Надеюсь, что Виллу Аунвярк успел в двух словах объяснить им положение. Да и что тут расспрашивать, сейчас увидим все своими глазами. Еще полчаса быстрого хода, может, чуточку больше, и подойдем к реке. Справа улавливаю слабый шум, это, должно быть, водопад. Если только не толчки собственной крови. Успокойся, Яан, внушаю себе, чем серьезнее работа, тем тверже должны быть спокойствие и сосредоточенность. Хватит уже с нас этих срывающихся на визг женоподобных мужиков, которых в таком изобилии разбросали по всей земле смутные времена и перетряхнутое навыворот общество. По любому поводу первым делом в крик! Кое-кто хоть и в кожанке да с маузером на боку, но как был бабой, так бабой и остался, мщу я в мыслях Авлою.
Я ни сном ни духом не мог предположить, что, лишенный всех чинов и званий, Авлой окончит свою жизнь несправедливо обвиненным, и неожиданно ровно через двадцать лет, день в день. Возможно, я сжалился бы тогда над ним. А может, со зла пожал бы плечами: каждый сам готовит свое будущее, что посеешь, то и пожнешь.
Прежде чем увидеть саму реку, мы ощущаем ее дыхание. Это характерное и извечно присущее большой прохладной воде дуновение. Свежее и бодрящее, с небольшим привкусом, замешенным на запахах торфяных топей и рыбьей чешуи, намокших сосновых пней и смоленых лодок. Это второй знакомый запах моего детства. Первый — смесь сухой и першившей в горле хлопковой пыли и машинного масла, запах, который я с мальчишеских лет улавливал в отцовской рабочей одежде, а позднее — в машинных залах фабрики. Дыхание реки возвращает меня в знакомый мир, шаг мой становится упруже, мысли четче. Я точно знаю, с чего начать, как только мы дойдем до места. У меня такое ощущение, что ребята исполнены той же готовности к прыжку, я могу на них положиться, они тут дома.
Теперь справа уже явно прослушивается шум водопада. Еще с полверсты, и мы приступим к делу.
Ни одного постороннего звука на фоне далекого шума водопада. Это ничего не значит: поди, немцы не станут греметь и горланить, когда поплывут на остров. Они умеют отлично маскироваться. К нашему величайшему сожалению, они вообще умеют очень хорошо воевать. Прошли для этого основательную выучку и подчиняются приказу. Если приказ толковый, им непросто утереть нос Остается пережидать и смотреть в оба, пока они получат более глупое приказание. Вся наша надежда сейчас на быстроту. Немецким пехотинцам при полной выкладке, пожалуй, потребуется больше времени на то, чтобы доставлять по назначению приказы и их выполнять.
Прямо перед нами по ту сторону темнеющей речной глади поднимается глухая, непроницаемая стена кустарника. У нас на всех речных островах растет уйма шиповника, в прошлом мы частенько плавали летом наперегонки на Королевский и Большой острова наломать цветущего шиповника. Сейчас на острове тихо. Насколько видит глаз, на противоположном берегу, от острова в сторону Кулги, тоже не заметно никакого движения. Но это меня мало утешает. Если немцы умные, они постараются попасть на остров под прикрытием самого острова, где мы их не можем засечь, и не полезут иод пули. А почему они должны быть глупыми? Главное — чтобы найти быстро самое нужное: лодку и человека на острове, он явно ранен и его придется тащить в лодку на себе.
Останавливаюсь в десятке шагов от реки, за последней полоской кустов. Теперь надо действовать так незаметно, чтобы наш берег спорил по безжизненности с противоположным. Подаю ребятам знак: тихо! Понимаю сам, насколько это излишне, но, в конце концов, отвечаю я, и я должен что-то делать. Они безмолвно ждут распоряжений. Любой приказ должен быть крайне коротким и точным.
Посылаю ребят по двое налево и направо искать лодку, сам остаюсь с Виллу наблюдать и принимать решение. Ни малейшего ветерка, кусты не шелестят — замерший июльский вечер. Сумерки лишь немного сгустились, вместе с этим словно бы плотнее и громче становится доносящийся снизу шум водопада. Перед глазами все неподвижно, постепенно мне начинает казаться, что кругом даже чересчур тихо, это не совсем естественно. Хотя было бы смешно предполагать, что кто-то преднамеренно устроил эту тишину, чтобы завлечь нас. Отгоняю от себя чувство тревоги, которое усиливается вынужденной бездеятельностью. Водопад шумит не переставая, как-то требовательно, я еще никогда не замечал подобной навязчивости в его гуле. Но вряд ли я когда-нибудь так долго торчал в бездеятельности на берегу. Когда рыбачишь, то мысли все время сосредоточены на ловле, когда плаваешь, обычно ни о чем не думаешь.
