.. Нет, не было еще такого времени на памяти Очандра, не было. И, нащупав под нательной рубахой деньги, которые, кажется ему, спасут и его, и Овычу, и сына Йывана, Очандр закрыл глаза...
В полночь вдруг началась беготня, крики, свирепо и жутко залаяли собаки, где-то тяжело забухал колокол. Какое-то время Очандру еще казалось, что все это сон, но тут на него что-то упало с треском. Он вскочил. По темной земле прыгали багровые пятна, а глянул вверх — из-под застрехи, из-под стропил выбивается пламя. По двору бегал хозяин в исподнем, хватал каждого, кто попадался ему под руку, и, тряся козлиной бородкой, свирепо орал, что он его знает, что это его рук дело.
— Подальше от греха,— пронеслось в голове Очандра, и, сунув руку в поддевку, он боком, боком подался прочь.
— Держи! Держи! Вот он!.. Стой!
Ему ли это кричали, нет ли, только Очандр не остановился. Он бежал, чувствуя под ногами мягкую от пыли дорогу, пока уже вовсе не стих в ушах звон колокола. Тогда только он оглянулся. Зарево хорошо было видно на черноте неба, и сначала ему даже показалось, что это поднимается заря.
Он вспомнил о деньгах и на миг похолодел даже — телом не чувствовал того заветного комочка. Он хватил рукой туда-сюда по груди. Есть!..
Отдышался, глядя на далекий пожар. Зарево вроде бы уже опадало, но колокол все еще тревожно гремел.
— А, гори! — сказал Очандр вслух.— Надрал с прохожих да с проезжих, да с несчастных погорельцев, теперь сам узнай, каково жить без дому.
При виде этого пожара. Должно быть, так бы и сказал: «А, гори!..»
К утру Очандр уже не помнил о пожаре — пошли знакомые с детства места: овраг, заросший черемухой, ручей, куда он ходил с дедом еще драть лыки... Но нынче воды и под мостиком не оказалось, нечем было утолить жажду. Проглотив комок в горле, Очандр пошел дальше.
На землях возле деревни было не лучше, чем и там, где он шел. Лес по низу сквозил, ветер шелестел жесткими мелкими листиками, а травы совсем почти не было. Посевы, взошедшие до колена, пожухли, испеклись, и на поля было тоскливо смотреть — белая пыль, зола...
К своей деревне Очандр уже подходил в полдень. И только сил не было побежать бегом...
В полдень, в самое пекло, в дверь к Овыче постучали. Она только накормила Йывана, и он теперь лежал в зыбке голышом, играя липовой чурочкой, на которой дед Миклай вырезал ножом человеческое лицо.
У Овычи екнуло сердце. Кто бы это? Не Очандр ли?!
Пригнув голову под притолокой, в избу шагнул мужчина. Она его сразу узнала по картузу с блестящим лакированным козырьком, по высоким сапогам. Это тот, из Кожлаял.
За ним, погодя немного, в открытую дверь вошел Каврий, точно не замечая Овычи и ребенка в зыбке. Тойгизя отвел глаза от Овычи и оглядел избу.
— Нет, ты погляди, какие крепкие стены,— сказал Каврий и постукал кулаком по голым, гладким бревнам.— Звенят!
Тойгизя как-то вяло и неохотно постучал костяшками пальцев в том месте, где стукал и Каврий.
Овыча уже все поняла и, опустив голову, сидела на лавке, тупо глядя в чистые желтые половицы.
— Я эту избу продал, — тихо и внятно сказал над ее головой Каврий. А она и не шелохнулась.— Не могу же я содержать вас всю жизнь, — добавил Каврий и уже громче и веселее сказал Тойгизе:
— Да, выдержит...— Тойгизя повел глазами по матице. И тут взгляд его наткнулся на шест и сбежал по веревке к зыбке, в которой лежал Йыван, играя своей куклой.
