Тут и стали землю межевать крестьянам, а землемерами работали военные офицеры с большим образованием, вплоть до генералов, потому и вышел «акт генерального межевания». Стали дороги прокладывать от губернских городов до уездных под названием тракты, а тракт по закону обсаживался деревьями по два ряда, а где и до четырех, больше березу садили, не знаю почему, может, розги из березы хорошие и поэтому... А розг этих, Ванюшко, ой много шло. Худо на своем огороде смотришь — секут, мало поливал — секут, медленное развитие хозяйства — секут... А жили, конечно, бедно, куда бедней нонешнего. Да что говорить, я до солдат и портков не нашивал. Мать рубаху до колен сошьет, подпояшешься, да от снега до снега так и ходишь,— и в поле, и в лес... Тогда в лесу не работали, лесопромышленников не было, кругом стоял бор непроходимый, болота топкие, вот и жили, как в берлоге... Не-ет, Ванюшко, против прежней-то жизни теперешняя куда с добром, не сравнить!.. Вот бы дал мне еще бог годика три-четыре.
— Кушай на здоровье,— сказал повар, поддевая из котла полный черпак ячменной каши.
1 Семик — седьмой от пасхи четверг, троицын, или духов день, встреча весны, день поминовения.
— Ну-у, большие деньги, хорошие!
— Да где, крестный, хорошие. Сапоги хотел купить на
сплав идти, не вышло ничего...
— Ты на сплав собираешься?
— Пойду, что делать...
4
«...пришли в Аргамач рано зашли в контору список лиц нашли конторщик сказал переночуйте, а завтра пойдете на пристань Чевер-олык там кошевой и будете там жить и готовить весла багровища там кушать, а весна холодная днем сильно пригревает, а ночью мороз до восьми градусов расстояние сплава 110 верст много работы по перепуску плотов.
Каждое утро вставать рано чуть свет позавтракавши собираться на работу, а в лодке вода замерзла обливать нечем выкидываешь лед, а снасти мерзлые в сосульках колья примерзлые один к другому, а получишь назначение и вот с утра до позднего вечера балантаешься.
Вот так проходит день за днем, а ниже двигаются другие караваны других купцов.
Доплываем до Старожильска тут пеки и каждый плот надо оттравитъ не хватает шпиленок, а в одной лодке со снастью два человека кормовщик и весельщик.
Я целый день за 40 копеек на веслах тяжело мокро, а кормовщик от одного рубля до рубля 25 копеек работа гораздо суше и легче.
Много заболеваний на сплаве слышно основное животом и увечья, а помощи нет даже порошка в некоторых случаях тонувшим дает приказчик водки 180 — 200 грамм, а вообще рабочим такого удовольствия не имеется.
Доплыли до села Кокшамары, а плоты все на лугах нужно плоты собирать и пароходом выводить на Волгу в затон, а мы согласно условию договора путинное время отработали, а доверенные приказчики нас еще заставляют работать.
Как раз был праздник...»
Йыван ПРОТЯНУЛ повару ГЛИНЯНУЮ ПЛОШКУ.
Хорошо кормят братья Шалаевы, — с издевкой ска-эал стоявший за ним Антип из Кожлаял, который тоже работал веселыциком.
— Это в честь праздника, — сказал другой.
— А в семик1 грех работать...
— Да уж отработались, слава богу, теперь пировать будем,— сказал Антип.
По всему берегу, утыканному лодками, горели обеденные костры. Теплый июньский ветерок, налетевший с берега, из-за видневшихся крыш Кокшамар и блестевшей на солнце церкви, сваливал дымки на полую, широко распластавшуюся даль речного устья. Вдалеке, как призрак, стоял на якоре пароходик, дыша сильно скошенной трубой... А здесь по всему песчаному откосу берега было черно от людей.
Йыван сел на плаху у воды рядом с Миклаем, потом рядом устроился и Антип из Кожлаял. Они съели кашу, сполоснули миски в воде, и Антип сказал, что надо идти искать своих, царевских. Йыван был на сплаве впервые и обычаев не знал, ему казалось, что в этой массе народу ничего не найдешь, и надо держаться поближе к своей кошевой, к артельному котлу. Однако за Антипом пошел. И правда — люди все отчетливее сбивались в земляческие группы: там, где песок переходил в луговину, в черемушнике оказались моркинские, а выше, на угоре, табунились горные марийцы, а еще дальше, у самых крайних кокша-марских домов, на выгоне,— сернурские да торъяльские.
Своих они нашли под деревьями на угоре: здесь даже и костер дымил.
— Чьи будете?— спросил Антип.