Авлой тоже приплелся следом за нами, видно, не мог успокоиться. Все же пришел, с чувством удовлетворения отметил я, хоть сколько-то беспокоится о своем человеке. Но Авлой не подходит к нам, остается наблюдать неподалеку за кустом, словно бы подчеркивая этим: он в этом мероприятии не участвует, просто наблюдает и ни за что не отвечает.
Ну и пусть.
Чутье меня не обманывает. Вскоре Мишка Голдин возвращается с верховья на маленькой рыбацкой лодчонке. Когда он, укрываясь в тени берега, подплыл на ней поближе, держа весло, будто орясину, больше отталкиваясь им, чем гребя, оказалось, что он наполовину заполнил собой линялый челнок. Мишка все время противоположный берег. Вслед за Голдиным появляются Ковальский и Сульте. Увидев товарища в лодке, они понимают, что им больше не нужно шарить по склонившимся над водой кустам.
Короткий совет на берегу. Мы старательно укрываемся за кустами и говорим вполголоса, хотя безмолвие Большого острова, неподвижно уставившегося на нас с середины реки, и не требует таких предосторожностей. Виллу Аунвярк заявляет свое право поплыть на остров: в провале операции он частично винит себя. В лодке больше двух человек не уместится, а если человек на острове раненый, он займет и того больше места. Тут же возникает небольшая перепалка, вроде небольшого митинга, каждый готов сегодня совершить подвиг. Почему это Виллу, пусть он лучше прикрывает с берега. Я лучше плаваю, мало ли что может случиться, вдруг лодка потонет, я в любом случае вытащу человека на берег, гундит приглушенно Максим Хейнтук. Нет, ты гляди, какой бугай, будто айсберг, на реке лучшей мишени не придумаешь, к тому же двух таких челнок не поднимет, еще перевернется, а я легкий, да и, наконец, кто лодку выискал? Они теряют чувство реальности и, стараясь переговорить друг друга, начинают повышать голос. Все это напоминает нескончаемую свару молодых петушков, ни один из которых ни за что не может выйти победителем. Можно только удивляться, сколько у каждого из них ценных для разведчика способностей и как хорошо они во всем осведомлены. Один метко стреляет, другой искусно гребет, даже чувство ориентировки и приспособившееся^ темноге зрение идут в ход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Я ни сном ни духом не мог предположить, что, лишенный всех чинов и званий, Авлой окончит свою жизнь несправедливо обвиненным, и неожиданно ровно через двадцать лет, день в день. Возможно, я сжалился бы тогда над ним. А может, со зла пожал бы плечами: каждый сам готовит свое будущее, что посеешь, то и пожнешь.
Прежде чем увидеть саму реку, мы ощущаем ее дыхание. Это характерное и извечно присущее большой прохладной воде дуновение. Свежее и бодрящее, с небольшим привкусом, замешенным на запахах торфяных топей и рыбьей чешуи, намокших сосновых пней и смоленых лодок. Это второй знакомый запах моего детства. Первый — смесь сухой и першившей в горле хлопковой пыли и машинного масла, запах, который я с мальчишеских лет улавливал в отцовской рабочей одежде, а позднее — в машинных залах фабрики. Дыхание реки возвращает меня в знакомый мир, шаг мой становится упруже, мысли четче. Я точно знаю, с чего начать, как только мы дойдем до места. У меня такое ощущение, что ребята исполнены той же готовности к прыжку, я могу на них положиться, они тут дома.
Теперь справа уже явно прослушивается шум водопада. Еще с полверсты, и мы приступим к делу.
Ни одного постороннего звука на фоне далекого шума водопада. Это ничего не значит: поди, немцы не станут греметь и горланить, когда поплывут на остров. Они умеют отлично маскироваться. К нашему величайшему сожалению, они вообще умеют очень хорошо воевать. Прошли для этого основательную выучку и подчиняются приказу. Если приказ толковый, им непросто утереть нос Остается пережидать и смотреть в оба, пока они получат более глупое приказание. Вся наша надежда сейчас на быстроту. Немецким пехотинцам при полной выкладке, пожалуй, потребуется больше времени на то, чтобы доставлять по назначению приказы и их выполнять.
