— Полат! Кому говорю!
Рыжий Полат, маленький, щуплый мужичишка с хитрыми быстрыми глазками, боком подошел к бревнам, наклонился, не глядя, поднял вицу.
— Ну! — скомандовал Каврий.
И Полат, зажмурив глаза, взмахнул рукой, вица свистнула, Тойгизя дернулся, и наискосок по белой его спине проступила багровая полоса. Унай бросилась было к мужу, но кто-то из волостных схватил ее за волосы, она упала.
И опять скомандовал Каврий — тихо, почти шепотом. И Рыжий Полат, закусив губу, ударил другой раз. Но поодаль на дороге уже собралась вся деревня, уже слышался глухой ропот, уже кто-то крикнул:
— Самого бы так похлестать...
Япык грузно обернулся, и ропот тут же стих.
— Смотрите у меня! — сказал он, грозя пальцем.— Каждый будет так бит за неуплату казне!
Но только он отвернулся, как опять зароптала толпа.
После двадцатой палки Тойгизя уже не дергался, и Япык смилостивился.
— Ладно, хватит,— сказал он и махнул рукой.
— Вот так у меня! И чтобы через две недели ты рассчитался с казной.
Однако через неделю Тойгизя ушел из деревни. Ушел ночью, и об этом знала одна Овыча — Унай приходила к ней проститься. Овыча их провожала за деревню. Тойгизя со старшим мальчиком тащили легкую тележку с поклажей, Унай шла сзади, ведя за руку младшего.
За деревней остановились проститься. Тойгизя наказывал:
— А мою купчую бумагу на дом ты отдай Очандру, как он придет. А если хотите — живите. Может, я приду, может, нет — кто знает. Не пропадать же добру. А с ним я рассчитаюсь,— тихо и так твердо добавил Тойгизя, что у Овычи мурашки по спине пробежали.— Я это ему не прощу никогда.
Овыча так и не поняла, Каврию ли грозил Тойгизя, или Тымапи Япыку, или обоим вместе, но спросить не решалась.
Потом они обнялись с Унай, и Унай опять вспомнила про то, что Мичуш с Йываном родились в один день, что Йыван очень похож на Мичуша. Ночь была темная, безлунная, и тележка сразу скрылась в этой темноте, и платок Унай тотчас пропал — только колеса еще поскрипели, удаляясь...
К тому времени, как Йывану пришла пора идти в школу, в хозяйстве Ваштаровых завелась первая живность — пять куриц. Однако в ларе, стоявшем в сенцах, уже держался хлеб до масленицы, а Овыча думала о телке. Но с октября Очандра уже нет в деревне — он уходит в бор, и редкие его приходы домой (рождество, масленица) бывают сами по себе праздником, так что потом, когда он опять уходит, Овыча с Йываном каждый вечер вспоминают дни, когда ачай1 был дома.
Со сплава, за который платили лучше, чем за все другие работы в бору, Очандр приносит деньги, которыми оплачивали подать.
Когда Йывану шел девятый год, мать отвела его в школу — трехклассная земская школа была в селе Нырьял, за две версты от их деревни.
Накануне первого школьного дня отец наточил ножницы и остриг грязновато-соломенные космы Йывана, а мать примерила рубаху из домотканого полотна. А вечером мылись в бане, и отец, шоркая по жидкой спине сына, внушал ему:
— Если грамотный будешь, считать и писать научишься, можешь приказчиком стать у купца. Я знал одного грамотного марийца по имени Кожай, так он вот такие толстые книжки читал,— и отец показал пальцами на вершок.
— Это какой Кожай? Это из волости который?
— Нет, я одно лето с ним на сплаве был, давно, когда ты еще только родился... Давно...
— Ачай, а ты меня возьмешь на сплав?
— Возьму. Только ты сначала в школе поучись. И учителя слушайся.
