«Хальт! Вер да?»
Виллу, Виллу, где же были раньше твои глаза?
Глаза все время были на месте, только проку никакого. Значит, немцы лежали терпеливо на брюхе под кустами, как набухшие старые колоды, за все это время ни одного движения. Скажу по чести, командир, немец, наверно, и не дышит, если офицер отдаем ему такой приказ, по-другому это объяснить я не могу. Не дышит, но живет!
Ладно, пусть уж другие после объяснят, как и чем он гам дышит. Что с людьми?
Крепкие были ребята, и виду не подали, что для них это вроде как гром с ясного неба. Будто на учении бросились в разные стороны. Тот, что впереди, кинулся в кусты, там сразу у кромки берега густой кустарник, а другой прыгнул назад в лодку и оттолкнулся от берега. Раза два изо всех сил взмахнул веслами к середине реки и упал на дно лодки, чтобы не подставляться. По-моему, там у них было несколько человек, потом я насчитал по выстрелам шесть-семь винтовок, но в первый момент немцы, видно, несколько растерялись: я досчитал до десяти, прежде чем грянул первый выстрел. Может, им раньше просто не успели отдать приказ. По кому стрелять сначала, поди разберись. Думаю, часть немцев из засады должна была погнаться за первым беглецом, пока он еще не скрылся.
Ясно, Виллу, один остался на том берегу, о нем мы ничего не знаем, а другой — где же другой?
Не знаю, командир, попали ли они в него, может, промахнулись или только задели, но лодку продырявили, это точно. Было видно, как он рукой загребал через борт, лодка ушла по самые борта в воду, с большим трудом дотянул до Большого острова. За его оконечностью он исчез и больше вниз по течению не показывался. Наверно, укрылся и сидит там. Лодку немцы изрешетили, на ней он добраться на этот берег уже не сможет. Не знаю, умеет ли плавать. А может, еще и ранен.
Как же ты, Виллу, оставил его там? Немцы ведь отправятся за ним следом, и он у них в руках.
Так сразу, с ходу, не отправятся; мы с Луппо устроили такую пальбу, будто нас целое отделение в кустах, честь по чести прохудили им лодку, на которой они собирались было переправиться на остров. Они стали в ответ стрелять, вот тогда-то Луппо и наградило. Теперь немцам придется искать новую лодку, на это уйдет время. Но и у меня тоже под рукой не было посудины, чтобы самому добраться до острова; хотел поискать, но этот вот товарищ осадил меня, все боялся, что немцы переправятся где-нибудь в другом месте и возьмут нас сзади в клещи.
Авлой тем временем успел перевести дух и превозмочь свое первоначальное оцепенение.
Хватит самодеятельности, командир! Вместо того чтобы состязаться с немцами в гребле, вам бы следовало устроить в другом месте отвлекающий маневр, а ведь еще фронтовик. Будто никогда не ходили в разведку. Понадеялись на вас.
У тыловиков всегда бывала потребность подкусывать фронтовиков, будто они таким образом умаляют собственную потайную вину за уклонение от опасности. Таких упреков им, право же, обычно никто не делает, а если и делает, то лишь в отместку за придирки, и все равно кажется, будто они постоянно звучат у них в ушах. Это какое-то неистребимое чувство неполноценности, с которым они сами ничего не могут поделать. Если остался тыловиком, то уже никогда не избавишься от сознания этой подспудной вины. Мне это давно ясно. Но, несмотря на такое понимание, любой действительный укол меня снова и снова ранит.
Хватит рассуждать. Чему быть, того не миновать. Значит, точно говоришь, Виллу, что второй человек на острове?
Точно только то, командир, что сам остров стоит в реке. Я не видел, как он на берег выбрался, но за островом он исчез и вниз по течению больше не показывался. Выходит, лодка пристала к острову. Если хоть сколько-нибудь хватило сил, уж он непременно выкарабкался на берег. Лодка слишком уж видная цель.
Ясно. Возьми с пяток ребят, и пошли. Только мигом, а то немцы разыщут себе новую лодку раньше нас.
Недавний порыв раздражения сменился у Авлоя равнодушием.
Да чего вы там мечетесь, командир, этим вы уже операцию не спасете!
Операцию, может, и нег, но человека, глядишь, все же спасем.
Хотел было обронить что-то презрительное, но передумал и смолчал. От его ярости вдруг не осталось и следа. Видимо, он уже воочию представляет себя в Питере лицом к лицу с теми товарищами, которые дали ему задание и теперь потребуют ответа. Кто знает, ведь вовсе не исключено, что те люди принадлежат к той же жесткой породе, что и он сам. В таком случае, не приходится ему завидовать. Самое неблагодарное занятие — пытаться что-то объяснить человеку, которому и так все ясно. Тебя вызывают не для того, чтобы выслушать, а с тем, чтобы объявить приговор На миг во мне пробудилось нечто похожее на сочувствие, но я не стал копаться в этом чувстве. Пускай, это уже не моя забота.
