Поверишь
ли - дети по ночам плачут после спектакля, это надо же, каких ужасов
товарищ Метерлинк нагородил!
Так и ходил до самой пенсии. Уволился, но в резерве числюсь. Ну, тут мне
Метерлинк маленько помог - прочитал я его "Язык цветов" да "Жизнь пчел",
купил дачу в Малеевке, завел пасеку. Живи и радуйся!
Нет, как подходит во МХАТе театральный сезон - достаю свой бостоновый
костюм, из Германии еще привезенный, а все как новый, и на "Синюю птицу".
Заколдовали меня, что ли, эти масоны? Хоть я так ни одного не поймал
своими руками... Вот такая моя прошла жизнь, товарищ офицер...
Николай Степанович внезапно понял, что его собственная судьба после
шестьдесят восьмого поразительно схожа с судьбой этого старика -
бессмысленные звонки, безнадежные встречи... И вдруг - сегодняшний сигнал.
- Ну, спасибо, ямщик, разогнал ты мою неотвязную скуку, - сказал он
отставному майору и сходил еще разок за "русским йогуртом". - Ты, главное,
надежды не теряй. Самое главное - не потерять надежды.
- "Нам осталось всего шестьсот двенадцать секунд... - сказал старик. -
Уже плещут паруса на корабле Зари - это знак, что вас там ждут... Опоздаете
- тогда уже не родитесь... Скорей, скорей на корабль!".
- А вот это правильно замечено, товарищ майор, - откликнулся Николай
Степанович. -Хоть и не ждут нас там, но идти надо.
Гусар выбрался из-под стола и затрусил вдоль по Арбату.
Красный идол на белом камне.
(Провиденс, штат Род-Айленд. 1930, май.)
Хранителем ключа от здешнего рума был школьный учитель Натаниэль Хиггинс,
средних лет человек, чем-то неуловимо напоминающий Есенина, но Есенина,
выросшего в сытой спокойной провинциальной Америке, дожившего до годов
зрелости и благополучно миновавшего все соблазны. Он носил круглые очки в
золотой оправе и приглаживал не слишком послушные светлые волосы.
Я сказал ему об этом сходстве, и уже через пять минут мы погрузились с
головой в обсуждение изящной словесности. Давно у меня не было такого
прекрасного собеседника:
- Знаете, Ник,- доверительно наклонившись, говорил он,- когда мисс Дункан
привезла этого парня, сразу было видно, что он не заживется на этом свете.
Будто на лбу его светящимися буквами написано было: "мертвец". В нашем
веке таким не житье. Уж на что был крепок Джек Лондон. Помяните мое слово:
сейчас наши писатели держатся за подол старушки Европы. Возьмите Хемингуэя,
возьмите Фолкнера. Это же европейские писатели, просто родились они здесь.
Но это последние могикане. Растет что-то новое, простое, сильное и хищное.
Я не берусь сказать, нравится оно мне или нет - скорее нет, чем да,- но не
считаться с этим нельзя. Лет через пятьдесят, вот увидите, они выжрут все
кругом здесь и накинутся на Старый Свет - и очень быстро и легко уничтожат
вскормившую их культуру. И тогда ваша Москва не будет принципиально
отличаться от Москвы, штат Айова. Разве что размером и климатом. Как здесь,
так и там будут только гамбургеры, кока-кола и дешевое чтиво. Я уже молчу
про кинематограф. Это воистину лучи смерти. С их помощью Великая
Американская Посредственность двинется на завоевание мира. И завоюет его,
чему я должен бы, как патриот, радоваться, а вот почему-то не радуюсь:
- Ну, не так уж все мрачно,- сказал я. - Русская культура. например,
прошла и через онемечивание, и через офранцуживание - и все обратила себе
на пользу.
В русском брюхе долото сгнило, так у нас говорят. Даже большевики, думаю,
не смогут все затоптать - а это, поверьте, саранча пострашнее библейской.
- Вообще-то я социалист, Ник,- сказал учитель.
- Когда мне было четырнадцать лет, - сказал я, - я тоже был социалистом
и, начитавшись Маркса, однажды сел на коня и поехал пропагандировать среди
рабочих. В Сибирь меня не сослали, ограничились увещеванием. А потом дурь
прошла, и я с удовольствием сменил Карла Маркса на Карла Мая.
- Ну, настоящие индейцы далеки от образа Виннету,- сказал Нат.- Нет, вы
не правы, Ник, капиталистов обязательно следует приструнить и умерить. Они
довели страну до сумы. Посмотрите, как скудно мы живем. Моего недельного
учительского жалования хватает на три дня, и если бы я не подрабатывал
хранителем ключа, то просто не знаю, как бы кормил семью. У многих уже
вынуждены работать жены. Куда мы идем?
- В советской России работают практически все женщины. А там капиталистов
уж так приструнили и умерили:
- Я понимаю, что вы хотите сказать. Но ведь все, самую великую идею,
можно довести до абсурда. Бросаться в крайности - это, согласитесь, в
русском обычае.
