Мать угощала его всем, что было у нас в кладовке,— принесла из подвала соленых рыжиков, это единственное лакомство, которое Юрий, еще живя дома, иногда таскал тайком из кадушки, но у брата аппетита, казалось, хватало лишь на ржаной хлеб из фабричной пекарни, было видно, как он по нему соскучился. Отец, прижав к груди восьмифунтовую буханку, знай нарезал большущие ломти и смотрел сочувственно, как Юрий ест. К чаю мама положила на стол большие разноцветные куски постного фруктового сахара. Юрий вертел в пальцах сахар как что-то давно забытое.
Затем брат в испуге глянул на свои серебряные с крышечкой карманные часы и заторопился.
Ты что, не останешься ночевать, удивилась мама, в кои-то веки под отчим кровом. Тесновато, конечно, но все поместимся, нам здесь и раньше места хватало, на морях-океанах ты не очень-то вырос.
Нет, нет, мама, я обязательно должен явиться к вечернему чаю в кают-компанию. Не сердись, у нас на пароходе не принято нарушать традиции, этого себе не позволяют даже старшие офицеры, не говоря уж обо мне. Если урву минутку, завтра снова забегу накоротке, ты только принеси из лавки свежую буханку хлеба. Авось капитан отпустит, он у нас человек не без понятия, я сказал ему, что у меня тут живут родители, которых я уже сколько лет не видел.
Я поплел проводить Юру, и на проспекте, под липами, он мне объяснил самое главное. Будто в ответ на мой вопрос, которого дома вроде бы и не слышал. Вот что, парень, сказал Юрий, я хочу тебе сказать одну вещь, с тем чтобы ты смог потолковее устроить свою жизнь. Для таких, как мы с тобой, нигде на белом свете ничего не приготовлено, все придется собственными когтями наскребать да своим горбом, выслуживать. Палубным матросом на русском пароходе ушел я из Нарвы, на английском пароходе начал с кочегара, кидал в топку уголь, сам в поту и чумазый, как черт, урывками после вахты учился профессии, во время стоянок в Англии сдавал экзамены. Так постепенно и дошел до машиниста, до второго помощника чифа, главного механика. Имей в виду, таких, как мы с тобой, нигде никто не ждет, нас на свете слишком много. Лучшие места давным-давно заняты. Только при помощи железного упорства сможешь куда-нибудь вылезти, и то, если повезет. Они тебя за человека не считают, но не обращай на это внимания, выполняй свою работу с неукоснительным прилежанием и точностью, тогда мало-помалу станешь для них необходимым, наконец они вынуждены будут тебя заметить и продвинуть. Но упаси тебя бог отступиться даже в самом малом. Чтобы на тебя не пало и тени подозрения! В противном случае злорадству их не будет предела, если у них появится возможность обратить тебя в прах, согнать обратно в темноту судового трюма, под дощатый настил, где над самым килем в кромешной темени хлюпает ржавая трюмная вода и плавают облезлые дохлые крысы.
Юрий сдержал слово. Пока в Нарве сгружали с судна тюки хлопка, он еще дважды забегал на часок домой, мы каждый раз с нетерпением ждали его. О своих плаваниях он рассказывал скупо, все нюхал ржаной хлеб и просил: расскажите, что еще новенького у нас на Кренгольме. На пароход он меня провести не смог, я только ходил на пристань провожать, когда они отчаливали.
На следующий год Юрий прислал нам из Ливерпуля фотографию, на кп: -рэй он стоит с выпрямленной, как у истого англичанина, спиной на фоне какой-то рукотворной скалы, в офицерском кителе с золотыми пуговицами, на голове до потешного маленькая фуражка, подбородок подперт накрахмаленным стоячим воротничком и кончики усов заострены, как пики. Он впервые был нанят механиком на какую-то старую посудину. На обороте фотографии Юрий собственной рукой написал: Джордж Теддер, 25 мая 1914 года.
Эту фотографию я впервые увидел, когда вернулся уже с войны. После нее ни строчки от Юрия не приходило. Боюсь, что и ждать уже бесполезно. Англия все эти годы вела свою войну на всех морях. Между нами все время оставалось слишком много немецких мин и подводных лодок, от которых изношенным стальным гробам не было спасения.
