Кто-то однажды сказал, что он выскочил из лесу медведя. У медведя тлели ухо, он стучал по нему лапой и умоляюще посмотрел на человека, как будто прося о помощи.
- Правда, правда, у него глаза, как у человека. "Медведь не мог просто сказать слова! .. Я даже забыл! ..
до сих пор пламя, которое вспыхнуло время от времени с особой силой - это стихает, должны быть высушены кроны поваленных деревьев. Но в самом ближайшем плещутся в воде ручья - это самая надежная защита людей, и усталые души притупляется геенну огненную. И тогда он услышал слова: дом, деревня ...
И лишь те, кто помнил, как земля лесной чаще бросился к реке людей. Брюки и рубашки он носил горели, волосы подписал, и лицо его, глаза его дико сверкали.
- Соседи, милые! - Он закричал, когда он увидел людей в огне .- помоги мне ..
Так ругались, кричали, проклиная все опять прижавшись друг к другу, как если бы это было, готовый растерзать эту несчастную посла, и он просто дико вопили:
- Ой, жги! Помогите! ..- И бросил от одного к другому.
Наконец, все двигались в направлении . Первый пришел лесу, потом начал газы, Земля была еще дымились во всех местах, на дороге лежали обугленные тлеющие деревья. Кто-то предложил подняться на деревне на реке.
Он никогда не вытер окна, и не отходить от нее: с мукой сладкой молочной представлял его брат и сестра побежала в дом, бросил теплое зимнее пальто легких и небольших комнатах с мыть полы и геранью на окнах перегружены счастливым весело ребенка, и как хорошо видно, что улыбнулась нежной Дмитрий Ионыч. И странно, не то что ревность охватила его сердце Булыгин. Он отвернулся от окна, несколько раз ходил из угла в угол, от нескольких часов до Киото с лампадой и старался думать об этом завтра, но ничего не пошли у меня в голове - не торгует, ни сюжета, синий или даже невинных глаза Лебедев.На минуту он остановился перед круглым зеркальцем на стене: запавшие глаза, длинный подвесной нос, борода этой золы козье неровной лоб, редкие волосы и тонкие ... Он попытался улыбнуться - отражает кривая на левой щеке, улыбкой. И, отступая от зеркала, Иван почти выбежал из комнаты на лестничную площадку.
Внизу, в столовой, на своем обычном месте - на диване рядом с книжным шкафом - Антон сидел с книгой, слишком обычным. Иван по-разному и не ожидал увидеть своего сына, но только здесь и только так. Сверху было видно, как узкий, как тыквы голову Антонио да раскрытую книгу, которая у Антона на колени. Вот почему постоянное раздражение Булыгин.
На дальнем конце стола возле печки, сидел в удобном кресле в себе, мать, Иван Николаевич, с вязаньем - высохший, старушка с живой, умный взгляд на малых, мелких морщин в его лицо. Она смотрела поверх очков на Ивана Николаевича, и улыбка, лицо ее озарилось.
Предложить лучший вариант перевода
Как-то весной при обходе Митричу показалось, что за ним кто-то крадется: ехал верхом на лошади и внезапно такое ясное ощущение, что кто-то смотрит из-за кустов в спину, что даже похолодел. Обернулся — никого. И лошадь идет спокойно, но пофыркивает. Но ощущение было таким сильным, что не выдержал, стегнул лошадь, а та, словно тут только и почуяла что-то, полетела пулей. Митрич вцепился в гриву и со страхом смотрел на мелькающие под копытами корневища...
С тех пор, если надо было идти в лес, даже неподалеку, он брал ружье. Он не забыл его и сегодня, когда уже после обеда вдруг прибежал объездчик Савлий: недалеко, в трех верстах, за Медвежьим оврагом обнаружилась незаконная свежая порубка! Сгоряча даже и не подумал про Медвежий овраг, который старался обходить всегда, и за лошадями на выгон не послал, а только сдернул с матицы ружье, горсть патронов в карман сунул и — за Савлием: так давно хотелось поймать воров и устроить громкий судебный процесс, чтобы не только на весь уезд, но и до Казани дошло радение лесничего.
Через полчаса уже были на месте: четыре дубка срезаны низко, под самую землю, и пеньки забросаны прошлогодними 'листьями, а ветки и вершинки свалены неподеятельный и пылкий, нашел и хорошо замаскированный колесный след и с криком: «Я проверю, куда выводит. Наверно, в Загуры, а завтра с понятыми найдем!» — побежал по этому следу.
Митрич, не остыв от гнева, походил кругом, раздвигая мягкие пышные кусты орешника, нашел еще один дубовый пенек и с довольной мстительной ухмылкой разбросал сапогом листья: ну и будет же кому-то от мирового судьи!.. И то правда — давно надо примерно наказать самовольство в лесу, давно! Чтобы знали, как безобразничать, да и деткам своим наказали!
