— А вот слух идет,— робко начал Очандр, — в Петербурге царь-батюшка сделал оловянный дождь. Правда — ист?
— Да, правда,— сказал Сапай и подробно рассказал, как было дело, как толпа в сто сорок тысяч человек с иконами, с портретами царя и царицы пришла к царю-батюшке, принесла ему свою просьбу...
— А какова же была просьба? — спросил Карасим. Сапай вынул из кармана бумагу, развернул ее и стал
читать:
«Мы, рабочие города Петербурга... пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать... Нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душит деспотизм п произвол... Настал предел терпению. Для нас пришел ГОТ страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук»...
— А царь-то принял их? — спросил Тойгизя.
— Царь приказал солдатам стрелять. Потом пустили конную полицию. Топтали, рубили... Вот как царь встре-1П. к кот как защитил. Кровью земля была залита, кровью рабочих людей, кровью их жен и детей.
Народ полон решимости свергнуть кровопийцу — царя. Вот и наш комитет, то есть те умные люди, которые бедному угнетенному народу желают добра, обратился к трудовому народу с таким письмом. Вот послушайте.— Сапай поднялся, поднес к лампе бумагу и стал читать:
— «К рабочим. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
В Петербурге сотни убитых, тысячи раненых. Пролита святая кровь тех, кто захотел добиться для народа хлеба и свободы. Это кровь петербургских рабочих. Они хотели лично поговорить с царем о своих делах. Они, идя на площадь перед Зимним Дворцом, несли его портрет и иконы. А царь выслал на площадь войска, напутствуя их словами: «стреляйте эту сволочь». Иконы были прострелены. Груды трупов покрыли площадь и улицы. Православный милосердный царь ознаменовал свое царствование еще одной кровавой расправой над своими голодными подданными.
В разных местах Петербурга убито до 800 человек, ранено свыше трех тысяч. Грозные призраки жертв загнали царя и его родичей в Гатчину и Царское Село. Сознавая свою неправоту, он укрылся в свое разбойничье гнездо, чтобы не слышать стонов избиваемых, не видеть крови на улицах...
Убитых везут по улицам, прохожие с сочувствием снимают шапки. Между убитыми есть дети, учащиеся. Правительство, озлобленное поражением на Дальнем Востоке, тешится победами на улицах Петербурга и Москвы над безоружными рабочими. Оно не останавливается даже над поруганием икон, которые были несены рабочими.
Рабочие до самого последнего времени не сопротивлялись. Они были без оружия, но, познав на себе «милосердие» царя, решили вооружаться. Они разбили несколько оружейных магазинов и запаслись оружием. Передают, что два армейских полка отказались стрелять — спасибо им. К Петербургу идут вооруженные рабочие с сестро-рецких заводов. Их требования те же, что и петербургских рабочих.
Вот чего они требуют:
3. Контроля над администрацией,
I. Непосредственного общения рабочих с верховной властью,
5. Отделения церкви от государства. (>. Прекращения войны.
Требуйте и вы того же и поддерживайте свои требования забастовкой. Как вы сами теперь видите, мирным путем ничего не добьешься — так выходите с оружием В руках. Заставляйте бастовать и других. С вами все рабочие России. Следуйте примеру петербургских товарищей. Они вооружены и дали клятву добиться своего или умереть.
Помните, за вас весь угнетенный народ!..»
О многом еще рассказывал Сапай: о царе и его разжиревшем дворе, хозяевах заводов и фабрик. Говорил и о том, почему бедный люд живет плохо, почему в деревнях такая непроходимая бедность и нищета, бесправие и голод. И спать улеглись поздно, а когда задули лампу, Жалобы и гнев вспыхнули с новой силой, и говорили, перебивая друг друга.
Утром, когда собрались на работу, собрался в дорогу и Сапай. Обнимая его, Тойгизя решительно, с суровым лицом, сказал:
— Иди, сынок, раз дело, не задерживайся здесь из-за Меня, тебя ждут и в других местах.
— Спасибо, отец,— ответил тот. Потом Сапай достал из внутреннего кармана несколько листовок и протянул отцу: — Отнеси и в другие зимовья, пусть и там узнают, что творится на свете.
г.)то все видели и все согласно кивали головами.
Как вяло мужики работали в этот день! Никогда не бывало, чтобы до обеда садились на отдых, а сегодня собрались и даже развели костерок. В самом деле, по какому IIраву грабит их Булыгин? Почему не платит за вывозку?.. И разговоры, разговоры. Не до работы сегодня Мужикам. Хватит. Так никогда и ни за что не выбиться из нужды.
— Да, да, хоть век работай, хоть два! — заявляет . Сегодня он не в примео стпог и
В выражении лица лесничего суетливая озабоченность, глаза бегают, словно он кого-то ищет здесь. А другой оказался урядником: скинул тулуп, а там — шинель.
спросил Карасим, косясь
— А что с ним случилось? на урядника.
— Большая беда,— поспешно сказал Митрич. — Они, видишь, смельчаки несчастные, пошли на медведя. Явку-(8 то отвернулся, гляжу: нет Япыка Тымапиевича с работником. Кто-то же ведь сказал, что медведь есть в лесу, указал на берлогу...— Митрич поглядел на урядника.— Они, несчастные, пошли на медведя, подняли его из берлоги, а убить-то сноровки не хватило. Выстрелили — голько ранили. А раненый зверь, словно очумелый. Да вы сами знаете, в лесу живете. Вот, бедные, и оказались под ого лапами. Обоих убил: и Япыка, и его работника Тойпата. Господи! — Митрич перекрестился.— Напоследок И сам истек кровью, душу богу отдал. Царство им небесное.— Митрич опять осенил себя крестом. — Хороший был человек Япык Тымапиевич, очень хороший.
Тойгизя до того поразился, что подступил вплотную к Митричу. И когда тот закончил рассказ, тут же оделся и вышел на волю. Перед ним стояли три подводы. Одна, В которой ехали Митрич с урядником, у самого зимовья, Пустая. Две подводы остановились поодаль. Одна плотно рыта мешковиной, а на другой темной, заснеженной глыбой лежал замерзший медведь. Тойгизя подошел к нему; погладил шерсть, вдруг его рука коснулась чего-то Твердого. Это был ошейник.
Тихий, горький стон вырвался из груди Тойгизи...
С пустыми санями пробили целину — лошади было до рюха, а потом навалили три хлыста комлями вперед, на подсанки. Ямаш перехлестнул пеньковой ве-iii комли и сел закурить на дорогу! От мокрого лба HI ка парило. Сегодня было ясно, морозно, свежего снега р выпало, и дорога, должно быть, нетрудной будет, и решено было утром, еще в зимовье, что он один мот на Кокшагу на трех подводах. А сейчас, куря на ipory, он что-то засомневался.
— А бери в помощники Йывана.
Ямаш тоже посмотрел на молодого Ваштарова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83