— Давай, собирайся,— тихо сказал Каврий, наклоняясь к Овыче.
— Куда же мне идти, дядя Каврий?..
— Не знаю, я предупреждал тебя еще зимой.
— Вот придет Очандр, дядя Каврий...
— Какое мне дело до твоего Очандра? Я продаю дом.
Глаза Овычи повлажнели. Она поднялась, взяла на руки Йывана и, точно бы он придал ей сил, прямо посмотрела в глаза Тойгизе.
— Живите, я вам не буду мешать...— Она запнулась: так печально и тоскливо смотрел этот мужчина на ее Йывана, что у нее защемило сердце.— Я сейчас уйду...— пробормотала Овыча.
— Куда же ты уйдешь? — тихо сказал Тойгизя.
— Не знаю... Свет не без добрых людей.
— Это правда. Только теперь этих добрых людей мало.
Овыча промолчала. Ей не хотелось перечить этому человеку — сам он был еще несчастнее ее.
— Останься, — сказал он тихо, неотрывно глядя на
Йывана.
— Зачем я вам буду мешать...
— Ведь у тебя же... ребенок,— с трудом сказал Тойгизя. И Овыче показалось, что он сейчас заплачет. А глаза у него и в самом деле заблестели.
— Что ты к ней привязался! — не выдержал Каврий.— Пусть идет. У нее свекор есть, пусть идет к нему.
— Да, я сейчас уйду, дядя Каврий, большое вам спасибо,— она стала закутывать Йывана вместе с куклой в легкое одеяльце,— спасибо вам.
С этими словами она вышла из избы.
— А пожитки-то почему оставляешь? Возьми! — крикнул Каврий.
— Потом приду, дядя Каврий,— спокойно ответила
Овыча уже из сеней.
толком, куда и зачем идет. Кто-то окликнул ее, она не отозвалась.
Улица была пуста. Только куры рылись в пыли обочин да собаки, вывалив длинные красные языки, перебегали от дома к дому, тяжело поводя впалыми боками.
Какой-то мужик шел ей навстречу — много их нынче ходит...
Она наклонила лицо к Йывану. Он был легкий и смирный после тяжелой болезни, а глаза сделались большие и печальные, словно все он понимал и сочувствовал матери...
— Овыча...— несмело окликнул ее кто-то. Она подняла голову и в первый миг не узнала Очандра. Потом как бы сознание вернулось к ней, и она, слабея, готовая рухнуть на дорогу, улыбнулась ему.
— Ты пришел?..
Очандр едва успел поддержать ее.
Вот так после долгой разлуки они и встретились... А сколько оба мечтали об этой минуте, как ждали ее, и воображение рисовало им этот счастливый миг, не жалея красок. Но теперь они оба не помнили этих своих мечтаний, они были счастливы и тем, что видят друг друга снова. Овыча смотрела на обросшее золотистой щетиной, загорелое лицо Очандра, и слезы бежали из ее высохших глаз, смотрела, как Очандр разглядывает Йывана, боясь к нему прикоснуться, и сердце ее опять оживало...
— Ты меня разве встречала? — спросил Очандр. Она кивнула.
— А как ты узнала, что я иду?
— Так...
— Что же ты плачешь?.. Вот, я пришел...— Он сам был готов заплакать от сдавившей сердце радости.— Как вы тут жили?
— Ничего... Хорошо.
— Ну, теперь еще лучше будем жить, я принес много денег. Мы и дом купить у Каврия можем, если хочешь.
— Он уже его продал...
— Продал? А где ты живешь?
— Не знаю... Он сегодня продал, мы ушли...
Низко нагнувшись, он переступил нирш. ~_
видя ничего со свету, услышал горько-радостный запах отчего дома...
прохладные углы, и оттого, может быть, деревня показалась ему чужой.— Ну ничего,— сказал он, — пойдем пока к отцу. Как он, живой?