А мы инстинктивно придерживаемся золотой середины.
- Ну, дай-то вам Бог. Просто я уже видел все это своими глазами и испытал
на своей шкуре, а вы еще нет. Взять, к примеру, вот этот ваш дом.
Представьте, что во имя торжества справедливости вашу семью загоняют в
каморку под лестницей, а в остальных комнатах селятся человек тридцать:
Он огляделся. Потом посмотрел на меня.
- А зачем?
- Во имя торжества справедливости,- повторил я.- Чтоб всем.
- Но ведь тогда получается, что те дома и квартиры, в которых эти люди
жили раньше, останутся пустыми?
- А это вы будете объяснять негру-комиссару.
- Дом вообще-то не мой,- на всякий случай отрекся Нат. - Это наследство
жены.
Она у меня, знаете ли, из семьи с традициями. Чуть ли не на "Мэйфлауэре"
приплыл ее пра-пра-пра-кто-то. Знаете, Ник,- он еще раз огляделся,- мне
иногда кажется, что "Мэйфлауэр" был посудиной покрупнее "Титаника". Жаль
вот, айсберга ему не подвернулось под скулу:
- Вы так не любите свою жену? - удивился я.
- Упаси Бог. Пат - ангел. Но вот ее родня.
- А мне как раз наоборот: страшно везло с родней, но совершенно не везло
с женами. Так вы, Нат, получается. не потомственный хранитель?
- Как сказать: Мой дед был ключарем в Сан-Франциско. Но после великого
землетрясения мы остались как бы не у дел. А у старого Эбнера, здешнего
хранителя, сыновей не было, вот и пришлось ему смириться с безродным
зятем:- он засмеялся. - Впрочем, Пат не в претензии, а больше мне ничего не
надо. Вот и возникает у нас своя особая знать. Где вы еще найдете семью, в
которой сошлись бы вместе две линии хранителей?
Я подумал и пожал плечами:
- Пожалуй, таких я больше не знаю.
- Дедушка Пат провожал в наш рум самого Эдгара Аллана По! Говорят, именно
тогда он посетил Россию и встретился в вашим Пушкиным. Правда, что Пушкин
тоже крупный поэт?
- М-м: Да. На мой взгляд, он сделал для русской литературы примерно то
же, что Шекспир для английской. Встречался ли с ним Эдгар Аллан, я не знаю.
Но пребывание мистера По в Петербурге отмечено полицейским протоколом:
- Опять пил,- сокрушенно вздохнул Нат.- Почему все поэты такие пьяницы,
Ник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
ли - дети по ночам плачут после спектакля, это надо же, каких ужасов
товарищ Метерлинк нагородил!
Так и ходил до самой пенсии. Уволился, но в резерве числюсь. Ну, тут мне
Метерлинк маленько помог - прочитал я его "Язык цветов" да "Жизнь пчел",
купил дачу в Малеевке, завел пасеку. Живи и радуйся!
Нет, как подходит во МХАТе театральный сезон - достаю свой бостоновый
костюм, из Германии еще привезенный, а все как новый, и на "Синюю птицу".
Заколдовали меня, что ли, эти масоны? Хоть я так ни одного не поймал
своими руками... Вот такая моя прошла жизнь, товарищ офицер...
Николай Степанович внезапно понял, что его собственная судьба после
шестьдесят восьмого поразительно схожа с судьбой этого старика -
бессмысленные звонки, безнадежные встречи... И вдруг - сегодняшний сигнал.
- Ну, спасибо, ямщик, разогнал ты мою неотвязную скуку, - сказал он
отставному майору и сходил еще разок за "русским йогуртом". - Ты, главное,
надежды не теряй. Самое главное - не потерять надежды.
- "Нам осталось всего шестьсот двенадцать секунд... - сказал старик. -
Уже плещут паруса на корабле Зари - это знак, что вас там ждут... Опоздаете
- тогда уже не родитесь... Скорей, скорей на корабль!".
- А вот это правильно замечено, товарищ майор, - откликнулся Николай
Степанович. -Хоть и не ждут нас там, но идти надо.
Гусар выбрался из-под стола и затрусил вдоль по Арбату.
Красный идол на белом камне.
(Провиденс, штат Род-Айленд. 1930, май.)
Хранителем ключа от здешнего рума был школьный учитель Натаниэль Хиггинс,
средних лет человек, чем-то неуловимо напоминающий Есенина, но Есенина,
выросшего в сытой спокойной провинциальной Америке, дожившего до годов
зрелости и благополучно миновавшего все соблазны. Он носил круглые очки в
золотой оправе и приглаживал не слишком послушные светлые волосы.
Я сказал ему об этом сходстве, и уже через пять минут мы погрузились с
головой в обсуждение изящной словесности. Давно у меня не было такого
прекрасного собеседника:
- Знаете, Ник,- доверительно наклонившись, говорил он,- когда мисс Дункан
привезла этого парня, сразу было видно, что он не заживется на этом свете.