Митрич еще походил вокруг порубки — блины пеньков хорошо были заметны в густой высокой траве, но ничего больше не нашел. Да и этого за глаза хватит — восемь дерев!..
Вдруг совсем близко пискнула синичка. Митрич вздрогнул и обернулся на писк, но широкие мясистые листья орешника плотно закрывали глубь леса. И только вверху золотились в закатном солнце макушки высоких дубов.
— Савлий! — крикнул Митрич. — Са-влий!..
Глухое, невнятное эхо увязло в мертвой тишине вечернего леса. И чем дольше вслушивался Митрич в надежде поймать хотя бы слабый ответ объездчика, тем все глуше и затаеннее делалась тишина — как будто Савлий провалился сквозь землю, как будто провалилось сквозь землю все живое.
Митрич, вмиг похолодев спиной, суетливо сбросил с плеч ружье, постоял, озираясь на заросли орешника, сплошь затянувшие склон. Из овражной низины веяло вечерним холодом, сыростью, вершинки дубов уже потемнели, и только на угодье еще приветно золотились мачтовые сосны.
И еще раз во всю силу легких крикнул Савлия, но лесная даль, тяжело потемневшая, отозвалась невнятным эхом. Неужели он убежал до самых Загур?— ведь это пять верст... В Загурах живет сын Алешка — женился, поставил дом и редко приходит на кордон к отцу: тихо и безмолвно презрел отца. Хотел лесником взять в свое лесничество, с непонятной тупостью отказался, да так, будто раз и навсегда отрезал. И хотя ничего не сказано меж тем.
— Са-а-влий!..
И опять на минуту ожил лес, отозвавшись эхом, ожил, чтобы еще глубже затаиться в тишине и онеметь.
Туман рождался в низине — сквозь прогалы в кустах орешника было видно, как замутился вечерний воздух, и длинные корявые ольхи как будто потянулись еще выше, ожили и вот-вот пойдут из тумана сюда, в гору. И комары все гуще звенели, виясь над кустами прозрачными стаями. Такое же облачко зародилось и над головой Митрича, облепило черный верх картуза, плечи, спину и рукава черной суконной борчатки. А Митрич, держа наготове ружье, все стоял, ждал, выслушивал Савлия в звенящей тишине леса.
Вдруг ему подумалось, что Савлий вовсе и не придет сюда, а свернет прямой дорогой на кордон, и что ему тут нечего стоять и некого ждать. И, поминутно оглядываясь, обходя плотные кусты орешника, Митрич стал подниматься вверх, к соснам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
- Правда, правда, у него глаза, как у человека. "Медведь не мог просто сказать слова! .. Я даже забыл! ..
до сих пор пламя, которое вспыхнуло время от времени с особой силой - это стихает, должны быть высушены кроны поваленных деревьев. Но в самом ближайшем плещутся в воде ручья - это самая надежная защита людей, и усталые души притупляется геенну огненную. И тогда он услышал слова: дом, деревня ...
И лишь те, кто помнил, как земля лесной чаще бросился к реке людей. Брюки и рубашки он носил горели, волосы подписал, и лицо его, глаза его дико сверкали.
- Соседи, милые! - Он закричал, когда он увидел людей в огне .- помоги мне ..
Так ругались, кричали, проклиная все опять прижавшись друг к другу, как если бы это было, готовый растерзать эту несчастную посла, и он просто дико вопили:
- Ой, жги! Помогите! ..- И бросил от одного к другому.
Наконец, все двигались в направлении . Первый пришел лесу, потом начал газы, Земля была еще дымились во всех местах, на дороге лежали обугленные тлеющие деревья. Кто-то предложил подняться на деревне на реке.
Он никогда не вытер окна, и не отходить от нее: с мукой сладкой молочной представлял его брат и сестра побежала в дом, бросил теплое зимнее пальто легких и небольших комнатах с мыть полы и геранью на окнах перегружены счастливым весело ребенка, и как хорошо видно, что улыбнулась нежной Дмитрий Ионыч. И странно, не то что ревность охватила его сердце Булыгин. Он отвернулся от окна, несколько раз ходил из угла в угол, от нескольких часов до Киото с лампадой и старался думать об этом завтра, но ничего не пошли у меня в голове - не торгует, ни сюжета, синий или даже невинных глаза Лебедев.На минуту он остановился перед круглым зеркальцем на стене: запавшие глаза, длинный подвесной нос, борода этой золы козье неровной лоб, редкие волосы и тонкие ... Он попытался улыбнуться - отражает кривая на левой щеке, улыбкой. И, отступая от зеркала, Иван почти выбежал из комнаты на лестничную площадку.
Внизу, в столовой, на своем обычном месте - на диване рядом с книжным шкафом - Антон сидел с книгой, слишком обычным. Иван по-разному и не ожидал увидеть своего сына, но только здесь и только так. Сверху было видно, как узкий, как тыквы голову Антонио да раскрытую книгу, которая у Антона на колени. Вот почему постоянное раздражение Булыгин.
