Йыван еще ни разу не был в этом доме дальше лавки,— иногда мать его посылала за керосином, да и мысли не было побывать, поглядеть, как живет дядя Каврий, самый первый человек в Нурвеле. Но теперь его вдруг неудержимо потянуло к этому красивому дому, к этому яркому свету — словно мотылька из ночной темени.
— На, держи,— сказал дядя Федор. — Хорошая пила много силы бережет. — Все видел?
— Видел,— сказал Йыван,— теперь умею.
Уток — так счету, говорят, нет, и каждую осень бьет по пятьдесят гусей. А хлеба собирает в урожайный год по тысяче двести пудов, а то и больше. А лавку взять — чего только там нет!.. В саму Казань за товаром ездит дядя Каврий. Недаром на окнах лавки железные прутья поставлены, а стены по низу кирпичные, как в городских домах. Есть что хранить дяде Каврию...
Тихая, безнадежная зависть внезапно защемила все существо Йывана, стоящего перед домом дяди Каврия на охолодавшей земле, до какой-то судорожно-горькой спазмы стиснула грудь. Неужели, неужели в его доме никогда не будет гореть лампа со стеклом? Неужели и взаправду посмеялась над ним судьба, подложив те самые счастливые подкогыли?.. Неужели вечно будут его дразнить и взрослые и ребята «Кайык-иге»? Неужели вечно будет хлестать еловой ветвиной по спине этот дикий и злой Янлык Андрий?
Вот и мастерскую открыл дядя Каврий, посадил своих дочерей — двойняшек Унай и Пинай шить шапки разные и картузы, да еще говорят люди, что какую-то сиротку в дом взял, девочку по имени Сандай... Йыван еще не видел ее ни разу. Однако интересно, как это шьют шапки?
Йыван тихонько подходит ближе и заглядывает поверх белой занавески, видит большой длинный стол, на столе какие-то суконные лоскуты, картонки. А вот и Унай сидит, выстригает чего-то большими ножницами, а сама улыбается. Чему она улыбается? А вот эта маленькая черноглазая девочка и есть, наверно, та самая сиротка Сандай,— она чего-то говорит, а Унай улыбается...
Тут Йыван увидел еще и какую-то железную машину на столе и потянулся к окошку, чтобы получше рассмотреть, да вдруг пила задела о топор и зазвенела. Йыван, словно заяц, стрельнул прочь.
В доме кузнеца Федора тоже горел огонек, и Йыван,
— Ачай, Кайык-иге пришел!
— Цыц у меня! — гаркнул дядя Федор. Потом грубо-иато-ласково сказал: — Проходи, Ванюшко, сказывай, какое дело.— И погрозил своему сынишке толстым, черным пальцем.
Йыван стоял потупившись. И обида на прозвище, которое он никак не думал услышать в этом доме, жгла его каленым железом, и в голосе дяди Федора ясно слышалось снисхождение к сироте — все это вместе словно бы смяло его, пришибло, поставило ниже всех людей. Он готов был убежать вон, куда угодно, только чтобы его не видели. Куда-нибудь в темный угол, в баню, в сарай к своим овцам...
— Так чего молчишь, Ванюшко? — нетерпеливо спросил Федор, но в голосе его уже не слышал Йыван тех обидных жалостливых ноток.
— Научи, дядя Федор, пилу поправить...— буркнул Йыван.
— Что ж, это можно. Где пила-то?
Йыван сбегал за пилой. Кузнец посадил его на табуретку поближе к лампе, а сам сел рядом и взял пилу, посмотрел: зубья мелкие, все уже съеденные напильником.— Вот так берешь,— неуверенно сказал кузнец, примеряясь напильником.— Этот зуб так...
Ему было трудно объяснять — слова задерживали движения, делали их неуклюжими, и кузнец сказал:
— Одним словом, гляди.— И напильник только заиграл в его руках, а пила в ответ поскрипывала да постанывала. Йыван смотрел, как ловко работают руки кузнеца, как легко ходит напильник, и ему уже казалось, что он научился, что и сам бы сумел.
— Дядя Федор, я попробую,— несмело попросил он. Но кузнец грубо сказал:
— Погоди, успеешь.
И прошел напильником по всей пиле, потом в другую сторону, перевернул пилу на другой бок, и опять замелькал напильник. Мелкая серебристая пыль копилась в провисшем между колен кожаном кузнечном фартуке и с жатвой, и с молотьоои, и вот посуху убрали картошку.
— Поросенка бы теперь купить!..— мечтает по ту сторону телеги Овыча.— Поговорю, пожалуй, с дядей Каврием...
174
— Теперь тебе много надо уметь, теперь ты хозяин, а в крестьянском хозяйстве много всякого дела. А вообще-то, Ванюшко, я вот чего скажу. Надо тебе какое-либо ремесло осваивать. Пропадешь без ремесла.
Йыван молчал. Ему уже не терпелось бежать домой и порадовать мать наточенной пилой. Но дядя Федор сказал вдруг нечто такое, что задело внимание Йывана.
— Слышал я, будто в Нырьяле хочет земство открыть столярную мастерскую на зимнее время, а мастером будто бы подряживается Кришин Александр Степанович из Арбан. Хороший мастер, я его знаю. Вот бы тебе, Ванюшко, в ученики к нему, а? Тут не много, версты три, зиму бы шутя пробегал. Я бы и своего определил, да мал еще...
— А возьмут?
— Так что же, надо будет поговорить, думаю, что возьмут — отчего не взять... А матка-то отпустит?
— Отпустит,— уверенно сказал Йыван.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1
Последний воз картошки везли уже в сумерках. Йыван едва плелся, не чуя под собой ног, и если бы не держался рукой за телегу, так сел бы на дорогу, кажется, да и уснул тут — ведь с раннего утра в поле без отдыху. Но это было все, это был конец, и завтра можно будет досыта отоспаться на полатях.
— Это же, Ванюшко, который у нас будет воз? — опять спрашивала уставшим, но счастливым голосом мать, шагавшая по другую сторону телеги,— Никак, десятый?
— Десятый,— уже который раз подтверждал Йыван, едва шевеля языком. У него не было сил радоваться хорошему урожаю и хорошей, сухой осенней погоде — уже конец сентября, а еще дождика крепкого не видали. И лист еще держится на деревьях, и еще настоящего заморозка не было. Невиданно хорошая осень словно бы старается для них» с матерью. Иначе как бы они управились
Йыван молчит. Глаза слипаются, ноги опинаются на ровном месте, однако и в темноте мерещится ему прущая из земли картошка...
— Тогда можно тебя и в учение к столяру отдать...— долетает до него голос матери, но обрадоваться у него не хватает сил.
Не помнит, как дошли до дому, как свалили картошку по лотку в подполье. Теперь надо было отвести лошадь дяде Каврию. И мать уже стала разворачивать ее на дорогу, как во двор вошел длинный человек в сапогах. Йыван узнал в нем учителя Бурова.
— Бог в помощь,— сказал учитель. — Я к тебе, Йыван.
Йыван очнулся, слез с телеги. Подошла мать. Учитель сказал:
— Я от вас уезжаю, мне нужны три подводы, две я нашел, а третью лошадь Каврий дает, а в ездовые тебя советовал нанять...
Йыван молчал — до него еще не доходил смысл учительских слов. Молчала выжидательно и мать. Тогда учитель добавил:
— Каврий говорит, что тебе лошадь доверяет, а положу тебе за ездового рубль тридцать копеек.
— Поедет, поедет! — живо сказала мать.— А куда ехать-то?
— Ехать-то не близко, в Моркинскую волость, в деревню Гарь, верст сто с лишком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83