Староста с приставом пошли вместе, а конные позади поехали шагом, а лошадь пристава на поводу идет рядом с верховым.
Караулка была недалеко подошли две скамейки пристав сел и другие сели Шем Каврий Янлык Андрий вернулся десятский отрапортовал ваше благородие господин пристав всех хозяйств мужикам и бабам известил скоро должны явиться.
Народ стал сходиться собрались почти все мужики даже были бабы пристав встал начал говорить почему вы нарушили государственный закон, а на это слово сказал чем нарушили Потап Исай, а пристав арестовать.
Быстро верховой, а пристав говорит вон там рядом встать с белоголовым нас стало двое.
Затем староста проговорил по-марийски, а Миклай Борода на марийском языке стал говорить почему-то нынче затянулось с выкупом дров на кордоне вот у меня дров нет изба старая одежды теплой нет в избе холодно спасу нет пришлось на саночках одну плаху привезти на себе затем по исходу другую плаху.
Пристав надо его арестовать и стало нас трое.
Стала тишина, а пристав вовсю кричит ругается самовольно пасете скот в казенном лесу наносите ущерб потравы молодняка надо с вас взыскать в трехкратной стоимости, а вот этих трех осудить в тюремное заключение.
Тут Янлык Андрий говорит приставу про одного человека привести верховой с десятским приводят.
Пристав ты кто отвечает человек. Я спрашиваю где живешь какого звания работаю на купцов на торговых людей пристав ты на себя работаешь и людей с толку сбиваешь кто подтвердит твою личность?
Тут Янлык Андрий говорит приставу:
— Господин пристав, околачивается тут у нас в деревне один, очень народ смущает...
— Где он?
— Нет, его тут не видно.
— Привести.
И Янлык Андрий говорит по-марийски десятнику, чтобы он сходил и привел Тойгизю.
Привели Тойгизю. Старик держался спокойно и твердо глядел в глаза приставу, опираясь слегка на березовый посох.
— Его-то и мне надо было,— говорит пристав.— Значит, Тойгизя Тойметов? Где-то я слышал эту фамилию.
— Про мою фамилию и в Казани знают,— сказал Тойгизя.
У пристава лицо передернулось, он подошел к Тойгизе, поигрывая нагайкой, и Йыван даже зажмурился — ударит старика, как ударил раньше старосту, упадет Тойгизя... Но когда глаза открыл, пристав уже отошел от Тойгизи, обернулся и крикнул:
— В чьем доме жил этот смутьян?
И только хотел было Йыван сказать, что никакой он не смутьян, а жил у них в доме, у Ваштаровых, как натолкнулся на острый, пронзительный взгляд дяди Каврия. И этот взгляд пресек рождавшийся в нем голос.
Так и не добился пристав, в чьем доме жил Тойгизя: люди, кто опустив голову, кто отводя глаза в сторону, молчали,— не ихнее дело, не у них он жил, кто знает, где жил.
Тогда пристав вдруг переменился в лице, улыбнулся приветливо:
— Так, может быть, он хороший человек и я зря возвожу на него напраслину? Ну, кто скажет, и я отпущу его на все четыре стороны. Ну?..
И опять натолкнулся Йыван на леденящий взгляд
дяди Каврия, и опять промолчал, и только вспотел, а по
спине.

И, уже идя мимо Тойгизи, выпнул сапогом у него из рук палку.
Тойгизю посадили на лошадь, и верховые плотной кучкой поскакали, и дорога слегка пылила в майском солнышке.
Палка Тойгизи лежала на травке. Йыван нагнулся было поднять, но чей-то сапог наступил на другой конец.
— Вот так мы ее,— сказал Янлык Андрий, поднимая палочку и одним махом переломив о колено. Береза не переломилась совсем, белые волокна ее были так крепки, что как ни крутил Андрий, не мог порвать. Так и бросил, размахнувшись, в крапиву за караулку, и палочка летела, мотаясь в воздухе половинками...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 1
К осени пошла по деревням молва, что нынче хозяева на лесоразработках прибавят расценки и будут оплачивать половину всех прочих лесных работ. Говорили и совсем удивительное: полноценный рабочий с лошадью будет зарабатывать до двух рублей.
И Овыча, горько вздыхая, сетовала, что не дожил отец до таких хороших дней. Взял бы опять работу по бору, собрал артель хороших мужиков... И спрашивала, как думает Йыван, куда пойдет, к кому в артель?
— Да ты чего такой невеселый?— удивляется мать. Йыван молчит. Он и так-то не говорун, все больше
молчком, а в последнее время и совсем замолчал. Сидит, трет ладонь — как деревянная от топора стала за лето. Да и то сказать, сколько помахано, сколько поработано!.. Как посадили картошку, нанялся в деревню Большой Яш-нур — не захотел чего-то к Янлыку Андрию. Встал утром рано в сумерках еще, обулся в лапти, взял топор, шнур, долото, бросил в отцовскую котомку и не поел даже в доре рубля двадцать копеек». Где был, чего делал? «Да Больших Яшнурах дом разбирали, старый на новый сруб ставили».— «А сколько на день получал?» — спросила Овыча. «Тридцать копеек»,— только и буркнул.
И опять немного дома пожил — видно, не зря в зиму-то бегал в Нырьялы учиться: позвали в Кожлаялы из старой мякиницы жилой дом ставить — отделился у Демида Ивановича сын — да теперь уже обещали на день по сорок копеек, а потом, говорит, прибавили, и принес домой целехонький расчет: четырнадцать рублей сорок копеек, на своих харчах, правда, жил в этот раз, не на хозяйских...
— Ну, чего такой тусклый, Ванюшко?..
Трет Йыван ладонь о ладонь, молчит, а на душе вроде и хорошо. Много за лето поработано на поденщине, много науки плотницкой освоено, и денег в дом принес, мать даже и поросенка завела, да уж и о строительстве нового двора заговаривает: дядя Каврий, мол, билет лесорубочный выправил и теперь пайщиков ищет... Да тоскливо что-то в доме, чуждо и неуютно в деревне, все как будто тебя сторонятся, косятся недобро... Или так кажется, потому что на душе кошки скребут? Как в отходе, так ничего — все вроде забывается, да и некогда вспоминать: с пяти утра топор в руки и пошел до полудня не разгибаясь, а там обед, сон — не сон, отдых — не отдых, а с трех опять до восьми, до девяти — только спина трещит... А как дома, то все из памяти Тойгизя не идет: на двор выйдешь — тут его работа, там руки прикладывал, это сделал, то починил... А тот быстрый взгляд его у караульной избы, когда перед приставом стоял, и до сих пор жжет в груди у Йывана...
Нет, надо, верно, на зиму в лес, в артель к кому-нибудь подбиваться, чем тут у Каврия за извозчика лапти по дорогам топтать... Но вот и мать жалко одну оставить с Оксей: и молотить придется одной, и по дрова, и со скотиной, а ведь больше матери не будет...

Матвеевич, подрядчик,
орал песни и хвалился своим мастерством. Йыван же только подержал рюмочку для чести, губы помочил в вине, посидел со всеми, а потом собрался домой — к вечеру прибежал...
208
— Это уж дети ихние, а тогда еще старики живы были. Ну вот, а надо сказать, Ванюшко, появились эти люди в наших краях еще в двенадцатом годе, когда война с Наполеоном была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83