Прямо перед нами по ту сторону темнеющей речной глади поднимается глухая, непроницаемая стена кустарника. У нас на всех речных островах растет уйма шиповника, в прошлом мы частенько плавали летом наперегонки на Королевский и Большой острова наломать цветущего шиповника. Сейчас на острове тихо. Насколько видит глаз, на противоположном берегу, от острова в сторону Кулги, тоже не заметно никакого движения. Но это меня мало утешает. Если немцы умные, они постараются попасть на остров под прикрытием самого острова, где мы их не можем засечь, и не полезут иод пули. А почему они должны быть глупыми? Главное — чтобы найти быстро самое нужное: лодку и человека на острове, он явно ранен и его придется тащить в лодку на себе.
Останавливаюсь в десятке шагов от реки, за последней полоской кустов. Теперь надо действовать так незаметно, чтобы наш берег спорил по безжизненности с противоположным. Подаю ребятам знак: тихо! Понимаю сам, насколько это излишне, но, в конце концов, отвечаю я, и я должен что-то делать. Они безмолвно ждут распоряжений. Любой приказ должен быть крайне коротким и точным.
Посылаю ребят по двое налево и направо искать лодку, сам остаюсь с Виллу наблюдать и принимать решение. Ни малейшего ветерка, кусты не шелестят — замерший июльский вечер. Сумерки лишь немного сгустились, вместе с этим словно бы плотнее и громче становится доносящийся снизу шум водопада. Перед глазами все неподвижно, постепенно мне начинает казаться, что кругом даже чересчур тихо, это не совсем естественно. Хотя было бы смешно предполагать, что кто-то преднамеренно устроил эту тишину, чтобы завлечь нас. Отгоняю от себя чувство тревоги, которое усиливается вынужденной бездеятельностью. Водопад шумит не переставая, как-то требовательно, я еще никогда не замечал подобной навязчивости в его гуле. Но вряд ли я когда-нибудь так долго торчал в бездеятельности на берегу. Когда рыбачишь, то мысли все время сосредоточены на ловле, когда плаваешь, обычно ни о чем не думаешь.
Авлой тоже приплелся следом за нами, видно, не мог успокоиться. Все же пришел, с чувством удовлетворения отметил я, хоть сколько-то беспокоится о своем человеке. Но Авлой не подходит к нам, остается наблюдать неподалеку за кустом, словно бы подчеркивая этим: он в этом мероприятии не участвует, просто наблюдает и ни за что не отвечает.
Ну и пусть.
Чутье меня не обманывает. Вскоре Мишка Голдин возвращается с верховья на маленькой рыбацкой лодчонке. Когда он, укрываясь в тени берега, подплыл на ней поближе, держа весло, будто орясину, больше отталкиваясь им, чем гребя, оказалось, что он наполовину заполнил собой линялый челнок. Мишка все время противоположный берег. Вслед за Голдиным появляются Ковальский и Сульте. Увидев товарища в лодке, они понимают, что им больше не нужно шарить по склонившимся над водой кустам.
Короткий совет на берегу. Мы старательно укрываемся за кустами и говорим вполголоса, хотя безмолвие Большого острова, неподвижно уставившегося на нас с середины реки, и не требует таких предосторожностей. Виллу Аунвярк заявляет свое право поплыть на остров: в провале операции он частично винит себя. В лодке больше двух человек не уместится, а если человек на острове раненый, он займет и того больше места. Тут же возникает небольшая перепалка, вроде небольшого митинга, каждый готов сегодня совершить подвиг. Почему это Виллу, пусть он лучше прикрывает с берега. Я лучше плаваю, мало ли что может случиться, вдруг лодка потонет, я в любом случае вытащу человека на берег, гундит приглушенно Максим Хейнтук. Нет, ты гляди, какой бугай, будто айсберг, на реке лучшей мишени не придумаешь, к тому же двух таких челнок не поднимет, еще перевернется, а я легкий, да и, наконец, кто лодку выискал? Они теряют чувство реальности и, стараясь переговорить друг друга, начинают повышать голос. Все это напоминает нескончаемую свару молодых петушков, ни один из которых ни за что не может выйти победителем. Можно только удивляться, сколько у каждого из них ценных для разведчика способностей и как хорошо они во всем осведомлены. Один метко стреляет, другой искусно гребет, даже чувство ориентировки и приспособившееся^ темноге зрение идут в ход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85