Под ногами хлюпало. Кое-где еще лежал
ноздреватый снег.
Он постоял у могилы. Вчера или позавчера кто-то принес сюда цветы.
Всю жизнь Пастернак с необыкновенным искусством уклонялся от
соприкосновения с "красными магами", и только на безобидном, по его мнению,
переводе "Фауста" зацепился рукавом за крючок: восемь строчек из монолога
Мефистофеля. Но "красные маги" после пятьдесят третьего были уже не те.
Теперь они казались сродни скорее своим средневековым тезоименитам:
"красными магами" во времена Альберта Великого именовались иллюзионисты и
престидижитаторы:
В день похорон они стояли вокруг могилы, бросаясь в глаза даже среди
двухтысячной толпы, каждую секунду готовые неизвестно к чему. То ли они
ждали, что дьявол утащит тело, то ли - что ангелы вознесут. То ли - что
встанет покойник, обежит всех взглядом и скажет: " Вот ты, и ты, и ты:" И
немудрено, что даже самая обычная, но незапланированная надгробная речь
философа Асмуса привела невежественных часовых астрала в трепет...
Коминт развернулся широко. Капот "москвича" был распахнут, какое-то
мерзкое ведро стояло рядом, обрывки проводов свисали, как макаронины,
из-под машины высовывались старые сапоги хозяина, а сам он сидел на порожке
и мрачно курил.
- Ну, что?
- Пока тихо:
И как бы в ответ на слова Коминта в стороне фединской дачи раздался дикий
лай, звон стекла и одинокий выстрел.
- Если они его зацепили, я спалю на хрен весь этот поселок, - сказал
Коминт совершенно серьезно.
Лай перешел в какой-то сумасшедший визг. Кричали люди. Минут через пять
неторопливо вернулся Гусар, уселся на задницу и стал с удовольствием
слушать.
Еще минут через десять около "москвича" тормознул милицейский "газик".
Как раз в это время Николай Степанович наполнял водой из Святого колодца
полуторалитровые пластиковые бутыли. Так делали многие.
- Сержант Пушков. Документ попрошу, - вяло козырнув, сказал мокрогубый
сержант.
Коминт подал права.
- Вы не внук полковника госбезопасности Пушкова Владимира Казимировича? -
с надеждой спросил он.
- Ходил бы я с таким дедом в сержантах, - обиженно ответил мокрогубый. -
Что вы тут делаете?
- Искорку ищем, - вздохнул Коминт.
- Мимо никто не проезжал?
- Все время проезжают.
- Я имею в виду: подозрительно не проезжал?
- Как бы убегая?
- Вроде того.
- Отстреливаясь?
- Ну.
- Нет, никто.
- А кто это у вас под машиной?
- Сапоги, - честно ответил Коминт. - На случай, если мне поссать отойти
понадобится.
- Ловко, - сказал сержант. - Ну ладно, наблюдайте.
Он откозырял и полез в машину.
Прошел час. Потом еще час.
Вернулся "газик" с сержантом.
- Никто не проезжал?
- Подозрительно?
- Ну.
- Нет, никто.
- Искру не поймали?
- Поймаем.
- Ну, ловите.
- И вы ловите.
"Газик" уехал.
- Слушай, Степаныч, - сказал Коминт. - Я уже беспокоиться начинаю, на
случилось ли с нею чего?
- Я вот тоже:
Николай Степанович выбрался из "москвича", подошел к колышку. Недавно
красный, знак Иджеббала Зага почернел.
- Случилось, - сказал он, возвращаясь. - Поехали обратно.
Возвращаться было легче: в обеденное время пробки не те, что утром.
Черный "мерседес", изрешеченный пулями, стоял на выезде со стоянки.
Толпа зевак держалась поодаль. Пять машин с включенными мигалками окружали
место происшествия. Но и оперативникам тоже приходилось держаться на
почтительном расстоянии от "мерса": черные крысы копошились в салоне,
вылезали на крышу, на багажник, не боясь ни фотовспышек, ни, тем более,
людей:
- Покойная пользовалась чрезмерным успехом, - сказал Николай Степанович.
- Не у одного меня извращенный вкус:
Между числом и словом (Полесье, 1942, ноябрь)
- Не стреляйт! - кричали они через болота. - Николай Степановитш, не
стреляйт!
Парламентирен! Парламентирен!
Филипп засопел рядом.
- Постой,- сказал я.- Положить мы его всегда успеем. Послушаем сначала:
На нелепых болотных лыжах, высоко неся белую когда-то тряпку, пробирался
меж кочек и бочагов очкастый маленький человечек в серой полевой форме. Я
поднес к глазам бинокль, присмотрелся. Нет, лицо его было совершенно
незнакомым.
- Серую мышку послали, - сказал я. - Для опытов.
- Да я его помню, - сказал Филипп.- Густав Штычка. Мы у него лекарствами
разживались.
Мы дождались, когда он приблизится, и вышли навстречу.
