ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Правильно, правильно, пусть привыкает,— сказал Булыгин.— Папаша мой, царство ему небесное, тоже лет с десяти в лес меня гонял: «Собирайся, Ванюшко, завтра чуть свет на кордон поедем». А на дворе мороз под сорок, матушка в слезы,5 а папаша только в бороду ухмыляется....— раздумчиво заклюкак бы очнулся, зорко и быстро оглядел зимовье — из сухого валежа, аршин девять на девять, не больше, потом стойло для лошадей, голов на шесть, рядом еще был сарай под сено.
— Хорошо устроились, молодцы, — похвалил он.— А колодец где?
— Да вон там, у болотины выкопали, — живо ответил Тойгизя, радуясь хозяйской похвале.
Через малые сени вошли в избу, высоко перебрасывая ноги через порог. Глинобитная печурка уже горела, возле нее стоял, точно маленький солдат, Йыван, глаза его счастливо блестели в слабых бликах огня: вот какой я молодец, как быстро и ловко успел! — говорило его сияющее, счастливое лицо, он слышал, как Булыгин рассказывал о себе, и пуще всего поразило его, что ведь он тоже Ванюшка и тоже был в лесу с отцом. Вот этой одинаковостью с самим хозяином и поразилось его сердце, и теперь не было на земле человека счастливее его.
Но Булыгин, на которого и был обращен этот сияющий детский взгляд, не замечал мальчика.
— У вас есть охотничьи лыжи? — спросил он, усаживаясь к столу на нары.
— Есть одна пара! — вмиг ответил Йыван, опередив отца и Тойгизю и подвигаясь к Булыгину.
— Тебя не спрашивают! — грубо одернул отец и сильной рукой за плечо отвел его в сторону.
— Маленьким не положено вмешиваться в разговор старших,— добавил и Тойгизя, косо посмотрев на мальчика.
— Он еще маленький, откуда ему все знать,— вступился в защиту хозяин.— Так, значит, одна пара есть...
И Очандру, и Тойгизе кажется, что Иван Николаевич что-то уж очень загадочно ведет разговор. Должно быть, дело и вправду важное.
— Я еще не проверил, каковы те лыжи,— осторожно заметил Тойгизя.
— Коль надевали в прошлом году, должны и в этом году пойти. Разве малость починить,— вступился Очандр.

Вернулись они в густых сумерках, пройдя верст двадцать Тойгизе с Очандром это было привычно, да и Иван Николаевич не очень-то притомился - хожено, видать,
72
Вот только вывозка...- несмело сказал Очандр Целый этот день он хотел подвести разговор с хозяином И согласной беседе о том, сколько их артель затратила на

