«Портится, да». Или спешно ехал куда-нибудь, а дорога вся в раскатах: «Вывалишь ведь!» — «Вывалю, да». И, отворачиваясь, зло кося на широкую спину Албая, на идиотскую, заросшую светлыми волосами толстую шею, бормотал: «Дурак стоеросовый». И костил сам себя за то, что еще летом, нанимая его на сенокос, предложил по сорок копеек за день. И тот быстро, покорно согласился: «Сорок, да». И с тех пор все ругал себя и еще пуще злился на молчаливого, безропотного работника: «Охламон, дурак!.. Тридцати бы за глаза хватило, да!..» Но сегодня Иван Николаевич был счастлив и поддакивание Албая только пуще радовало сердце Бу-лыгина и как бы укрепляло надежду на успех начавшейся в его лесосеке работы.
Все у Ивана Николаевича складывалось в этот 1904 год как нельзя лучше. Еще весной на сплаве, когда у всех хозяев на Соленом перекате обмелилось по нескольку большегрузных плотов да так и осталось на все лето, у него, Булыгина, обошлось чудесно — кормовщики подобрались мужики крепкие и смекалистые. И доверенный Булыгина в Кокшамарах, когда рассчитывал сплавщиков после путины, не дал промашки. Хитер, хитер новый доверенный Черепанов у Булыгина в Кокшамарах!.. И тут повезло Ивану Николаевичу, а ведь сколько хлопот было в прежние годы с этими доверенными в Кокшамарах, сколько он их сменил!.. Но этот Черепанов дело повел строго, расчетливо, и не удивится Иван Николаевич, если лет через niai4\ лесопильного завода. Мысль о заводе давно точила сердце Булыгина, да он все робел дать ей деловой ход. Л этим летом, когда ездил в Казань, сам генерал Чернявский ретиво поддержал его несмелое предложение.
— А что же, любопытная мысль! — воскликнул он И, вышедши из-за своего резного, с львиными мордами по углам, стола, широкими, твердыми от непривычки к ходьбе шагами забегал по ковру из угла в угол, повторяя: — Любопытно, любопытно...— И странно как-то подергивал толстым задом, отчего полы зеленого мундира слегка взле-тывали, точно крылышки, обнажая небесно-голубой подбой. И продолжая развивать мысль скромно стоящего в сторонке Булыгина, говорил:
— В самом деле, что же нам сливки на Волгу отпускать? Почему бы нам самим лес не пилить прямо на Кокшаге?!
Иван Николаевич хорошо видел, как разволновался Чернявский, и хорошо понял почему. Нет, вовсе не потому, о чем теперь говорил вслух: о том, какой толчок может дать первый лесозавод промышленному развитию в Царевококшайском уезде, и о том, как завод прекрасно скажется на жизненном благе простого черемисского люда... Нет, Иван Николаевич видел, что Чернявского радует не возможность оставить «сливки» на Кокшаге, но перспектива и самому вступить в это дело, выгода которого гак бесспорна: за полцены получить пиленый лес!..
И, остановившись вдруг перед Булыгиным, нахмурив брови, глядя куда-то поверх головы Ивана Николаевича, озадаченно сказал:
— Но как посмотрят на это в Петербурге? В нашем лесном департаменте — сплошь волгари...
— Волгари, да,— печально сказал Булыгин, вздохнул и с внутренней усмешкой вспомнил широкую спину Албая — так безнадежно-печально прозвучало это его «да».
— Но мы не лыком шиты! — весело воскликнул Чернявский, точно был доволен печалью Булыгина и теперь опять вселял в него надежду. — У меня там тоже есть кое-кто. И, наконец, на нашей стороне государственные интересы, а они — превыше всего!
В его ответе он не уверен, однако не надо терять надежды. Кстати, во что может обойтись строительство? Тысяч пятьдесят? О-го!..
— Можно и меньше. Все зависит от того, сколько поставить пил... У Бурсова на Волге — десять. Ну, мы можем и пять...
— Зачем же меньше, голубчик! Зачем меньше! Дело
надо начинать широко!
И хотя о кредитах не было сказано ни слова, но Иван Николаевич без труда догадался, что если с кем-то делить пирог на первых порах, так только с Чернявским. И, прощаясь, кланяясь с достойным почтением, он робко спросил, будет ли генерал у них в Цареве на зимних торгах?
— На торгах? — Он обернулся, махнув зелено-синими крылышками мундира.— Да, да, торги нынче...— И с мимолетным лукавством счастливого, уверенного в успехе заговорщика улыбнулся:— Ну, что же, должно быть, буду.
Вот эта и была главная радость и удача Ивана Николаевича Булыгина в 1904 году, октябрь которого уже был на исходе. И то, что не в пример рано начались работы в его лесосеках, обещало светлое, радостное рождество.
