- С ума сдуреть...
Банк взяли сразу после открытия. Служитель враз признал в Николае
Степановиче владельца ключа и проводил его в хранилище. Вернулся Николай
Степанович обескураженный.
- Пусто? - ахнул Коминт.
Николай Степанович отдал ему кейс.
- Значит, не пусто, - Коминт взвесил кейс на руке.
- Считай, что пусто. Деньги и бумаги, больше ничего. Пошли домой,
разбираться будем.
Дома их встретила коминтова Ашхен. Она пыталась выглядеть грозной, но
ничего у нее не получалось: улыбку было не сдержать.
- И где вы шляетесь по всей ночи, добро бы молодые были...
- Да мы... вот тут...
- На поправку пошла ваша Лидочка, Николай Степанович, - сказала Ашхен,
засияв. - Доктора прямо-таки изумляются.
- Это хорошо, - сказал Николай Степанович. - Это просто замечательно... -
мыслями он был далеко. - Я позвоню от вас домой?
- Степаныч... - сказал Коминт укоризненно.
Дома все было по-прежнему. Доктор не обнадеживал, но и не пугал. Что ж...
Николай Степанович предполагал, что его кровь попридержит порчу дней на
десять-пятнадцать.
Неделя уже прошла.
- Доктор, я лечу в Штаты за новым препаратом. Мне подсказали в Москве,
что есть такой - пока еще неофициальный. Прошу вас, продержитесь до моего
возвращения.
- Да мы и так делаем все... - голос доктора был не слишком уверенный.
- Дайте мне номер счета вашей больницы, я переведу деньги. На кровь, на
все.
И не валяйте дурака, я знаю, что у вас даже зеленки нет... Или лучше не
на больницу?
Потом, закончив разговор, повернулся к компании.
- Я в Штаты не полечу, - сразу предупредил Илья. - Меня там каждая собака
знает. На трапе возьмут...
- Всю жизнь приходится врать, - грустно сказал Николай Степанович. - В
юности врал, чтобы понравиться девушкам. Теперь вру, чтобы понравиться сам
не знаю кому... В Штатах нам делать нечего, Илья. Хотя... Что-то ведь
происходит, правда? Что-то меняется...
Что-то действительно менялось, медленно, непонятно и неотвратимо. Первый
звоночек - в понимании Николая Степановича - раздался в тридцатом, когда
при переходе из рума московского в рум провиденский пропал Яков
Вильгельмович, пропал с ценнейшим грузом, и миссию его пришлось
продублировать Гумилеву на памятном пароходе "Кэт оф Чешир"...
Когда я был влюблен....
(Атлантика, 1930, апрель.)
Вечерами мне казалось, что я плыву на чумном корабле. В ресторане нас
собиралась едва ли десятая часть, самые стойкие бойцы. Коньяк, лучшее
средство от морской болезни, мистеру Атсону наливали во фляжку, которую
носил с собой в те годы каждый уважающий себя американский мужчина, и он
пил прямо из фляжки, чтобы не расплескивать. Капитан уже объявил, что
плавание наше продлится не шестнадцать, а все восемнадцать дней. Для
мучеников это был удар.
И день, когда с утра прекратился ветер, а к вечеру улеглось и волнение,
стал настоящим праздником жизни.
Ну, разве что не жгли на палубе костры и не плясали голые на черепах. Все
остальное - было.
Фон Штернберг не отпускал Марлен ни на шаг от себя. Она озиралась, я
старался держаться неприметно. Яков Саулович ждал в каюте...
"...до сих пор мы смотрели на поэтов, товарищи, как на безобидных чудаков
и малоопасных маньяков. Но исследования товарища Брюсова доказали, что в
так называемых стихах может содержаться сильнейший заряд психической
энергии, и все дело лишь в том, против кого или за кого этот заряд
направлен.
Разрушение стен Иерихона осуществлено было не звуком труб, как пытаются
убедить нас попы и раввины, а чтением стихов безвестной до того времени
поэтессы Раав, вынужденной зарабатывать себе на жизнь торговлей собственным
телом. Стихи эти сохранились и до нашего времени, товарищи. Как оружие
громадной разрушительной силы, хранятся они в спецхране. Именно это имел в
виду товарищ Сталин, когда говорил, что нет таких крепостей, которых не
взяли бы большевики. Единственно, что останавливает нас и не позволяет
использовать незамедлительно - полная утрата звуковых значений языка, на
котором стихи записаны. Мы пока еще не знаем, как это должно звучать, но мы
узнаем, мы непременно узнаем.
Но это только один из примеров, товарищи. В нашей стране ведутся широким
фронтом разработки в этом направлении. Воспитываются и обучаются основам
стихосложения лучшие представители рабочего класса и беднейшего
крестьянства. Красная магия слова работает на Республику Советов, товарищи!
Достижения наши значительны. Так, наш сотрудник Яков Блюмкин,
впоследствии впавший в ревизионизм, провел большую работу по привлечению
очень способного, но запутавшегося в идиотизме деревенской жизни Сергея
Есенина к сотрудничеству в деле изъятия церковных ценностей для нужд
Республики. Мы опасались мятежей на почве мракобесия - но стоило Есенину
написать и опубликовать строчку про то, как он выплевывает изо рта тело
несуществующего боженьки, как бунты относительно легко были подавлены. К
сожалению, на Блюмкина впоследствии повлияло чрезмерное увлечение тибетской
теософической теорией и практикой, а Есенин, оставшись без куратора,
перестал понимать значимость социалистических преобразований, и, хуже того,
попытался действовать самостоятельно, без должной теоретической подготовки.
Выполняя злую волю кулачества и стоящих за ним эсеров, он собирался
магическим путем вызвать у делегатов Четырнадцатого Съезда партии массовый
приступ жесточайшей депрессии, для чего покинул Москву и поселился в
гостинице "Англетер" и собственной кровью начертал упаднические строки. Но
город был уже предусмотрительно переименован в Ленинград, и Есенин, говоря
языком военным, подорвался на собственной мине. Имя Ильича послужило
своеобразным защитным куполом, и заклинания ударили рикошетом по самому
апологету кулачества. Тем не менее его стихи повлекли за собой
множественные самоубийства по стране - а ведь это могли быть наши с вами
товарищи, товарищи.
Были и такие стихотворцы, товарищи, которые с первого дня Советской
власти приняли ее в штыки и вредили ей всем, чем только могли. Прибывший из
стран Антанты со специальным заданием белогвардеец Гумилев достаточно
хорошо знал силу поэтического слова и даже не скрывал своего знания,
продекларировав его в отдельных стихотворениях. Пользуясь нашей
мягкотелостью, он в течение всей гражданской войны и интервенции - вплоть
до Кронштадтского мятежа - вел с помощью своих иезуитских триолетов и
пэонов неприкрытую вражескую агитацию, а затем начал формировать группу
поэтовтеррористов, обучать их особым, неприемлемым для советских людей
способам стихосложения, готовя захват власти буржуазией и
социал-предателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145