— Царевские,— отозвались ему.
— Их-то и надо! Здорово, мужики! Здорово, Демид-ко!— сказал Антип.
И правда, Йыван увидел знакомые лица мужиков из Нырьял, из Больших Яшнур, из Кожлаял...
— А вон и Федор наш! — подтолкнул Йывана Миклай Борода — к костру подходил дядя Федор, неся снизку потрошеных щучек.
Пока варилась уха в котле, сидели рядом, говорили, кто как работал, кому как платили. Но у всех одно сказы
как в омут:
— Ну, чему быть, того не миновать...
— Заварилась каша в Кокшамарах...
Полиция плетками размахивает с криком расходиться,
валось: и оплата, и болезни, и харч, и то, что вот расчету не дают полного, хотят, чтобы собрали плоты в счет договора, подходил к ним какой-то человек, стоял, слушал, потом сказал:
— Ну так как, ребятушки, будем работать?
И чей-то пронзительный, дерзкий голос ответил из-за деревьев, из толпы:
— Сначала рассчитай, потом посмотрим!
— Но по договору плоты должны быть в затоне, а они на лугах...
— А нам какое дело! — отвечал все тот же дерзкий голос под одобрительный гул.— Мы свое отработали, плати.
И опять рассудительно и мягко сказал человек в белом картузе:
— Но мы должны сначала сдать плоты в затон, потом получим за них деньги и тогда рассчитаемся.
Но тут уже загудели дружно, согласно, как растревоженное осиное гнездо. Человек повернулся и, закинув руки за спину, пошел к большому длинному зданию конторы.
— Это наш, — сказал дядя Федор,— Самсон Самсо-ныч.— И покачал головой: — Ох и стелет, ох и стелет мягко, да что-то жестко спать...
Ели уху, заправленную диким луком. Йывану тоже налил Федор, но видел, что все чего-то ждут, ждал и он, держа горячую миску в ладонях.
— Завтра праздник, сегодня предпраздничный вечер,— сказал в тишине старик, чем-то похожий на Тойгизю.— Надо сначала совершить молитву.— И, встав на колени возле своей миски, громкой скороговоркой запричитал: — Пусть бог даст на веки вдоволь хлеба и соли, пусть он поможет заработать много денег и облегчит жизнь. И помянем, братья, отцов наших, матерей наших и всех, кого прибрал бог, пусть земля им будет мягкой постелью, пусть дни их будут так же светлы, как и наши...
И следом за этим громким причетом уже отовсюду слышалось:
— Пусть... пусть... пусть...
Но какая уха без вина, какой праздник без веселья? Стукнулись кружками, посерьезнели на миг лицами. И —
— С праздничком со светлым...
В кружку Йывана тоже плеснули — на самое донышко, и он выпил вместе со всеми и поперхнулся. Дядя Федор постукал его по спине, говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Кушай на здоровье,— сказал повар, поддевая из котла полный черпак ячменной каши.
1 Семик — седьмой от пасхи четверг, троицын, или духов день, встреча весны, день поминовения.
— Ну-у, большие деньги, хорошие!
— Да где, крестный, хорошие. Сапоги хотел купить на
сплав идти, не вышло ничего...
— Ты на сплав собираешься?
— Пойду, что делать...
4
«...пришли в Аргамач рано зашли в контору список лиц нашли конторщик сказал переночуйте, а завтра пойдете на пристань Чевер-олык там кошевой и будете там жить и готовить весла багровища там кушать, а весна холодная днем сильно пригревает, а ночью мороз до восьми градусов расстояние сплава 110 верст много работы по перепуску плотов.
Каждое утро вставать рано чуть свет позавтракавши собираться на работу, а в лодке вода замерзла обливать нечем выкидываешь лед, а снасти мерзлые в сосульках колья примерзлые один к другому, а получишь назначение и вот с утра до позднего вечера балантаешься.
Вот так проходит день за днем, а ниже двигаются другие караваны других купцов.
Доплываем до Старожильска тут пеки и каждый плот надо оттравитъ не хватает шпиленок, а в одной лодке со снастью два человека кормовщик и весельщик.
Я целый день за 40 копеек на веслах тяжело мокро, а кормовщик от одного рубля до рубля 25 копеек работа гораздо суше и легче.
Много заболеваний на сплаве слышно основное животом и увечья, а помощи нет даже порошка в некоторых случаях тонувшим дает приказчик водки 180 — 200 грамм, а вообще рабочим такого удовольствия не имеется.
Доплыли до села Кокшамары, а плоты все на лугах нужно плоты собирать и пароходом выводить на Волгу в затон, а мы согласно условию договора путинное время отработали, а доверенные приказчики нас еще заставляют работать.
