- Рабби,- сказал барон проникновенно,- вы же меня знаете! Я же никогда не
оторву уважаемого всеми человека от ученых занятий по сущим пустякам!
Конечно, мы даем вам эти руны как бы в аренду. В пользование. Разгоните
ко всем чертям арабов, обустроитесь, восстановите Храм - тогда и вернете.
- И что вы хотите взамен? - спросил рабби тихо.
- А вы еще не поняли?
- Понял. Но вы все равно скажите, вот молодой человек тоже хочет
услышать.
- А он что, тоже не понял?
- Господа, господа,- сказал я.- Все должно быть произнесено вслух. Не я
завел это правило:
- Он прав, Рудольф, - сказал рабби.
- Тетраграмматон,- шепотом произнес барон и повторил еще тише, но
почему-то еще слышнее: - Тетраграмматон.
От этого шепота не то что у меня по спине - по стенам ко всему привычной
пивной побежали мурашки. Латыш-хозяин алюс-бара за стойкой вдруг наклонил
голову и замер, будто прислушиваясь к далекому приближающемуся грому.
Уж не от Райниса ли он? - подумал я мельком, но прогнал это подозрение:
место встречи подбиралось не мной, учеником - и крайне тщательно.
Здесь было чисто.
- Мой ответ: никогда,- сказал рабби.
- Даже в аренду?
- А в аренду тем более.
- И даже на самых выгодных условиях?
- Барон, вот я сижу перед тобой, старый Исав. И ты танцуешь передо мной,
старый Иаков. И твоя чечевица давно остыла. Что слава, доблесть, богатство?
Дым. И ты хочешь за дым приобрести солнце? Смешно. Вот и молодой человек
посмеется вместе со мной. Ха-ха-ха.
Я и рад был бы от души посмеяться, но не знал толком, над чем. Да и вид
барона не располагал к веселому смеху. Так выглядит человек, который
опрокинул стопку чистого спирту, а там - вода:
Он долго сидел, обхватив голову руками. Потом выпрямился. Лицо его было
белое.
- Ты мне все равно отдашь его,- сказал он, присвистывая бронхами.- Сам
придешь. На коленях приползешь. Молить будешь: возьми. Даром возьми. Ты
просто не представляешь цену, которую тебе придется заплатить за
сегодняшний отказ:
Но, как бы ни шипел барон, а рабби Лёв в свое время на равных говорил с
императором Рудольфом Габсбургом, тезкой барона и великим алхимиком:
- Господа, господа, - поспешно вклинился я,- а что это мы пиво-то не
пьем?
5.
Побеждая, надо уметь остановиться.
Лао Цзы
Операция не могла не удаться, поскольку Николай Степанович был самым
старым солдатом на свете.
- Сверим часы. Без четверти три.
- Так точно, - сказал Левка.
- Два сорок два, - сказал Тигран. - Сейчас подведем.
- Гусар, - сказал Коминт.
И точно - вернулся Гусар. Встал боком, порываясь убежать обратно и как бы
приглашая идти за собой.
- Ну, все, - сказал Николай Степанович. - В три ровно переходим шоссе.
Лев, иди за Гусаром, он дорогу знает. И - слушайся его:
- Постой! - вскинулся Левка. - У них же у самих собак - как собак: тьфу:
Дато всюду со своим ротвейлером ходит, даже в сауну: и вообще:
- А вы, значит, и об этом не подумали? Нормально, ребята . Всех вас
стоило бы расстрелять перед вашим же строем:
Тигран нервно хихикнул.
- А ты, Саят-Нова, что бы ни происходило, хоть голые девки из-под каждого
куста полезут - бежишь на пляж и очень метко стреляешь по катеру. Иначе они
из своего "владимира" нас пошинкуют мелко-мелко.
- Понял, командир, - сказал Тигран. - Мне тоже этот катер очень не
нравится, не знаю, почему.
- Ну, все, - сказал Николай Степанович. - Патронов не жалеть, пленных не
брать.
- И блядей? - с сожалением спросил кто-то.
- Женщин и детей не трогать. Мы не горцы.
- Понял, командир!..
Шоссе переползли тишком ровно в три часа. Коминт вел, Тигран шел вторым,
Николай Степанович прикрывал. Еще десять минут ушло на поиск отметины,
оставленной Гусаром.
- Здесь, - сказал, наконец, Коминт.
Лаз в зарослях ежевики был совершенно незаметен, и выдавал его лишь
резкий мускусный запах. Луна, наливаясь багровым, висела справа - на удачу.
Они протиснулись в узкий лаз. Под забором было подмыто, промоину
затягивала железная сетка, отодранная с одного конца. По верху забора
висела спираль Бруно и светились глазки охранных устройств. А здесь - всего
только крапива, зимой не имеющая силы.
Стрелки сошлись чуть пониже трех, когда маленький отряд пробрался сквозь
акацию и занял исходную позицию у подножия разросшейся шелковицы. Луна
теперь была впереди, очень низко, и на фоне серебрящегося неба резко
отпечатаны были силуэты корпусов, тарелка спутниковой антенны на крыше
столовой и тонкая труба далекой котельной.
- Этот корпус? - прошептал Николай Степанович, указывая Коминту на
ближайший к ним.
- Этот.
- Ну, с Богом: - он перекрестил друга, тот кивнул - и растворился в
темноте.
Потянулось томительно время. Минута. Две минуты. Три.
- Что ж ты, Гусар: - и в этот момент грянуло!
Это происходило довольно далеко, и все же - такого воя и рычания дикой
собачьей битвы ему слышать не приходилось. Будто не десяток собак носилось
по бывшему (впрочем, почему бывшему?) лагерю - и вдруг сошлись каждая
против всех, - а сотни, тысячи: Тигран напрягся и задрожал.
- Тише, воин, - Николай Степанович дотронулся до него. - Дай им
втянуться.
- Мой выстрел первый:
- Конечно. Поэтому и говорю: дай им втянуться.
Крики людей, слабые хлопки в небо - было ничто.
Прошла еще минута.
- Давай.
Тиграну нужно было пробежать метров пятьдесят до бетонной решетки,
символически отделяющей лагерь от пляжа, но Николаю Степановичу показалось,
что гранатометчик просто исчез здесь и тут же появился там.
Положил аккуратно трубу в развилку бетонных планок, постоял, ловя цель -
спина его была натянута, как струнка, потом расслабилась:
Выстрел был оглушительный.
А попадание - ослепительным. Огненное полушарие взошло над морем,
высветив и надолго зафиксировав пирамидальные тополя, отблески в темных
окнах, зеркально-черные машины:
Несколько хлестких очередей ударили позади, а потом зарычал пулемет, и
ничего не стало слышно.
- Ну, вперед, - сказал сам себе Николай Степанович и быстро пошел, почти
побежал, к темневшей вдали котельной.
...Живые лежали справа, а мертвые слева. Мертвых было значительно больше.
Бляди жались к стене и даже не всхлипывали: понимали. Николай Степанович
пересчитал Левкино воинство: одного не хватало. Всего только одного:
- Я Вовика у шоссейки положил, - сказал, подходя, разгоряченный Левка. -
С пулеметиком. Если ментура в городе загоношится...
Лицо Левки было по низу обмотано серым в клеточку шарфом. Николаю
Степановичу удалось убедить русское воинство, что прятать лицо от
внутреннего врага не позор, а прозорливость.
- Хорошо сработано, парни, - сказал Николай Степанович. - Всякое дело
следует начинать с победы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145