мясом.
- Возьми это, - сказал он. - Разжуй и проглоти.
- Не надо, Николай Степанович, - сказала Светлана, не оборачиваясь. - Не
положено нам:
- Не положено - кем?
Она промолчала. Потом, словно решившись на прыжок в ледяную воду, быстро
клюнула губами в его ладонь, сжала зубы, сморщилась от острой горечи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145