— Нельзя убивать медведя, грех будет! — опять вмешался Йыван.
Булыгин косо взглянул на мальчика и промолчал.
— Убивать медведя не надо! — повторил Йыван. — Он,
как мы, живой!..
— Хорошо, хорошо, мы твоего медведя не тронем.
— А не врете?..
— Замолчи! — приказал сыну Очандр.
— У нас нет времени ходить на медведя,— сказал Иван Николаевич.— Я сюда приехал с делом. Надо обойти новые делянки. Вы лес знаете хорошо. Вот я и хочу, чтобы вы помогли мне осмотреть и определить лес.
— Рады помочь, коли сможем,— ответил Тойгизя.
— Сможете.
— А что ж, коль так, мы готовы.
— Я не таю перед вами ничего,— продолжал дальше хозяин.— На днях будут торги, вот мне и хочется еще раз поглядеть на месте.— И добавил с легкой, радостной улыбкой: — Душа не вытерпела...
— Осенью Лебедев тоже приезжал,— объявил Тойгизя.
— Вот как?! — невольно вырвалось у хозяина.— Приезжал? А ведь ни слова об этом не сказал. Значит, и он, старый лис, прицелился?..
— Не только Лебедев,— опять сказал Тойгизя.
— А кто еще?
— Припоминаю Губина и Матвеевского.
— Спасибо за добрую весть,— Булыгин на минуту задумался.— Ладно, посмотрим, что будет дальше.— И поднялся, потрогал кушак с кистями — не слабо ли.— Пошли.
Албай на дворе уже выпряг лошадь и вел ее в стойло. Иван Николаевич распутал веревку, которой были привязаны к санкам лыжи, бросил на снег, быстро и ловко взял бурки в ремни, Тойгизя уже был готов и ждал команды.
— Ну, давай, веди в триста двадцать восьмой, — сказал Булыгин.
и у него было немало. Теперь же он был доволен осмотром намеченного к продаже леса — из двенадцати кварталов они обошли шесть: Тойгизя знал, что показать. Но самый лучший лес был все-таки не как думал Иван Николаевич еще с осенней ревизии, а в . Это выяснилось теперь особенно наглядно. Правда, этот 314 квартал был очень неудобен для вывозки: бор стоял за топкой болотиной, а прямая дорога на Кокшагу в восемь верст пролегала бы через три ручья, которые в теплую зиму не замерзали. Все это знали и толково объясняли Тойгизя с Очандром.
Но бор был хорош — красный сухорослый сосняк! Мачтовые деревья были как подобраны, и как будто кто-то нарочно высадил тут сто двадцать лет назад для Булыгина сто десятин вершковых сосенок, и вот они росли, толстели, тянулись вверх на сорок пять аршин и дождались своего светлого часу! Богу отслужили, пусть послужат человечеству, которое представляет здесь Иван Николаевич Булыгин...
Так он рассуждал про себя, медленно ступая на лыжах, среди этих живых, в черной чешуе колоны. Он не запрокидывал головы к вершинам, а только прищуренным и острым глазом скользил по гладкому стволу до первых суков.
Тихий восторг его уже прочно воплотился в цифры, и когда опять вышли к квартальной просеке, у него все уже было решено. Однако он не мог лишить себя последнего наслаждения и как можно равнодушнее сказал подошедшим Очандру и Тойгизе:
— Ну, как вы думаете, по сто пятьдесят саженей на десятине наберется?..
— Как не наберется, Иван Николаевич! — с плохо скрытой обидой сказал Тойгизя.— Разве я бы привел вас сюда...
— А сколько?
— Не меньше чем двести пятьдесят,— сказал Очандр.
— Не меньше,— хмуро подтвердил Тойгизя.
— Двести пятьдесят, говорите?
— Будет двести пятьдесят. Пусть пятьдесят саженей на дрова, а двести чистых легко.


Подготовку и не заплатит ли им чего-нибудь за это хозяин? В тетрадке все было записано, он может в точности показать: «Семь человек и одна лошадь — 10 дней, в пути два конца, всего затрачено двенадцать человеко-дней, шесть коно-дней, ездовых восемь человеко-дней, итого восемьдесят четыре пешо-дней. Тридцать копеек на один пешо-день — 25 рублей 20 копеек и за коно-дни по 40 копеек 4 рубля 80 копеек. Итого = 30 рублей. Да одну пилу сломали — 2 рубля 20 копеек. Всего — 32 рубля 20 копеек». Такая запись была в тетрадке Очандра, помеченная 1904 годом, декабрем 4 дня.
Тут даже не записано про порванную сбрую, про изодранную обувь (лапти лыковые 4 коп. пара) да харчи тоже — и дома бы ел, так что про это уж ладно, но вот ведь одного прямого расходу на 32 рубля 20 копеек... И вот теперь хорошая минута вроде поговорить об этом с хозяином. Господи, неужели весь день потом бить? .. И странно как-то качнулся в глазах солнце, плыли на верхушки сосен. Oчандр быстро оперся на лопату, чтобы не упасть. Медленно, спиннинг у меня в голове не было, но тяжелая, тупая боль в висках и шее не отходил от нее .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83