На дальнем конце стола возле печки, сидел в удобном кресле в себе, мать, Иван Николаевич, с вязаньем - высохший, старушка с живой, умный взгляд на малых, мелких морщин в его лицо. Она смотрела поверх очков на Ивана Николаевича, и улыбка, лицо ее озарилось.
Предложить лучший вариант перевода
Как-то весной при обходе Митричу показалось, что за ним кто-то крадется: ехал верхом на лошади и внезапно такое ясное ощущение, что кто-то смотрит из-за кустов в спину, что даже похолодел. Обернулся — никого. И лошадь идет спокойно, но пофыркивает. Но ощущение было таким сильным, что не выдержал, стегнул лошадь, а та, словно тут только и почуяла что-то, полетела пулей. Митрич вцепился в гриву и со страхом смотрел на мелькающие под копытами корневища...
С тех пор, если надо было идти в лес, даже неподалеку, он брал ружье. Он не забыл его и сегодня, когда уже после обеда вдруг прибежал объездчик Савлий: недалеко, в трех верстах, за Медвежьим оврагом обнаружилась незаконная свежая порубка! Сгоряча даже и не подумал про Медвежий овраг, который старался обходить всегда, и за лошадями на выгон не послал, а только сдернул с матицы ружье, горсть патронов в карман сунул и — за Савлием: так давно хотелось поймать воров и устроить громкий судебный процесс, чтобы не только на весь уезд, но и до Казани дошло радение лесничего.
Через полчаса уже были на месте: четыре дубка срезаны низко, под самую землю, и пеньки забросаны прошлогодними 'листьями, а ветки и вершинки свалены неподеятельный и пылкий, нашел и хорошо замаскированный колесный след и с криком: «Я проверю, куда выводит. Наверно, в Загуры, а завтра с понятыми найдем!» — побежал по этому следу.
Митрич, не остыв от гнева, походил кругом, раздвигая мягкие пышные кусты орешника, нашел еще один дубовый пенек и с довольной мстительной ухмылкой разбросал сапогом листья: ну и будет же кому-то от мирового судьи!.. И то правда — давно надо примерно наказать самовольство в лесу, давно! Чтобы знали, как безобразничать, да и деткам своим наказали!
Митрич еще походил вокруг порубки — блины пеньков хорошо были заметны в густой высокой траве, но ничего больше не нашел. Да и этого за глаза хватит — восемь дерев!..
Вдруг совсем близко пискнула синичка. Митрич вздрогнул и обернулся на писк, но широкие мясистые листья орешника плотно закрывали глубь леса. И только вверху золотились в закатном солнце макушки высоких дубов.
— Савлий! — крикнул Митрич. — Са-влий!..
Глухое, невнятное эхо увязло в мертвой тишине вечернего леса. И чем дольше вслушивался Митрич в надежде поймать хотя бы слабый ответ объездчика, тем все глуше и затаеннее делалась тишина — как будто Савлий провалился сквозь землю, как будто провалилось сквозь землю все живое.
Митрич, вмиг похолодев спиной, суетливо сбросил с плеч ружье, постоял, озираясь на заросли орешника, сплошь затянувшие склон. Из овражной низины веяло вечерним холодом, сыростью, вершинки дубов уже потемнели, и только на угодье еще приветно золотились мачтовые сосны.
И еще раз во всю силу легких крикнул Савлия, но лесная даль, тяжело потемневшая, отозвалась невнятным эхом. Неужели он убежал до самых Загур?— ведь это пять верст... В Загурах живет сын Алешка — женился, поставил дом и редко приходит на кордон к отцу: тихо и безмолвно презрел отца. Хотел лесником взять в свое лесничество, с непонятной тупостью отказался, да так, будто раз и навсегда отрезал. И хотя ничего не сказано меж тем.
— Са-а-влий!..
И опять на минуту ожил лес, отозвавшись эхом, ожил, чтобы еще глубже затаиться в тишине и онеметь.
Туман рождался в низине — сквозь прогалы в кустах орешника было видно, как замутился вечерний воздух, и длинные корявые ольхи как будто потянулись еще выше, ожили и вот-вот пойдут из тумана сюда, в гору. И комары все гуще звенели, виясь над кустами прозрачными стаями. Такое же облачко зародилось и над головой Митрича, облепило черный верх картуза, плечи, спину и рукава черной суконной борчатки. А Митрич, держа наготове ружье, все стоял, ждал, выслушивал Савлия в звенящей тишине леса.
Вдруг ему подумалось, что Савлий вовсе и не придет сюда, а свернет прямой дорогой на кордон, и что ему тут нечего стоять и некого ждать. И, поминутно оглядываясь, обходя плотные кусты орешника, Митрич стал подниматься вверх, к соснам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83