Будто на лбу его светящимися буквами написано было: "мертвец". В нашем
веке таким не житье. Уж на что был крепок Джек Лондон. Помяните мое слово:
сейчас наши писатели держатся за подол старушки Европы. Возьмите Хемингуэя,
возьмите Фолкнера. Это же европейские писатели, просто родились они здесь.
Но это последние могикане. Растет что-то новое, простое, сильное и хищное.
Я не берусь сказать, нравится оно мне или нет - скорее нет, чем да,- но не
считаться с этим нельзя. Лет через пятьдесят, вот увидите, они выжрут все
кругом здесь и накинутся на Старый Свет - и очень быстро и легко уничтожат
вскормившую их культуру. И тогда ваша Москва не будет принципиально
отличаться от Москвы, штат Айова. Разве что размером и климатом. Как здесь,
так и там будут только гамбургеры, кока-кола и дешевое чтиво. Я уже молчу
про кинематограф. Это воистину лучи смерти. С их помощью Великая
Американская Посредственность двинется на завоевание мира. И завоюет его,
чему я должен бы, как патриот, радоваться, а вот почему-то не радуюсь:
- Ну, не так уж все мрачно,- сказал я. - Русская культура. например,
прошла и через онемечивание, и через офранцуживание - и все обратила себе
на пользу.
В русском брюхе долото сгнило, так у нас говорят. Даже большевики, думаю,
не смогут все затоптать - а это, поверьте, саранча пострашнее библейской.
- Вообще-то я социалист, Ник,- сказал учитель.
- Когда мне было четырнадцать лет, - сказал я, - я тоже был социалистом
и, начитавшись Маркса, однажды сел на коня и поехал пропагандировать среди
рабочих. В Сибирь меня не сослали, ограничились увещеванием. А потом дурь
прошла, и я с удовольствием сменил Карла Маркса на Карла Мая.
- Ну, настоящие индейцы далеки от образа Виннету,- сказал Нат.- Нет, вы
не правы, Ник, капиталистов обязательно следует приструнить и умерить. Они
довели страну до сумы. Посмотрите, как скудно мы живем. Моего недельного
учительского жалования хватает на три дня, и если бы я не подрабатывал
хранителем ключа, то просто не знаю, как бы кормил семью. У многих уже
вынуждены работать жены. Куда мы идем?
- В советской России работают практически все женщины. А там капиталистов
уж так приструнили и умерили:
- Я понимаю, что вы хотите сказать. Но ведь все, самую великую идею,
можно довести до абсурда. Бросаться в крайности - это, согласитесь, в
русском обычае.
А мы инстинктивно придерживаемся золотой середины.
- Ну, дай-то вам Бог. Просто я уже видел все это своими глазами и испытал
на своей шкуре, а вы еще нет. Взять, к примеру, вот этот ваш дом.
Представьте, что во имя торжества справедливости вашу семью загоняют в
каморку под лестницей, а в остальных комнатах селятся человек тридцать:
Он огляделся. Потом посмотрел на меня.
- А зачем?
- Во имя торжества справедливости,- повторил я.- Чтоб всем.
- Но ведь тогда получается, что те дома и квартиры, в которых эти люди
жили раньше, останутся пустыми?
- А это вы будете объяснять негру-комиссару.
- Дом вообще-то не мой,- на всякий случай отрекся Нат. - Это наследство
жены.
Она у меня, знаете ли, из семьи с традициями. Чуть ли не на "Мэйфлауэре"
приплыл ее пра-пра-пра-кто-то. Знаете, Ник,- он еще раз огляделся,- мне
иногда кажется, что "Мэйфлауэр" был посудиной покрупнее "Титаника". Жаль
вот, айсберга ему не подвернулось под скулу:
- Вы так не любите свою жену? - удивился я.
- Упаси Бог. Пат - ангел. Но вот ее родня.
- А мне как раз наоборот: страшно везло с родней, но совершенно не везло
с женами. Так вы, Нат, получается. не потомственный хранитель?
- Как сказать: Мой дед был ключарем в Сан-Франциско. Но после великого
землетрясения мы остались как бы не у дел. А у старого Эбнера, здешнего
хранителя, сыновей не было, вот и пришлось ему смириться с безродным
зятем:- он засмеялся. - Впрочем, Пат не в претензии, а больше мне ничего не
надо. Вот и возникает у нас своя особая знать. Где вы еще найдете семью, в
которой сошлись бы вместе две линии хранителей?
Я подумал и пожал плечами:
- Пожалуй, таких я больше не знаю.
- Дедушка Пат провожал в наш рум самого Эдгара Аллана По! Говорят, именно
тогда он посетил Россию и встретился в вашим Пушкиным. Правда, что Пушкин
тоже крупный поэт?
- М-м: Да. На мой взгляд, он сделал для русской литературы примерно то
же, что Шекспир для английской. Встречался ли с ним Эдгар Аллан, я не знаю.
Но пребывание мистера По в Петербурге отмечено полицейским протоколом:
- Опять пил,- сокрушенно вздохнул Нат.- Почему все поэты такие пьяницы,
Ник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145