Виллу с обезьяньей прытью собрал ребят, без особого выбора, кто первым попался на глаза, находился в доме и во дворе. Все знакомые лица, стало даже чуть поспокойнее на душе. Собственно, в отряде у меня и нет незнакомых. Я точно знал, на что каждый из них способен. Рууди Сультс меткий стрелок, он, во всяком случае, к месту придется. Юрий Степанов — само спокойствие, никогда не растеряется. Донат Ковальский же, наоборот, в ярости нередко зарывается, зато у него поистине орлиный взор; если рядом Донат, и бинокля не надо. Максим Хейнтук плавает как рыба,— вдруг придется лезть в реку, кто знает, как там у нас с лодкой обернется. Наконец, Мишка Голдин, этот, правда, суетлив и при стрельбе то и дело мажет, но ничего, сойдет, у него зато нюх отменный, глядишь, сумеет быстро отыскать припрятанную рыбаками лодку. И Виллу тоже пойдет с нами, мне нужен надежный помощник. Айда, ребята! Быстрым шагом, но не бежать, чтобы не выбиться из сил, а то рука начнет дрожать, по прибытии у нас некогда будет дух переводить, сразу придется действовать, но шагом, не время, поди, немец не забрался под одеяло утра дожидаться, у них там сейчас такая же горячка, как и у нас, посыльные шныряют туда-сюда и подмогу уже вызнали. Кто раньше, тот и дальше.
Идем широким шагом гуськом по равнине, направляемся в прогалы между кустами, чтобы не увязнуть в трясине. Наш строй короткий, ребята держатся поближе друг к дружке, так возникает ощущение сжатого кулака, в чем все они сейчас нуждаются. Небольшой отрезок удается пройти по утоптанной тропинке, по которой из года в год фабричные работницы ходили в ближайший лес по грибы и ягоды; лишь после того как она сворачивает к льноткацкой фабрике, где сейчас протянулось немецкое проволочное заграждение, мы снова идем напрямик по лугу, кочки пружинят под ногами, ребята дышат мне в затылок. Они настолько захвачены серьезностью происходящего, что даже не переговариваются между собой и ни о чем уже не спрашивают. Выстрелы слышали все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Виллу, Виллу, где же были раньше твои глаза?
Глаза все время были на месте, только проку никакого. Значит, немцы лежали терпеливо на брюхе под кустами, как набухшие старые колоды, за все это время ни одного движения. Скажу по чести, командир, немец, наверно, и не дышит, если офицер отдаем ему такой приказ, по-другому это объяснить я не могу. Не дышит, но живет!
Ладно, пусть уж другие после объяснят, как и чем он гам дышит. Что с людьми?
Крепкие были ребята, и виду не подали, что для них это вроде как гром с ясного неба. Будто на учении бросились в разные стороны. Тот, что впереди, кинулся в кусты, там сразу у кромки берега густой кустарник, а другой прыгнул назад в лодку и оттолкнулся от берега. Раза два изо всех сил взмахнул веслами к середине реки и упал на дно лодки, чтобы не подставляться. По-моему, там у них было несколько человек, потом я насчитал по выстрелам шесть-семь винтовок, но в первый момент немцы, видно, несколько растерялись: я досчитал до десяти, прежде чем грянул первый выстрел. Может, им раньше просто не успели отдать приказ. По кому стрелять сначала, поди разберись. Думаю, часть немцев из засады должна была погнаться за первым беглецом, пока он еще не скрылся.
Ясно, Виллу, один остался на том берегу, о нем мы ничего не знаем, а другой — где же другой?
Не знаю, командир, попали ли они в него, может, промахнулись или только задели, но лодку продырявили, это точно. Было видно, как он рукой загребал через борт, лодка ушла по самые борта в воду, с большим трудом дотянул до Большого острова. За его оконечностью он исчез и больше вниз по течению не показывался. Наверно, укрылся и сидит там. Лодку немцы изрешетили, на ней он добраться на этот берег уже не сможет. Не знаю, умеет ли плавать. А может, еще и ранен.
Как же ты, Виллу, оставил его там? Немцы ведь отправятся за ним следом, и он у них в руках.
Так сразу, с ходу, не отправятся; мы с Луппо устроили такую пальбу, будто нас целое отделение в кустах, честь по чести прохудили им лодку, на которой они собирались было переправиться на остров. Они стали в ответ стрелять, вот тогда-то Луппо и наградило. Теперь немцам придется искать новую лодку, на это уйдет время. Но и у меня тоже под рукой не было посудины, чтобы самому добраться до острова; хотел поискать, но этот вот товарищ осадил меня, все боялся, что немцы переправятся где-нибудь в другом месте и возьмут нас сзади в клещи.
