— Из Царева,— буркнул человек. Видно было, что ему привычней спрашивать, чем отвечать.
— А куда ехать собрались? — сказал Тойгизя.— По такой погоде нельзя далеко ездить...
— На Большую Кокшагу,— громче добавил человек. Даже показалось, что он злится.
И мужики присмирели, притихли. Все поняли, какой человек явился к ним в гости: на Большую Кокшагу, в казенные леса ездят только богатые, большие люди.
Светила на столе лампа, покачивалось на черном потолке светлое кольцо, трещали дрова в печке, и ветер завывал за стеной...
— Далеко отсюда до кордона? — спросил человек, не поднимая головы.
— Да верст десять...
— У вас лошади устали и поэтому сюда заехали, да? — сгорая от любопытства, спросил Йыван.
— Лошадь не устала, дорогу на кордон потеряли. Вдобавок лошадь стала: гони не гони — не трогается с места.
— Наверно, волка почуяла, — сказал Тойгизя.— За два-три километра чует лошадь дикого зверя.
— И мы так подумали. Потом повернули лошадь назад, и она понеслась. Верст пять на скаку летели, чуть не опрокинулись...
Вошел ямщик в красном полушубке.
— Кажется, повернуло на мороз, — сказал он, протягивая руки к печке.
— Хорошо все там сделал? — спросил его строго хозяин.
— Все.
— Ружье прибрал?
— Прибрал.
— Ну и ладно...
— Попробуйте лесного чая,— позвал гостей Карасим.
— Теперь можно и отдохнуть, — умиротворенно сказал хозяин.
— Ложитесь вот здесь, — показал Очандр на свободное место на краю нар. Многие мужики уже спали — их сморила усталость и дума о завтрашней работе. Не спали еще только Очандр да Тойгизя, куривший возле печурки.
Легли. Очандр увернул огонь в лампе и тоже лег.
— А сами вы кто будете? — спросил вдруг из темноты Тойгизя.
— Аль вы меня не знаете? — приподнявшись на своей постели, сказал хозяин.
Тойгизя не нашелся, что ответить. Ему и в самом деле были знакомы и черты, и голос этого человека. Но в полутемной комнате он не может его хорошо разглядеть, а довериться предчувствию своему боится. Раньше Тойгизя многих знал в Царевококшайске: и богатых, и бедных, и чиновников, и начальников, а в последнее время понемногу все забывалось. Иные старики и с жизнью распрощались, а те, что бегали раньше босиком, выросли, изменились.
— Если даже Япыка Тымапиевича не знаете, то и на свете не нужно жить,— назидательно сказал ямщик сытым голосом и зевнул.
— Волостного старшину? — робко спросил Тойгизя.
— Япык Тымапиевич долго служил старшиной, это правда.
Тойгизя привстал и посмотрел на лежащего старшину. По лицо Япыка не было видно, .а только толстое, большое тело под шубой, из-под которой до колен высовывались ноги в валенках...
— А ты сам откуда? — спросил Тымапи Япык, увидевший, должно быть, привставшего Тойгизю. Но тот сделал вид, что не расслышал, ничего ему не ответил, быстро подошел к столу, нагнулся к лампе и задул дай праздник на всякий день, да и только! Сядет в санки в раскинутую Тойплатом белую романовскую шубу, крикнет звонким, удалым тонким голоском: «Ну, пошел!» — и лошадь, точно только и ждет его, срывается с места, Тойплат бежит, валится боком в передок, а Серафима хо-
92

часов в десять, при полном свете ясного дня отъехали от зимовья: до кордона было не больше двадцати верст.
Выехали на просеку, по ней легко попали на аргама-чинскую дорогу, потом свернули на проселок, ведущий через лес к горномарийскому починку. Теперь даже странно было, как они вчера пропустили эту заметную отворотку. Да и то правда — лошадь несла вскачь, где уж тут следить за дорогой, когда кошевка чудом не перевертывалась па раскатах...
Сейчас все было иначе: и ровнее, глаже дорога, и золотисто-зеленый осинник не то что не страшил, но веселил душу своей доброй прозрачностью... Тымапи Япык задремал, согревшись в волчьей дохе.
Лошадь бежала бодро. Тойплат тянул заунывно-веселую мелодию и не заметил, как проехал эти шесть верст — показался горномарийский починок: низкие маленькие дома тонули в снегу, а дымы из труб были похожи на приветливые флаги.
Посредине деревни встретился мужчина с окладистой бородой и топором за поясом на спине, и Тойплат спросил по-русски, как доехать до кордона. Размахивая руками, мужик по-русски же объяснил.
«Так, правильно!» — весело отметил про себя Тойплат, обернулся на спящего хозяина и понужнул лошадь.
За деревней свернули направо — едва заметная, рыхлая дорога вела через поле к близкому, темной стеной стоящему бору. Сытый, рослый гнедой мерин легко взбивал сильными ногами рыхлый снег, колокольчик под дугой звонко бренчал, и потому трудность пути еще не замечалась. Мелькнули возле кошевки и первые сосны. Дорога стала вроде бы получше, да и ветерок не задувал, не морозил левую щеку Тойплату, не заворачивал направо чистый, рассыпчатый хвост мерина. Да и под уклон пошла дорога — сосны только замелькали. Хорошо! Любит Тойплат быструю езду на крепкой хозяйской лошади. Правда, ему больше нравится возить не Япыка, а его молодую жену Серафиму Васильевну — та и вовсе не при- хочет, стукает по его спине: «Медведь проклятый, все ноги отдавил!..» И от одних этих слов сердце рвется из груди Тойплата: так близка, так доступна кажется ему эта молодая, разбитная и веселая жена вечно хмурого, жирного и сердитого Япыка... А вот недавно, в октябре, Япык делал какой-то праздник, созвал гостей со всего Царева, даже и лесничий Митрич, к которому они теперь едут, был. И до поздней ночи в доме шло веселье. Тойплат ходил по двору, сердце его сжигала зависть и ненависть: он видел в окно, как Серафима танцует с усатым воинским начальником, как смеется каким-то его словам, а у того глаза сладкие, котовьи. Такие же котовьи глаза видел он и у краснобородого лесничего, когда тот с Серафимой о чем-то говорил за столом... Но смертельным ударом по сердцу Тойплата, уставшего ходить, огорченного и злого, были внезапно громкие слова:
— А ты — милая кошечка!
Тойплат, сидевший возле крыльца на деревянных козлах, замер. На крыльце в лунном ясном свете блестели погоны на плечах воинского начальника и резко, как снег, белело платье Серафимы.
— За один твой поцелуй можно жизнь отдать! — игриво сказал воинский начальник, и Тойплат увидел, как офицер ловко охватил Серафиму. Тойплат попятился, полено под ногой стукнуло.
— Кто там? — испуганно крикнул воинский начальник.
— Это наш Тойплат,— стюкойно сказала Серафима и рассыпалась беззаботным веселым смехом, точно уже знала греховные мысли Тойплата и потому не боялась его. И, странное дело, Тойплат не только не огорчился, не поппк душой, но с еще большей силой разгорелась в нем Глухая, дикая, упорная страсть к Серафиме.
I» ту ночь он не сомкнул глаз. И когда гости разо-п| Iпек и в доме остался только один Митрич, он ходил ПО двору и глядел на светящееся окно в мезонине, где поместили ночевать лесничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83