— Так хорошо, говоришь? — весело крикнул Иван
Николаевич Албаю.
— Хорошо, да,— отвечал Албай обычно и тупо.
Иван Николаевич рассмеялся и легко выскочил из скрипнувших высокими копыльями санок. Напротив за просекой, у первых сосен, стоял в снегу столбик с дощечкой, на которой было ровно и четко написано: «Кучкин-ское лесничество кв. № 220».
И, прищурившись на дощечку, Иван Николаевич, сказав про себя: «Мой квадрат!» — быстро пошел на близкий звук топоров и пил по мелкому еще, ровному снегу. Шагал он легко, привычно, высоко вскидывая ноги.
Иван Николаевич и замолчал, вспоминая, должно быть, своего отца и свои поездки с ним — такое мягкое, улыбчиво-печальное выражение набежало на его строгое, всегда озлобленное лицо.
Так молча и дошли до зимовья. Только здесь Булыгин
—Надо проверить, — послушался Тойгизя
-Хорошо тогда,- удовлетворенно вздохнул хозя-«ч. Я с собой еще две пары привез.
Внезапное появление хозяина встревожило и других работников: «К добру ли?» Но для недоброго не было никакой причины: к работе на делянке лишь приступили. Ни хорошего, ни плохого не успели еще сделать.
— Может, вам помощь нужна? — как бы с шуткой
спросил хозяин.
— Помощь всегда не помешает,— ответил Тойгизя
в тон хозяину.
— Хорошая деревина, — сказал Булыгин, поглаживая теплый еще, шероховатый срез пня.
— Да, долгая, в аршин сорок,— определил Очандр, бросив глазом вдоль ровного, как мачта, лежащего ствола.— Два сортимента выйдет,— добавил он и почувствовал на себе быстрый взгляд хозяина. Ну что же, пускай знает, что не только он умеет считать.
— Ну, что, Тойгизя, начнем? — Очандр поднял пилу.
— Постойте, мужики,— сказал Булыгин. — Я к вам по делу приехал.— И, видя, как нахмурились в непосильной задумчивости Очандр с Тойгизей, добавил, улыбаясь: — За советом приехал.
— За советом? — осторожно спросил Тойгизя.
— Расскажу потом, пока оставьте работу.
— Всех, что ли, собрать? — захотел уяснить Очандр.
— Других не трогайте, вы двое нужны мне.
— Ну что же, всегда рады, Иван Николаевич...
— Пошли в зимовье, — сказал Булыгин. И когда обернулся, заметил поодаль стоявшего Йывана с топором.— Это чей такой работник?
— Мой,— нехотя ответил Очандр, боясь, что хозяин может рассердиться. И поспешил сказать, что никакой он, конечно, не работник, а взял с собой, чтобы не бездельничал в деревне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Все у Ивана Николаевича складывалось в этот 1904 год как нельзя лучше. Еще весной на сплаве, когда у всех хозяев на Соленом перекате обмелилось по нескольку большегрузных плотов да так и осталось на все лето, у него, Булыгина, обошлось чудесно — кормовщики подобрались мужики крепкие и смекалистые. И доверенный Булыгина в Кокшамарах, когда рассчитывал сплавщиков после путины, не дал промашки. Хитер, хитер новый доверенный Черепанов у Булыгина в Кокшамарах!.. И тут повезло Ивану Николаевичу, а ведь сколько хлопот было в прежние годы с этими доверенными в Кокшамарах, сколько он их сменил!.. Но этот Черепанов дело повел строго, расчетливо, и не удивится Иван Николаевич, если лет через niai4\ лесопильного завода. Мысль о заводе давно точила сердце Булыгина, да он все робел дать ей деловой ход. Л этим летом, когда ездил в Казань, сам генерал Чернявский ретиво поддержал его несмелое предложение.
— А что же, любопытная мысль! — воскликнул он И, вышедши из-за своего резного, с львиными мордами по углам, стола, широкими, твердыми от непривычки к ходьбе шагами забегал по ковру из угла в угол, повторяя: — Любопытно, любопытно...— И странно как-то подергивал толстым задом, отчего полы зеленого мундира слегка взле-тывали, точно крылышки, обнажая небесно-голубой подбой. И продолжая развивать мысль скромно стоящего в сторонке Булыгина, говорил:
— В самом деле, что же нам сливки на Волгу отпускать? Почему бы нам самим лес не пилить прямо на Кокшаге?!
Иван Николаевич хорошо видел, как разволновался Чернявский, и хорошо понял почему. Нет, вовсе не потому, о чем теперь говорил вслух: о том, какой толчок может дать первый лесозавод промышленному развитию в Царевококшайском уезде, и о том, как завод прекрасно скажется на жизненном благе простого черемисского люда... Нет, Иван Николаевич видел, что Чернявского радует не возможность оставить «сливки» на Кокшаге, но перспектива и самому вступить в это дело, выгода которого гак бесспорна: за полцены получить пиленый лес!..