— Я давно уже его не видела. Йыван болел немного, я мало куда ходила.
— Болел?
— Ну, теперь он уже почти поправился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
В полночь вдруг началась беготня, крики, свирепо и жутко залаяли собаки, где-то тяжело забухал колокол. Какое-то время Очандру еще казалось, что все это сон, но тут на него что-то упало с треском. Он вскочил. По темной земле прыгали багровые пятна, а глянул вверх — из-под застрехи, из-под стропил выбивается пламя. По двору бегал хозяин в исподнем, хватал каждого, кто попадался ему под руку, и, тряся козлиной бородкой, свирепо орал, что он его знает, что это его рук дело.
— Подальше от греха,— пронеслось в голове Очандра, и, сунув руку в поддевку, он боком, боком подался прочь.
— Держи! Держи! Вот он!.. Стой!
Ему ли это кричали, нет ли, только Очандр не остановился. Он бежал, чувствуя под ногами мягкую от пыли дорогу, пока уже вовсе не стих в ушах звон колокола. Тогда только он оглянулся. Зарево хорошо было видно на черноте неба, и сначала ему даже показалось, что это поднимается заря.
Он вспомнил о деньгах и на миг похолодел даже — телом не чувствовал того заветного комочка. Он хватил рукой туда-сюда по груди. Есть!..
Отдышался, глядя на далекий пожар. Зарево вроде бы уже опадало, но колокол все еще тревожно гремел.
— А, гори! — сказал Очандр вслух.— Надрал с прохожих да с проезжих, да с несчастных погорельцев, теперь сам узнай, каково жить без дому.
При виде этого пожара. Должно быть, так бы и сказал: «А, гори!..»
К утру Очандр уже не помнил о пожаре — пошли знакомые с детства места: овраг, заросший черемухой, ручей, куда он ходил с дедом еще драть лыки... Но нынче воды и под мостиком не оказалось, нечем было утолить жажду. Проглотив комок в горле, Очандр пошел дальше.
На землях возле деревни было не лучше, чем и там, где он шел. Лес по низу сквозил, ветер шелестел жесткими мелкими листиками, а травы совсем почти не было. Посевы, взошедшие до колена, пожухли, испеклись, и на поля было тоскливо смотреть — белая пыль, зола...
К своей деревне Очандр уже подходил в полдень. И только сил не было побежать бегом...
В полдень, в самое пекло, в дверь к Овыче постучали. Она только накормила Йывана, и он теперь лежал в зыбке голышом, играя липовой чурочкой, на которой дед Миклай вырезал ножом человеческое лицо.
У Овычи екнуло сердце. Кто бы это? Не Очандр ли?!
Пригнув голову под притолокой, в избу шагнул мужчина. Она его сразу узнала по картузу с блестящим лакированным козырьком, по высоким сапогам. Это тот, из Кожлаял.
За ним, погодя немного, в открытую дверь вошел Каврий, точно не замечая Овычи и ребенка в зыбке. Тойгизя отвел глаза от Овычи и оглядел избу.
— Нет, ты погляди, какие крепкие стены,— сказал Каврий и постукал кулаком по голым, гладким бревнам.— Звенят!
Тойгизя как-то вяло и неохотно постучал костяшками пальцев в том месте, где стукал и Каврий.
Овыча уже все поняла и, опустив голову, сидела на лавке, тупо глядя в чистые желтые половицы.
— Я эту избу продал, — тихо и внятно сказал над ее головой Каврий. А она и не шелохнулась.— Не могу же я содержать вас всю жизнь, — добавил Каврий и уже громче и веселее сказал Тойгизе:
— Да, выдержит...— Тойгизя повел глазами по матице. И тут взгляд его наткнулся на шест и сбежал по веревке к зыбке, в которой лежал Йыван, играя своей куклой.
— Давай, собирайся,— тихо сказал Каврий, наклоняясь к Овыче.
— Куда же мне идти, дядя Каврий?..