Удивительным образом запах хорошего трубочного табака у меня с тех пор всегда связывается с братом Юрием и с тем, что он говорил мне на проспекте: для таких, как мы с тобой, нигде в мире ничего не приготовлено, никто не ждет нашего брата, нас на свете слишком много. Вот только его намерение выбраться из подобного положения исключительно через личное старание и самоотречение было не по мне. В семнадцатом году в окопах под Двинском я впервые услышал от большевиков о другой возможности, которая пришлась мне куда больше по душе. А именно: до основания переделать старый мир.
Пачку дорогого табака и прямую полированную английскую трубку привез тогда Юрий в подарок отцу. В первый и последний раз. После приезда Юрия наша пятая казарма еще долго по воскресеньям благоухала медовым ароматом островов пряностей и тропического леса. Соседские ребятишки забирались с ногами на верхние нары и самозабвенно вдыхали этот запах.
Сейчас наши фотографии должны бы храниться рядышком в семейном альбоме Юты: Юрий со своей маленькой морской фуражкой на фоне прибрежной скалы и я со своей лихо заломленной офицерской у лесной поляны. До обидного мало успели мы оба, каждый по-своему. Не взобрался он на верхнюю ступеньку, да и после меня этот мир в большей степени остался неперекроенным. Можно сказать, что парням из семьи Теддеров не повезло. Так ведь у нарвских ребят и раньше не было особого выбора — или отправляться на авось по белу свету, или оставаться здесь же, на фабричном дворе. Хотя мне лично в чем-то все же частично и повезло, только вот везение это оказалось непродолжительным.
Дауман поинтересовался, с чего это у нашего отряда вдруг такой необычный лозунг. Пришлось рассказать ему о попытках Авлоя навести у нас свой порядок — молодые ребята шустрые, с лету за слово цепляются, потом успевай удивляться, откуда что взялось. Без причин ничего не бывает. Уж не иначе как Авлой обронил что-то обидное насчет хулиганства, это задело ребят за живое. Кому приятны чужие указки?
Ох уж эти мне фабричные, погрозил пальцем Ансис, не в силах сохранить на лице строгое выражение. Смотри у меня, чтоб я этого лозунга больше не видел. Не то пиши тут за вас объяснительные. Ты учти, шутки-то далеко не все понимают.
Он не счел нужным распространяться насчет того, что именно сказали по этому поводу более серьезные товарищи, по мнению которых было непристойным и почти что кощунственным шутить шутки с революционными символами, каковыми являются лозунги на красном полотнище.
К счастью, мне повезло, и в дальнейшем я был избавлен от общения с людьми, не понимающими шуток. Это на самом деле было очень здорово, невзирая на все прочие несчастья. Права присказка, что нет худа без добра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Затем брат в испуге глянул на свои серебряные с крышечкой карманные часы и заторопился.
Ты что, не останешься ночевать, удивилась мама, в кои-то веки под отчим кровом. Тесновато, конечно, но все поместимся, нам здесь и раньше места хватало, на морях-океанах ты не очень-то вырос.
Нет, нет, мама, я обязательно должен явиться к вечернему чаю в кают-компанию. Не сердись, у нас на пароходе не принято нарушать традиции, этого себе не позволяют даже старшие офицеры, не говоря уж обо мне. Если урву минутку, завтра снова забегу накоротке, ты только принеси из лавки свежую буханку хлеба. Авось капитан отпустит, он у нас человек не без понятия, я сказал ему, что у меня тут живут родители, которых я уже сколько лет не видел.
Я поплел проводить Юру, и на проспекте, под липами, он мне объяснил самое главное. Будто в ответ на мой вопрос, которого дома вроде бы и не слышал. Вот что, парень, сказал Юрий, я хочу тебе сказать одну вещь, с тем чтобы ты смог потолковее устроить свою жизнь. Для таких, как мы с тобой, нигде на белом свете ничего не приготовлено, все придется собственными когтями наскребать да своим горбом, выслуживать. Палубным матросом на русском пароходе ушел я из Нарвы, на английском пароходе начал с кочегара, кидал в топку уголь, сам в поту и чумазый, как черт, урывками после вахты учился профессии, во время стоянок в Англии сдавал экзамены. Так постепенно и дошел до машиниста, до второго помощника чифа, главного механика. Имей в виду, таких, как мы с тобой, нигде никто не ждет, нас на свете слишком много. Лучшие места давным-давно заняты. Только при помощи железного упорства сможешь куда-нибудь вылезти, и то, если повезет. Они тебя за человека не считают, но не обращай на это внимания, выполняй свою работу с неукоснительным прилежанием и точностью, тогда мало-помалу станешь для них необходимым, наконец они вынуждены будут тебя заметить и продвинуть. Но упаси тебя бог отступиться даже в самом малом. Чтобы на тебя не пало и тени подозрения! В противном случае злорадству их не будет предела, если у них появится возможность обратить тебя в прах, согнать обратно в темноту судового трюма, под дощатый настил, где над самым килем в кромешной темени хлюпает ржавая трюмная вода и плавают облезлые дохлые крысы.