- Здоровеньки булы, Густав,- сказал Филипп.- Давненько не видались.
- Я бы никогда больше не видался,- сказал Густав.- Простите, пан Конан,
меня вынуждили прийтить. Там очень много эсэс. Они сначала положат нас,
потом ягд-комманден, а потом пройтут по болоте как по асфальт. Но там есть
из Берлин один чин, он просит вас, пан Конан, прочесть вот этот,- и он,
покопавшись в кармане, подал мне голубой, сложенный пополам, пакет.
Почерк Зеботтендорфа я узнал сразу.
- В каком чине этот чин? - спросил я.
- Группенфюрер. И он не из грюнэ эсэс, он из шварце эсэс.
- Маленький и страшный?
- Так, пан Конан.
- Посмотрим же, что понадобилось черному генералу от уланского поручика:
Фон Зеботтендорфу опять нужен был я. Рабби Лёв не соглашался на встречу
без посредника, а посредниках оба желали видеть только меня. Барон обещал в
случе моего согласия снять осаду болота и содействовать в переправке отряда
на Большую землю; не знаю, к чему такие хлопоты, с тем же успехом можно
было всех расстрелять прямо здесь: Кроме того, барона волновало содержимое
кургана, и он выражал сдержанные опасения, что я не смогу распорядиться
найденым надлежащим образом:
На обороте его послания я, мусоля химический карандаш, написал ответ. На
санскрите это звучало примено так: господин барон, я бы не хотел, чтобы
мелкие трения между Россией и Германией помешали успешному завершению моих
изысканий. Как вы, должно быть, понимаете, стороннее вмешательство,
произведенное даже с самыми возвышенными намерениями, но до вхождения Луны
в знак Девы, может иметь беспредельно тягостные последствия. Что касается
посредничества, то я буду готов приступить к своей миссии сразу, как только
позволят обстоятельства высшего порядка. Честь имею.
- Ступайте, Густав, - сказал я. - И если вас погонят вперед, постарайтесь
поглубже увязнуть в болоте:
Все складывалось как нельзя лучше.
После заката я выстроил отряд. Германцы лупили в небо ракетами. Где-то
очень высоко гудели моторы.
- Солдаты! Сегодня я получил известие, что основная задача нашего отряда
выполнена. Я принял решение эвакуировать тылы отряда, раненых и больных, а
также молодежь на нейтральную территорию. Там тепло и не стреляют. Для
прикрытия отхода мне нужно двадцать человек добровольцев. Шаг вперед.
Можно было не говорить этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
ноздреватый снег.
Он постоял у могилы. Вчера или позавчера кто-то принес сюда цветы.
Всю жизнь Пастернак с необыкновенным искусством уклонялся от
соприкосновения с "красными магами", и только на безобидном, по его мнению,
переводе "Фауста" зацепился рукавом за крючок: восемь строчек из монолога
Мефистофеля. Но "красные маги" после пятьдесят третьего были уже не те.
Теперь они казались сродни скорее своим средневековым тезоименитам:
"красными магами" во времена Альберта Великого именовались иллюзионисты и
престидижитаторы:
В день похорон они стояли вокруг могилы, бросаясь в глаза даже среди
двухтысячной толпы, каждую секунду готовые неизвестно к чему. То ли они
ждали, что дьявол утащит тело, то ли - что ангелы вознесут. То ли - что
встанет покойник, обежит всех взглядом и скажет: " Вот ты, и ты, и ты:" И
немудрено, что даже самая обычная, но незапланированная надгробная речь
философа Асмуса привела невежественных часовых астрала в трепет...
Коминт развернулся широко. Капот "москвича" был распахнут, какое-то
мерзкое ведро стояло рядом, обрывки проводов свисали, как макаронины,
из-под машины высовывались старые сапоги хозяина, а сам он сидел на порожке
и мрачно курил.
- Ну, что?
- Пока тихо:
И как бы в ответ на слова Коминта в стороне фединской дачи раздался дикий
лай, звон стекла и одинокий выстрел.
- Если они его зацепили, я спалю на хрен весь этот поселок, - сказал
Коминт совершенно серьезно.
Лай перешел в какой-то сумасшедший визг. Кричали люди. Минут через пять
неторопливо вернулся Гусар, уселся на задницу и стал с удовольствием
слушать.
Еще минут через десять около "москвича" тормознул милицейский "газик".
Как раз в это время Николай Степанович наполнял водой из Святого колодца
полуторалитровые пластиковые бутыли. Так делали многие.
- Сержант Пушков. Документ попрошу, - вяло козырнув, сказал мокрогубый
сержант.
Коминт подал права.
- Вы не внук полковника госбезопасности Пушкова Владимира Казимировича? -
с надеждой спросил он.
- Ходил бы я с таким дедом в сержантах, - обиженно ответил мокрогубый. -
Что вы тут делаете?
- Искорку ищем, - вздохнул Коминт.
- Мимо никто не проезжал?
- Все время проезжают.