— Ладно,— сказал Йыван, а сердце его уже полно было кротким желанием внимать каждому слову, которое скажут в школе.
Утром Овыча повела его в Нырьял. Йыван крепко держал ее за руку и то забегал вперед, то вдруг отставал, точно пугался чего-то. Да и сама она шла как-то несмело, робко, ей все думалось, что вдруг да не возьмет учительница ее сына?..
Когда проходили мимо дома Каврия, вдруг послышался голос Алыки:
— Мигыта, ты только погляди — вон и Йыван в школу идет! — и такой умоляющий голос был у нее, точно уговаривала она своего Мигыту на подвиг.
— Ну и пускай идет, я не хочу,— отвечал басовитый голос Мигыты.
Овыча увидела поверх забора, как на крыльце появился Каврий и тихо, зло сказал:
— Ладно, хватит болтать. Всякая голь грамоту получает, а ты болван болваном. Пошел!
Ворота отворились, и на улицу, будто его толкнули, выскочил Мигыта в картузе, в подпоясанной красной рубахе, в сапогах. Следом вышел и Каврий, взял сына за руку и, должно быть, стиснул так, что Мигыта присел от боли.
И откуда только берутся эти страшные градобои?
Увидев Овычу с Йываном, Каврий приосанился, улыбкой свел с лица злобное выражение и мягко сказал:
— Года идут, сноха Овыча! Смотри-ка, сына в школу повела!
— Да, дядя Каврий, вот пошли учиться...
— Да, да! А кажется, только всего и неделя прошла, как у тебя родился сын. Я помню, помню!..
— Молодые растут, дядя Каврий, а мы стареем. Вот и Мигыта какой у тебя — жених...
Сапоги у Каврия и Мигыты скрипели, поскрипывали и новые лапти на ногах Йывана. Так они шли полевой дорогой, и колокольня в Нырьяле, вокруг которой темной тучей вилась стая галок, мало-помалу приближалась.
— А сказать по правде, сноха Овыча, так я очеш тогда боялся, что он у тебя не выживет.
— Да, дядя Каврий, тяжелые времена были, особенно когда дом продал Тойгизе...
— Что вспоминать старое... У Тойгизи тоже была жизнь тогда нескладная, где он теперь, горемыка, жив ли?..
— Очандр встретил его в лесу,— кротко сказала Овыча. -<
— Ну, дай бог ему, как говорится. Да и вам-то, сноха Овыча, я ведь тоже не мало добра сделал...
Овыча промолчала. Она бы и рада была вспомнить, да вспомнить ничего не могла. Но у Каврия был свой счет. Он сказал:
— Или забыла, как я хлопотал, когда вы дом покупали у Тойгизи? Эх, сноха Овыча!
— А-а,— сказала Овыча, и ей очень хотелось добавить, что за деньги, мол, и медведь пляшет: три рубля Очандр дал самому Каврию да три унес в волость старшине.
— Что старое вспоминать, сноха Овыча, оно только жить мешает да радоваться новому дню,— мягко говорил Каврий, наклоняясь к Овыче.— Как батюшко-то в церкви говорит: не отягощайте сердце свое, душу свою старыми печалями...
— Да что старые, и новых хватает, почище старых...
— Ну, сноха Овыча, не гневи бога, не гневи,— настойчиво внушал Каврий.— Живешь в своем доме, мужик деньги зарабатывает, сына вот в школу ведешь. Чего надо? А со шагу,- они входили уже в полевые ворота, на главную улицу Нырьяла.
Овыча с Йываном поотстали, поняв, что здесь Каврий не желает их соседства.
Учение давалось Йывану легко. Он ловил каждое слово старой учительницы Ольги Михайловны, а дома старательно выводил в тетрадке кружочки, палочки, буквы. Часто, когда он делал уроки дома, приходил крестный Григорий, садился рядом и наблюдал, как старается Йыван.
К рождеству он уже знал все буквы — от аз до ять и читал по складам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83