Я взял его за рукав и потащил к столику, огражденному от прочих красным
бархатным шнуром.
- Дайте нам по бутылке очень сухого хереса, - сказал я, - и что-нибудь
поесть - на ваше усмотрение. Мы сегодня с утра на ногах.
- Про галлон я не соврал, - сказал Атсон.
Его телохранитель у входа, выразительно жестикулируя, беседовал о чем-то
своем, профессиональном, со здешним вышибалой.
- Билл, а на кой черт вам телохранитель? - спросил я.
- Таскать кошелек, - расплылся Атсон. - Ненавижу чеки. Государству ни к
чему знать, с кем и за что я расплачиваюсь.
- Вы сражались за это государство, - напомнил я.
- Ну и что? - сказал он. - Это не повод для близкого знакомства, - он
погрустнел и задумался. - Ник, может вы объясните: почему ни в одном баре,
где я сидел, с посетителей не берут по пятьдесят франков просто так? А вот
мы отдали - и не жалко.
- А черт его знает, - сказал я. - Вообще-то надо бы. Одно могу сказать
точно - сам Фицджеральд не имел в этом деле и одного процента.
- Вот суки, - сказал Атсон.
- Писатель должен жить долго, - сказал я. - Особенно в России.
- Кстати о России, - воскликнул Атсон. - Еще во времена своей молодости я
здесь же, в Париже, слышал легенду о русском коктейле, который так и
назывался "молодость"... Говорят, что никто не мог устоять на катушках
после одного-единственного стакана.
- Коктейль "молодость"? - повторил я задумчиво и внимательно вслушался в
звучание. - "Йорз"... А, так вы имеете в виду ерша? Есть такой коктейль.
Секрет его мне известен.
- Поделитесь?
- Секрет за секрет. Кто хлопнул Кеннеди?
- Тоже мне - секрет, - фыркнул Атсон. - Вся деловая Америка знает. Ник, а
почему это вас интересует? Он вам тоже был должен?
- Не он лично. Должок перешел по наследству от Рузвельта.
- А-а, вот вы о чем... Теперь концов не найдешь. И... э-э... О таких
вещах не принято говорить, Ник, но уже, наверное, все равно. Мы взрослые
люди. Сколько вы ему дали?
- Двадцать миллиардов золотом.
Атсон откинулся на спинку стула и громко свистнул. Подскочил гарсон.
- "Баккарди", - коротко распорядился Атсон. Гарсон упал духом.
- Тогда водки, - сказал я. - Смирновской со льда. Пива темного, густого,
лучше чешского. Нет чешского - тащите немецкое. В крайнем случае -
"гиннес", опять же черный.
- И две дюжины калифорнийских устриц, - добавил Атсон.
- Калифорнийские недавно кончились, - нашелся гарсон. - Могу предложить
португальские - они ничем не хуже.
- Из Паломареса, - сказал я. - Разговаривают с едоком на трех языках.
- Можно послать за остендскими...
- Пойдемте отсюда, Ник, - заплакал Атсон. - Здесь я опять в гостях.
Подумать только - в Калифорнии любой бродяга...
- А на Волге топят печи сушеными осетрами, - добавил я.
Видя наши поползновения встать, хозяин заведения подбежал собственнолично
с извинениями и заверениями, что все требуемое доставят немедленно и сразу,
а гарсон за грубость будет в присутствии заказчика кастрирован, расчленен,
отлучен от церкви и уволен без выходного пособия.
Кончилось все тем, что в дальнейший путь мы тронулись втроем с уволенным
и отлученным гарсоном, заявившим во всеуслышание, что во всем Великом
городе он не знает более постыдной, вонючей, паскудной, отталкивающей,
претенциозной, разорительной, низкопробной, позорящей честь Франции,
коллаборационистской, петеновской, буржуазно-империалистической дыры, чем
кафе "На любителя", куда ни один уважающий себя Фицджеральд сроду не
заходил, и даже неприхотливый Хемингуэй заглянул один раз, постоял в
дверях, плюнул и ушел.
Звали гарсона Габриэль, и к своим годам он успел послужить в Иностранном
легионе, поучаствовать в салановском мятеже и поучиться в Сорбонне -
впрочем, не дольше моего. В свободное от вытирания стойки время он сочинял
стихи под Леконта де Лиля и даже издал за свой счет сборник под названием
"Путь Кортеса". Я стал чувствовать, что Земля мне тесновата.
Освежаясь по дороге в малозначительных, на три-четыре посетителя,
забегаловках, мы просквозили узкую улицу Муфтар, прошли мимо старинной
церкви Сент-Этьен-дю-Мон и лицея Анри Четвертого, веселого короля, вновь
пересекли бульвар Сен-Жермен...
По дороге Габриэль рассказывал нам о майских событиях и проблемах "нового
романа". Странным образом это сплеталось воедино.
- Вот здесь у нас стояла баррикада, - объяснял Габриэль, размахивая
длинными руками. - Здесь была баррикада и в сорок четвертом, и при Коммуне,
и при Реставрации, и при Второй республике, и при Первой республике, и при
Фронде, а уж про Варфоломеевскую ночь и говорить нечего. И всякая заварушка
в Париже сводится к тому, чтобы стащить в это место фонарные столбы, бочки,
бетонные балки и старую мебель с чердаков, где она накапливается как раз
для такого случая. Вы не знаете, почему революция всегда уходит в песок?
- Не только в песок, - сказал я.
- Значит, вы согласны с Сартром? - обрадовался он.
- Я, страшно сказать, даже Бердяева читал, - ответил я.
- Так давайте и зайдем прямо к Сартру! - воскликнул Габриэль. - К нему
можно запросто...
- Нет уж, - сказал Атсон. - Я простой американский империалист. Но я уже
знаком с мистером Сартром. Хотите, расскажу?
- Конечно, хотим! - хором воскликнули мы.
- Было это незадолго до того, как Джонни неудачно съездил в Даллас, -
начал Атсон. - Девицы мои ходили в застиранных джинсах с фабричными дырами
на жопах и все хотели приобщить своего папочку к современности. Вот они и
затащили меня в какой-то шикарный театр на Бродвее. Комедия называлась
"Мухи", и это мне сразу не понравилось. В зале воняло как на плохой
скотобойне, а я уже от этого отвык. Мух действительно было много - должно
быть, черномазые ловили их всем Гарлемом и сдавали продюссеру по десять
центов за дюжину. На сцене без всяких развешенных тряпок валялись чьи-то
потроха.
Комедианты то и дело ходили за сцену - должно быть, проблеваться. Вместе
с программкой зрителям давали гигиенические пакеты. Хорошо, догадался я
захватить свою старую фляжку, заделанную под молитвенник. А билеты, между
прочим, были по сто двадцать долларов. И публика собралась чистая. Артур
Миллер, но уже без Мэрилин, Бартон с Элизабет, Юл Бриннер с... э-э... ну, с
дамой какой-то, университетские профессора и прочая сволочь. И вот дают
пьесу. Смотрю и чувствую - что-то знакомое. А когда они друг друга по
именам звать стали, тут-то до меня и доперло. Это же натуральная "Орестея"!
Ну, думаю, не может же такого быть, чтобы Сартр все внагляк передрал!
Должен же он от себя хоть что-то выдумать! Девки мои объясняют - вот он мух
и выдумал.
Ну, думаю, все. Должно быть, Бог умер, раз такого не видит. Закат
Европы... С горя ушел в буфет и напился. К аплодисментам возвращаюсь в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145