Юрий сдержал слово. Пока в Нарве сгружали с судна тюки хлопка, он еще дважды забегал на часок домой, мы каждый раз с нетерпением ждали его. О своих плаваниях он рассказывал скупо, все нюхал ржаной хлеб и просил: расскажите, что еще новенького у нас на Кренгольме. На пароход он меня провести не смог, я только ходил на пристань провожать, когда они отчаливали.
На следующий год Юрий прислал нам из Ливерпуля фотографию, на кп: -рэй он стоит с выпрямленной, как у истого англичанина, спиной на фоне какой-то рукотворной скалы, в офицерском кителе с золотыми пуговицами, на голове до потешного маленькая фуражка, подбородок подперт накрахмаленным стоячим воротничком и кончики усов заострены, как пики. Он впервые был нанят механиком на какую-то старую посудину. На обороте фотографии Юрий собственной рукой написал: Джордж Теддер, 25 мая 1914 года.
Эту фотографию я впервые увидел, когда вернулся уже с войны. После нее ни строчки от Юрия не приходило. Боюсь, что и ждать уже бесполезно. Англия все эти годы вела свою войну на всех морях. Между нами все время оставалось слишком много немецких мин и подводных лодок, от которых изношенным стальным гробам не было спасения.
Удивительным образом запах хорошего трубочного табака у меня с тех пор всегда связывается с братом Юрием и с тем, что он говорил мне на проспекте: для таких, как мы с тобой, нигде в мире ничего не приготовлено, никто не ждет нашего брата, нас на свете слишком много. Вот только его намерение выбраться из подобного положения исключительно через личное старание и самоотречение было не по мне. В семнадцатом году в окопах под Двинском я впервые услышал от большевиков о другой возможности, которая пришлась мне куда больше по душе. А именно: до основания переделать старый мир.
Пачку дорогого табака и прямую полированную английскую трубку привез тогда Юрий в подарок отцу. В первый и последний раз. После приезда Юрия наша пятая казарма еще долго по воскресеньям благоухала медовым ароматом островов пряностей и тропического леса. Соседские ребятишки забирались с ногами на верхние нары и самозабвенно вдыхали этот запах.
Сейчас наши фотографии должны бы храниться рядышком в семейном альбоме Юты: Юрий со своей маленькой морской фуражкой на фоне прибрежной скалы и я со своей лихо заломленной офицерской у лесной поляны. До обидного мало успели мы оба, каждый по-своему. Не взобрался он на верхнюю ступеньку, да и после меня этот мир в большей степени остался неперекроенным. Можно сказать, что парням из семьи Теддеров не повезло. Так ведь у нарвских ребят и раньше не было особого выбора — или отправляться на авось по белу свету, или оставаться здесь же, на фабричном дворе. Хотя мне лично в чем-то все же частично и повезло, только вот везение это оказалось непродолжительным.
Дауман поинтересовался, с чего это у нашего отряда вдруг такой необычный лозунг. Пришлось рассказать ему о попытках Авлоя навести у нас свой порядок — молодые ребята шустрые, с лету за слово цепляются, потом успевай удивляться, откуда что взялось. Без причин ничего не бывает. Уж не иначе как Авлой обронил что-то обидное насчет хулиганства, это задело ребят за живое. Кому приятны чужие указки?
Ох уж эти мне фабричные, погрозил пальцем Ансис, не в силах сохранить на лице строгое выражение. Смотри у меня, чтоб я этого лозунга больше не видел. Не то пиши тут за вас объяснительные. Ты учти, шутки-то далеко не все понимают.
Он не счел нужным распространяться насчет того, что именно сказали по этому поводу более серьезные товарищи, по мнению которых было непристойным и почти что кощунственным шутить шутки с революционными символами, каковыми являются лозунги на красном полотнище.
К счастью, мне повезло, и в дальнейшем я был избавлен от общения с людьми, не понимающими шуток. Это на самом деле было очень здорово, невзирая на все прочие несчастья. Права присказка, что нет худа без добра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85