- Я имею в виду: подозрительно не проезжал?
- Как бы убегая?
- Вроде того.
- Отстреливаясь?
- Ну.
- Нет, никто.
- А кто это у вас под машиной?
- Сапоги, - честно ответил Коминт. - На случай, если мне поссать отойти
понадобится.
- Ловко, - сказал сержант. - Ну ладно, наблюдайте.
Он откозырял и полез в машину.
Прошел час. Потом еще час.
Вернулся "газик" с сержантом.
- Никто не проезжал?
- Подозрительно?
- Ну.
- Нет, никто.
- Искру не поймали?
- Поймаем.
- Ну, ловите.
- И вы ловите.
"Газик" уехал.
- Слушай, Степаныч, - сказал Коминт. - Я уже беспокоиться начинаю, на
случилось ли с нею чего?
- Я вот тоже:
Николай Степанович выбрался из "москвича", подошел к колышку. Недавно
красный, знак Иджеббала Зага почернел.
- Случилось, - сказал он, возвращаясь. - Поехали обратно.
Возвращаться было легче: в обеденное время пробки не те, что утром.
Черный "мерседес", изрешеченный пулями, стоял на выезде со стоянки.
Толпа зевак держалась поодаль. Пять машин с включенными мигалками окружали
место происшествия. Но и оперативникам тоже приходилось держаться на
почтительном расстоянии от "мерса": черные крысы копошились в салоне,
вылезали на крышу, на багажник, не боясь ни фотовспышек, ни, тем более,
людей:
- Покойная пользовалась чрезмерным успехом, - сказал Николай Степанович.
- Не у одного меня извращенный вкус:
Между числом и словом (Полесье, 1942, ноябрь)
- Не стреляйт! - кричали они через болота. - Николай Степановитш, не
стреляйт!
Парламентирен! Парламентирен!
Филипп засопел рядом.
- Постой,- сказал я.- Положить мы его всегда успеем. Послушаем сначала:
На нелепых болотных лыжах, высоко неся белую когда-то тряпку, пробирался
меж кочек и бочагов очкастый маленький человечек в серой полевой форме. Я
поднес к глазам бинокль, присмотрелся. Нет, лицо его было совершенно
незнакомым.
- Серую мышку послали, - сказал я. - Для опытов.
- Да я его помню, - сказал Филипп.- Густав Штычка. Мы у него лекарствами
разживались.
Мы дождались, когда он приблизится, и вышли навстречу.
- Здоровеньки булы, Густав,- сказал Филипп.- Давненько не видались.
- Я бы никогда больше не видался,- сказал Густав.- Простите, пан Конан,
меня вынуждили прийтить. Там очень много эсэс. Они сначала положат нас,
потом ягд-комманден, а потом пройтут по болоте как по асфальт. Но там есть
из Берлин один чин, он просит вас, пан Конан, прочесть вот этот,- и он,
покопавшись в кармане, подал мне голубой, сложенный пополам, пакет.
Почерк Зеботтендорфа я узнал сразу.
- В каком чине этот чин? - спросил я.
- Группенфюрер. И он не из грюнэ эсэс, он из шварце эсэс.
- Маленький и страшный?
- Так, пан Конан.
- Посмотрим же, что понадобилось черному генералу от уланского поручика:
Фон Зеботтендорфу опять нужен был я. Рабби Лёв не соглашался на встречу
без посредника, а посредниках оба желали видеть только меня. Барон обещал в
случе моего согласия снять осаду болота и содействовать в переправке отряда
на Большую землю; не знаю, к чему такие хлопоты, с тем же успехом можно
было всех расстрелять прямо здесь: Кроме того, барона волновало содержимое
кургана, и он выражал сдержанные опасения, что я не смогу распорядиться
найденым надлежащим образом:
На обороте его послания я, мусоля химический карандаш, написал ответ. На
санскрите это звучало примено так: господин барон, я бы не хотел, чтобы
мелкие трения между Россией и Германией помешали успешному завершению моих
изысканий. Как вы, должно быть, понимаете, стороннее вмешательство,
произведенное даже с самыми возвышенными намерениями, но до вхождения Луны
в знак Девы, может иметь беспредельно тягостные последствия. Что касается
посредничества, то я буду готов приступить к своей миссии сразу, как только
позволят обстоятельства высшего порядка. Честь имею.
- Ступайте, Густав, - сказал я. - И если вас погонят вперед, постарайтесь
поглубже увязнуть в болоте:
Все складывалось как нельзя лучше.
После заката я выстроил отряд. Германцы лупили в небо ракетами. Где-то
очень высоко гудели моторы.
- Солдаты! Сегодня я получил известие, что основная задача нашего отряда
выполнена. Я принял решение эвакуировать тылы отряда, раненых и больных, а
также молодежь на нейтральную территорию. Там тепло и не стреляют. Для
прикрытия отхода мне нужно двадцать человек добровольцев. Шаг вперед.
Можно было не говорить этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145