На прошлой неделе они с большим трудом отстояли Яана от разъяренной оравы солдат, небрежно бросает он. Волли нравится, когда с ним что-нибудь случается. Ему хочется непременно находиться в центре событий, с тем большим удовольствием, если эти события как можно более запутанные и опасные. Видимо, в таких случаях он чувствует себя настоящим борцом. В то же время у него в привычке говорить обо всем этом с подчеркнутой взрослостью, небрежно и с некоторым превосходством, мол, да, приключился такой пустячок, для меня раз плюнуть, я все мигом уладил. Я растревожилась. К горлу подступил комок. Каким образом? Что за разъяренная орава? Да так, небольшое недоразумение, успокаивающе отмахивается Виллу. Волли в сердцах мотает головой, и его солдатская шапка на два номера больше нужного свободно болтается на ней. Рассказывай — маленькое недоразумение. Могло бы и боком выйти. Забыл, что ли?
Виллу недовольно хмурит брови, у меня сердце заходится от страха.
Да расскажите же наконец толком!
Ну, в Дубровке передавали немцам эстляндских баронов, которых освободили из петроградской тюрьмы. Делалось это втайне, потому что стоило только пойти такому слуху, как озлившиеся красногвардейцы решили, что именем революции и волей народа они скорее пришибут кровопийц, чем дадут тем спокойно улизнуть к немцам. Это, мол, все равно, что выслать волка в лес на поселение! Начальство прослышало об этом и пошло на хитрость. Из Питера поступило строгое предупреждение: отвечаете собственной головой и партийным билетом за то, чтобы арестанты были переданы в целости и сохранности. Немцам лучшего предлога для нового наступления и не придумать, ежели какой-нибудь барон получит пулю в печенку или штыком в зад. Обычно пленных обменивают в одно и то же время, в полдень. На этот раз обмен распорядились произвести на рассвете, в восемь утра, и из стоявших в Ямбурге частей в конвой никого не назначили, чтобы слух не разнесся. Были вызваны командиры некоторых отдаленных отрядов вместе с несколькими более грамотными бойцами. Вот так Яан туда и угодил с пятью своими парнями, Виллу и Волли Мальтсроос в том числе.
Я уже совсем не слушаю, как происходил обмен, что мне за дело до этого? По-моему, бароны все до единого могли бы провалиться в тартарары. Я тороплю Волли, спешу узнать поскорее, что произошло с Яаном. Юта с укором смотрит на меня. Ну и пусть смотрит! Так что же случилось с Яаном?
Они выполнили задание и возвращались из Дубровки уже засветло, обоз с недавними арестантами черной змеей тянулся вдали по шоссе к Нарве. У всех наших хорошее настроение, оттого что неприятное поручение выполнено. Неожиданно за околицей размашистым шагом навстречу им вывалилась ватага галдящих солдат и недоверчиво уставилась на них. Некоторые заводилы тут же протиснулись вперед: где бароны? Волли возьми да брякни, мол, сами видите, вон тянутся с обозом к Нарве, если хорошенько поднажмете, глядишь, за хвост дровней и уцепитесь, только имейте в виду, их сопровождают немецкие кавалеристы, по шее дадут. Ах ты, сволочь, контра проклятая, подскочили к нему разом несколько солдат, значит, втихаря потрафили немцам, продали, иуды, и сколько они вам за это заплатили, а ну выкладывайте мошну с серебром! Где ваш командир, сучьи дети?
Яан принялся было успокаивать крикунов, да куда там, разбушевались еще пуще. Среди всеобщего крика и брани разумное начало угасло, как спичка на ветру. Пойдешь с нами, гаркнули Яану, ты свое получишь, мы устроим тебе трибунал и посмотрим, чего ты стоишь, иудина шкура! Того гляди, и впрямь уведут, напирают скопом, попробуй устоять.
В самый опасный момент шарики начинают здорово крутиться: безо всякого приказа заняли круговую оборону, командир в середке, и затворами защелкали. Когда они все же попытались было с ходу силой прорваться к командиру, я возьми и пальни в воздух. Попробуй полезь на заряженную винтовку! И тут мы увидели, что нет у них вожака, чей приказ заставил бы действовать мужиков сообща. Сколько бы они ни надрывали глотку, угрожая и матюкаясь, все же расступились, дали дорогу, а потом только нас и видели.
Волли гордо взирает на меня, словно ждет похвалы. Он вполне убежден, что именно его предупредительный выстрел сыграл решающую роль. Он не растерялся! И при этом совершенно забыл про ту малость, что, не трепись он, возможно, и не дошло бы до такого. Память человеческая чаще всего работает избирательно.
Несмотря на чувство облегчения, я все еще в тревоге. Самосуд — это ужасно, и быть его не должно! Мы все время говорили только о справедливости. Или же участие в революции — это вовсе не одни лишь речи на митингах на Петровской площади и написание абсолютно верных лозунгов по алому полотнищу на полу биллиардного зала в английском клубе? Там я порядком наползалась с белой кистью в руках, но только сейчас до меня начинает помаленьку доходить, что в делах революции я еще совсем зеленая, какого-то сильного и опасного течения я в этом мощном потоке пока не улавливаю.
Но ведь теперь-то все опять хорошо, требую я от Волли заверения. Брат Виллу смотрит на меня с некоторым сочувствием, как обычно глядят на младшего, и уверяет: да, хорошо, хорошо. Раздражает та манера, в которой он меня успокаивает. Я — будто нахохлившийся и растревоженный воробушек на морозе, и в этот момент мне больше всего хочется насовсем остаться у них в отряде. Я твердо убеждена, что все напасти обходили бы Яана далекой стороной, если бы я все время, каждую минуту, могла находиться рядом с ним. Уж я бы распознала опасность. Но Яан об этом и слышать не хочет — в отряде не место девчонкам. Я не в состоянии объяснить ему, что все как раз наоборот, если только девчонки настоящие.
Какая еще может случиться беда, оттого что я так беспомощна в умении убеждать!
Прошлой весной, после того как закончились демонстрации по случаю победы февральской революции и повсюду сняли царских орлов, когда пришло отрезвление, многие откололи с лацканов красные банты и снова принялись больше думать о заботах повседневной жизни, я записалась на курсы машинописи и стенографии, находившиеся на Большой улице. Решила зарабатывать на хлеб конторской работой. Отец тоже говорил, что не зря ты у меня целых шесть лет протирала школьную скамью, за это можно бы иметь и почище работу, вот и покажи, на что способна. Виллу довелось проучиться всего два года, теперь придется век ходить в чумазых.
Отец меня очень берег, нас у него оставалось не так много. Самый старший брат, Михкель, летом четырнадцатого сгинул без вести в Пруссии, так и не объявился, две старшие сестренки умерли маленькими, только мы с Виллу да младшая сестра Мария и украшали его старость. У отца было страстное желание, чтобы хоть кто-нибудь из нашей семьи выбился в люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85