И, остановившись вдруг перед Булыгиным, нахмурив брови, глядя куда-то поверх головы Ивана Николаевича, озадаченно сказал:
— Но как посмотрят на это в Петербурге? В нашем лесном департаменте — сплошь волгари...
— Волгари, да,— печально сказал Булыгин, вздохнул и с внутренней усмешкой вспомнил широкую спину Албая — так безнадежно-печально прозвучало это его «да».
— Но мы не лыком шиты! — весело воскликнул Чернявский, точно был доволен печалью Булыгина и теперь опять вселял в него надежду. — У меня там тоже есть кое-кто. И, наконец, на нашей стороне государственные интересы, а они — превыше всего!
В его ответе он не уверен, однако не надо терять надежды. Кстати, во что может обойтись строительство? Тысяч пятьдесят? О-го!..
— Можно и меньше. Все зависит от того, сколько поставить пил... У Бурсова на Волге — десять. Ну, мы можем и пять...
— Зачем же меньше, голубчик! Зачем меньше! Дело
надо начинать широко!
И хотя о кредитах не было сказано ни слова, но Иван Николаевич без труда догадался, что если с кем-то делить пирог на первых порах, так только с Чернявским. И, прощаясь, кланяясь с достойным почтением, он робко спросил, будет ли генерал у них в Цареве на зимних торгах?
— На торгах? — Он обернулся, махнув зелено-синими крылышками мундира.— Да, да, торги нынче...— И с мимолетным лукавством счастливого, уверенного в успехе заговорщика улыбнулся:— Ну, что же, должно быть, буду.
Вот эта и была главная радость и удача Ивана Николаевича Булыгина в 1904 году, октябрь которого уже был на исходе. И то, что не в пример рано начались работы в его лесосеках, обещало светлое, радостное рождество.
— Так хорошо, говоришь? — весело крикнул Иван
Николаевич Албаю.
— Хорошо, да,— отвечал Албай обычно и тупо.
Иван Николаевич рассмеялся и легко выскочил из скрипнувших высокими копыльями санок. Напротив за просекой, у первых сосен, стоял в снегу столбик с дощечкой, на которой было ровно и четко написано: «Кучкин-ское лесничество кв. № 220».
И, прищурившись на дощечку, Иван Николаевич, сказав про себя: «Мой квадрат!» — быстро пошел на близкий звук топоров и пил по мелкому еще, ровному снегу. Шагал он легко, привычно, высоко вскидывая ноги.
Иван Николаевич и замолчал, вспоминая, должно быть, своего отца и свои поездки с ним — такое мягкое, улыбчиво-печальное выражение набежало на его строгое, всегда озлобленное лицо.
Так молча и дошли до зимовья. Только здесь Булыгин
—Надо проверить, — послушался Тойгизя
-Хорошо тогда,- удовлетворенно вздохнул хозя-«ч. Я с собой еще две пары привез.
Внезапное появление хозяина встревожило и других работников: «К добру ли?» Но для недоброго не было никакой причины: к работе на делянке лишь приступили. Ни хорошего, ни плохого не успели еще сделать.
— Может, вам помощь нужна? — как бы с шуткой
спросил хозяин.
— Помощь всегда не помешает,— ответил Тойгизя
в тон хозяину.
— Хорошая деревина, — сказал Булыгин, поглаживая теплый еще, шероховатый срез пня.
— Да, долгая, в аршин сорок,— определил Очандр, бросив глазом вдоль ровного, как мачта, лежащего ствола.— Два сортимента выйдет,— добавил он и почувствовал на себе быстрый взгляд хозяина. Ну что же, пускай знает, что не только он умеет считать.
— Ну, что, Тойгизя, начнем? — Очандр поднял пилу.
— Постойте, мужики,— сказал Булыгин. — Я к вам по делу приехал.— И, видя, как нахмурились в непосильной задумчивости Очандр с Тойгизей, добавил, улыбаясь: — За советом приехал.
— За советом? — осторожно спросил Тойгизя.
— Расскажу потом, пока оставьте работу.
— Всех, что ли, собрать? — захотел уяснить Очандр.
— Других не трогайте, вы двое нужны мне.
— Ну что же, всегда рады, Иван Николаевич...
— Пошли в зимовье, — сказал Булыгин. И когда обернулся, заметил поодаль стоявшего Йывана с топором.— Это чей такой работник?
— Мой,— нехотя ответил Очандр, боясь, что хозяин может рассердиться. И поспешил сказать, что никакой он, конечно, не работник, а взял с собой, чтобы не бездельничал в деревне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83