— Не знаю, я предупреждал тебя еще зимой.
— Вот придет Очандр, дядя Каврий...
— Какое мне дело до твоего Очандра? Я продаю дом.
Глаза Овычи повлажнели. Она поднялась, взяла на руки Йывана и, точно бы он придал ей сил, прямо посмотрела в глаза Тойгизе.
— Живите, я вам не буду мешать...— Она запнулась: так печально и тоскливо смотрел этот мужчина на ее Йывана, что у нее защемило сердце.— Я сейчас уйду...— пробормотала Овыча.
— Куда же ты уйдешь? — тихо сказал Тойгизя.
— Не знаю... Свет не без добрых людей.
— Это правда. Только теперь этих добрых людей мало.
Овыча промолчала. Ей не хотелось перечить этому человеку — сам он был еще несчастнее ее.
— Останься, — сказал он тихо, неотрывно глядя на
Йывана.
— Зачем я вам буду мешать...
— Ведь у тебя же... ребенок,— с трудом сказал Тойгизя. И Овыче показалось, что он сейчас заплачет. А глаза у него и в самом деле заблестели.
— Что ты к ней привязался! — не выдержал Каврий.— Пусть идет. У нее свекор есть, пусть идет к нему.
— Да, я сейчас уйду, дядя Каврий, большое вам спасибо,— она стала закутывать Йывана вместе с куклой в легкое одеяльце,— спасибо вам.
С этими словами она вышла из избы.
— А пожитки-то почему оставляешь? Возьми! — крикнул Каврий.
— Потом приду, дядя Каврий,— спокойно ответила
Овыча уже из сеней.
толком, куда и зачем идет. Кто-то окликнул ее, она не отозвалась.
Улица была пуста. Только куры рылись в пыли обочин да собаки, вывалив длинные красные языки, перебегали от дома к дому, тяжело поводя впалыми боками.
Какой-то мужик шел ей навстречу — много их нынче ходит...
Она наклонила лицо к Йывану. Он был легкий и смирный после тяжелой болезни, а глаза сделались большие и печальные, словно все он понимал и сочувствовал матери...
— Овыча...— несмело окликнул ее кто-то. Она подняла голову и в первый миг не узнала Очандра. Потом как бы сознание вернулось к ней, и она, слабея, готовая рухнуть на дорогу, улыбнулась ему.
— Ты пришел?..
Очандр едва успел поддержать ее.
Вот так после долгой разлуки они и встретились... А сколько оба мечтали об этой минуте, как ждали ее, и воображение рисовало им этот счастливый миг, не жалея красок. Но теперь они оба не помнили этих своих мечтаний, они были счастливы и тем, что видят друг друга снова. Овыча смотрела на обросшее золотистой щетиной, загорелое лицо Очандра, и слезы бежали из ее высохших глаз, смотрела, как Очандр разглядывает Йывана, боясь к нему прикоснуться, и сердце ее опять оживало...
— Ты меня разве встречала? — спросил Очандр. Она кивнула.
— А как ты узнала, что я иду?
— Так...
— Что же ты плачешь?.. Вот, я пришел...— Он сам был готов заплакать от сдавившей сердце радости.— Как вы тут жили?
— Ничего... Хорошо.
— Ну, теперь еще лучше будем жить, я принес много денег. Мы и дом купить у Каврия можем, если хочешь.
— Он уже его продал...
— Продал? А где ты живешь?
— Не знаю... Он сегодня продал, мы ушли...
Низко нагнувшись, он переступил нирш. ~_
видя ничего со свету, услышал горько-радостный запах отчего дома...
прохладные углы, и оттого, может быть, деревня показалась ему чужой.— Ну ничего,— сказал он, — пойдем пока к отцу. Как он, живой?
— Я давно уже его не видела. Йыван болел немного, я мало куда ходила.
— Болел?
— Ну, теперь он уже почти поправился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83