Как раз был праздник...»
Йыван ПРОТЯНУЛ повару ГЛИНЯНУЮ ПЛОШКУ.
Хорошо кормят братья Шалаевы, — с издевкой ска-эал стоявший за ним Антип из Кожлаял, который тоже работал веселыциком.
— Это в честь праздника, — сказал другой.
— А в семик1 грех работать...
— Да уж отработались, слава богу, теперь пировать будем,— сказал Антип.
По всему берегу, утыканному лодками, горели обеденные костры. Теплый июньский ветерок, налетевший с берега, из-за видневшихся крыш Кокшамар и блестевшей на солнце церкви, сваливал дымки на полую, широко распластавшуюся даль речного устья. Вдалеке, как призрак, стоял на якоре пароходик, дыша сильно скошенной трубой... А здесь по всему песчаному откосу берега было черно от людей.
Йыван сел на плаху у воды рядом с Миклаем, потом рядом устроился и Антип из Кожлаял. Они съели кашу, сполоснули миски в воде, и Антип сказал, что надо идти искать своих, царевских. Йыван был на сплаве впервые и обычаев не знал, ему казалось, что в этой массе народу ничего не найдешь, и надо держаться поближе к своей кошевой, к артельному котлу. Однако за Антипом пошел. И правда — люди все отчетливее сбивались в земляческие группы: там, где песок переходил в луговину, в черемушнике оказались моркинские, а выше, на угоре, табунились горные марийцы, а еще дальше, у самых крайних кокша-марских домов, на выгоне,— сернурские да торъяльские.
Своих они нашли под деревьями на угоре: здесь даже и костер дымил.
— Чьи будете?— спросил Антип.
— Царевские,— отозвались ему.
— Их-то и надо! Здорово, мужики! Здорово, Демид-ко!— сказал Антип.
И правда, Йыван увидел знакомые лица мужиков из Нырьял, из Больших Яшнур, из Кожлаял...
— А вон и Федор наш! — подтолкнул Йывана Миклай Борода — к костру подходил дядя Федор, неся снизку потрошеных щучек.
Пока варилась уха в котле, сидели рядом, говорили, кто как работал, кому как платили. Но у всех одно сказы
как в омут:
— Ну, чему быть, того не миновать...
— Заварилась каша в Кокшамарах...
Полиция плетками размахивает с криком расходиться,
валось: и оплата, и болезни, и харч, и то, что вот расчету не дают полного, хотят, чтобы собрали плоты в счет договора, подходил к ним какой-то человек, стоял, слушал, потом сказал:
— Ну так как, ребятушки, будем работать?
И чей-то пронзительный, дерзкий голос ответил из-за деревьев, из толпы:
— Сначала рассчитай, потом посмотрим!
— Но по договору плоты должны быть в затоне, а они на лугах...
— А нам какое дело! — отвечал все тот же дерзкий голос под одобрительный гул.— Мы свое отработали, плати.
И опять рассудительно и мягко сказал человек в белом картузе:
— Но мы должны сначала сдать плоты в затон, потом получим за них деньги и тогда рассчитаемся.
Но тут уже загудели дружно, согласно, как растревоженное осиное гнездо. Человек повернулся и, закинув руки за спину, пошел к большому длинному зданию конторы.
— Это наш, — сказал дядя Федор,— Самсон Самсо-ныч.— И покачал головой: — Ох и стелет, ох и стелет мягко, да что-то жестко спать...
Ели уху, заправленную диким луком. Йывану тоже налил Федор, но видел, что все чего-то ждут, ждал и он, держа горячую миску в ладонях.
— Завтра праздник, сегодня предпраздничный вечер,— сказал в тишине старик, чем-то похожий на Тойгизю.— Надо сначала совершить молитву.— И, встав на колени возле своей миски, громкой скороговоркой запричитал: — Пусть бог даст на веки вдоволь хлеба и соли, пусть он поможет заработать много денег и облегчит жизнь. И помянем, братья, отцов наших, матерей наших и всех, кого прибрал бог, пусть земля им будет мягкой постелью, пусть дни их будут так же светлы, как и наши...
И следом за этим громким причетом уже отовсюду слышалось:
— Пусть... пусть... пусть...
Но какая уха без вина, какой праздник без веселья? Стукнулись кружками, посерьезнели на миг лицами. И —
— С праздничком со светлым...
В кружку Йывана тоже плеснули — на самое донышко, и он выпил вместе со всеми и поперхнулся. Дядя Федор постукал его по спине, говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83