Авлой тем временем успел перевести дух и превозмочь свое первоначальное оцепенение.
Хватит самодеятельности, командир! Вместо того чтобы состязаться с немцами в гребле, вам бы следовало устроить в другом месте отвлекающий маневр, а ведь еще фронтовик. Будто никогда не ходили в разведку. Понадеялись на вас.
У тыловиков всегда бывала потребность подкусывать фронтовиков, будто они таким образом умаляют собственную потайную вину за уклонение от опасности. Таких упреков им, право же, обычно никто не делает, а если и делает, то лишь в отместку за придирки, и все равно кажется, будто они постоянно звучат у них в ушах. Это какое-то неистребимое чувство неполноценности, с которым они сами ничего не могут поделать. Если остался тыловиком, то уже никогда не избавишься от сознания этой подспудной вины. Мне это давно ясно. Но, несмотря на такое понимание, любой действительный укол меня снова и снова ранит.
Хватит рассуждать. Чему быть, того не миновать. Значит, точно говоришь, Виллу, что второй человек на острове?
Точно только то, командир, что сам остров стоит в реке. Я не видел, как он на берег выбрался, но за островом он исчез и вниз по течению больше не показывался. Выходит, лодка пристала к острову. Если хоть сколько-нибудь хватило сил, уж он непременно выкарабкался на берег. Лодка слишком уж видная цель.
Ясно. Возьми с пяток ребят, и пошли. Только мигом, а то немцы разыщут себе новую лодку раньше нас.
Недавний порыв раздражения сменился у Авлоя равнодушием.
Да чего вы там мечетесь, командир, этим вы уже операцию не спасете!
Операцию, может, и нег, но человека, глядишь, все же спасем.
Хотел было обронить что-то презрительное, но передумал и смолчал. От его ярости вдруг не осталось и следа. Видимо, он уже воочию представляет себя в Питере лицом к лицу с теми товарищами, которые дали ему задание и теперь потребуют ответа. Кто знает, ведь вовсе не исключено, что те люди принадлежат к той же жесткой породе, что и он сам. В таком случае, не приходится ему завидовать. Самое неблагодарное занятие — пытаться что-то объяснить человеку, которому и так все ясно. Тебя вызывают не для того, чтобы выслушать, а с тем, чтобы объявить приговор На миг во мне пробудилось нечто похожее на сочувствие, но я не стал копаться в этом чувстве. Пускай, это уже не моя забота.
Виллу с обезьяньей прытью собрал ребят, без особого выбора, кто первым попался на глаза, находился в доме и во дворе. Все знакомые лица, стало даже чуть поспокойнее на душе. Собственно, в отряде у меня и нет незнакомых. Я точно знал, на что каждый из них способен. Рууди Сультс меткий стрелок, он, во всяком случае, к месту придется. Юрий Степанов — само спокойствие, никогда не растеряется. Донат Ковальский же, наоборот, в ярости нередко зарывается, зато у него поистине орлиный взор; если рядом Донат, и бинокля не надо. Максим Хейнтук плавает как рыба,— вдруг придется лезть в реку, кто знает, как там у нас с лодкой обернется. Наконец, Мишка Голдин, этот, правда, суетлив и при стрельбе то и дело мажет, но ничего, сойдет, у него зато нюх отменный, глядишь, сумеет быстро отыскать припрятанную рыбаками лодку. И Виллу тоже пойдет с нами, мне нужен надежный помощник. Айда, ребята! Быстрым шагом, но не бежать, чтобы не выбиться из сил, а то рука начнет дрожать, по прибытии у нас некогда будет дух переводить, сразу придется действовать, но шагом, не время, поди, немец не забрался под одеяло утра дожидаться, у них там сейчас такая же горячка, как и у нас, посыльные шныряют туда-сюда и подмогу уже вызнали. Кто раньше, тот и дальше.
Идем широким шагом гуськом по равнине, направляемся в прогалы между кустами, чтобы не увязнуть в трясине. Наш строй короткий, ребята держатся поближе друг к дружке, так возникает ощущение сжатого кулака, в чем все они сейчас нуждаются. Небольшой отрезок удается пройти по утоптанной тропинке, по которой из года в год фабричные работницы ходили в ближайший лес по грибы и ягоды; лишь после того как она сворачивает к льноткацкой фабрике, где сейчас протянулось немецкое проволочное заграждение, мы снова идем напрямик по лугу, кочки пружинят под ногами, ребята дышат мне в затылок. Они настолько захвачены серьезностью происходящего, что даже не переговариваются между собой и ни о чем уже не спрашивают. Выстрелы слышали все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85