Теперь в доме директора жил командир немецкого полка. Я посмотрела на этого важного офицера, который только что оттуда вышел, и ему тоже показала издали язык.
Тогда я и не соображала, какой я еще ребенок.
Гордо и победно принесла я фотографию Яана домой, забралась на чердак — надежности ради - и принялась разглядывать снимок. Затем осторожно положила его в конверт и спрятала на дне комода, я никому не собиралась показывать фотографию, она принадлежала мне одной.
Потом фотография эта хранилась у меня в альбоме, под конец уже с изрядно потертыми уголками, но все такая же четкая, как вообще бывают старые, отпечатанные с пластинок фотографии.
Яан на ней чуть заметно улыбался, как это он обычно делал и в жизни, и выражение его лица словно бы подбадривало меня: ничего, девочка, вот увидишь, все повернет к лучшему. Хотя к лучшему так больше ничего и не повернуло. Почему-то все очень легко клонится к худшему, поворота к лучшему обычно и не жди. В начале сорок четвертого года, когда было приказано немедленно покинуть Нарву, я положила фотографию вместе с другими самыми ценными для меня вещами в большой фибровый чемодан, обитый железными уголками, с которым я когда-то ездила в гости к Виллу в Ленинград Углядеть за чемоданом в переполненном вагоне мне удалось до станции Сонда. Там из-за чего-то возник переполох, поднялись крики, началась давка; возможно, все это было устроено нарочно. Во всяком случае, когда суматоха улеглась, пропал и мой чемодан. Тот, кто поживился в это скудное время моими вещами, наверняка выбросил ненужный ему альбом.
За пять минут до открытия я уже нетерпеливо выстаивала за дверью. Переминалась на моросящем дожде с ноги на ногу и честила про себя невозмутимый персонал провинциального музея, который так неспешно приступает к службе. Ключ в замке поворачивается через две с половиной минуты после официального начала работы. Конечно, с моей стороны смешно требовать тут неукоснительной точности, другое дело, если бы вместе со мной за дверью извивалась огромная очередь, но не могу ничего с собой поделать, мое возбуждение разгорается.
Кассирша еще только поправляет свою отсыревшую по пути на работу прическу, затем с убийственной медлительностью достает билетную книжку с загибающимися углами и разглядывает меня удивленным взором. Сюда же никто никогда не торопится, этот дом зовет к размеренности в поведении. Торопливые сюда просто не ходят — у кого времени в обрез, те эту достопримечательность перескакивают. Обычно отличаются терпением школьницы и туристы, и то кое-кто лишь покружит лениво по первому залу и со скучающим видом уходит на улицу дожидаться остальных.
Доисторический период, каменные топоры и раскопки, возведение крепостей. Северная война и известное поражение Пегра Первою в сражении под Нарвой. Видела, слышала, да ну же, хватит! Дальше, дальше! Основание Кренгольмской мануфактуры, начало рабочего движения, первые ячейки, первый печатный станок для листовок, знаменитая забастовка семьдесят второго года, пятый год. Дальше, вперед! Зачем здесь нагромождены такие завалы малоинтересного и совершенно ненужного для меня материала? Неужели и впрямь нельзя сосредоточиться на самом существенном? Мне надо как можно скорее пройти дальше, а я все задерживаюсь.
Что это? Дверь зала гражданской войны заперта. Но ведь единственно ради этого зала я сюда и стремилась! Стою в недоумении как столб, еще раз дергаю ручку — заперто, и все тут. Я обескуражена и немного спустя, не обращая внимания на последующие залы, бреду к выходу. Где же я теперь увижу свою фотографию?
На выходе задерживаюсь. На улице, все сгущаясь, уныло идет моросящий дождь. Зонтика у меня с собой нет. Затруднительное положение заставляет меня задуматься. Отрешаюсь от своей эстонской застенчивости и возвращаюсь назад. Кассирша с еще большим любопытством уставилась на меня. С таким же изумлением смотрит на меня и старушка, удобно устроившаяся вздремнуть на своем стуле в уголке зияющего пустотой зала. Возвращающиеся посетители тут редкость, здесь ведь вам не Эрмитаж!
— Ах, вы про тот зал? На ремонте, голубушка, уже давненько на ремонте, может, с осени опять откроем. Да там, говорят, надо кое-что подправить и экспонаты обновить к тому же. Своими силами делаем, поэтому и долго. Директор? Так там он как раз и есть, милая. А вы постучитесь, раз очень нужно. Только стучите сильнее, а то он и сам там постукивает, не услышит.
И опять проходит уйма времени, прежде чем открывается запертая дверь. Молодой человек с открытым интеллигентным лицом, в свитере из некрашеной шерсти, увидев незнакомку, инстинктивно прячет за спину руки — его большой палец перевязан уже не первой свежести бинтом.
Извините... Нет, это вы меня извините... Да вот, приходится и самому руки приложить, на ремонт музеев ведь всегда отпускают так мало денег, да и рабочих не найти, все на производственных объектах и по детским учреждениям. Извечная беда наших очагов культуры... Побеспокою вас. Ради бога, беспокойте, раз надо. Мне сказали... Я слышала, у вас тут должна быть одна фотография, она для меня имеет очень большое значение, мне бы ее как-нибудь увидеть! Я отойду с ней куда-нибудь в уголок, не помешаю. М-да, так фотография, говорите? Какого периода? А что там на ней? Ох, как жаль, ну хоть плачь, только сами видите, экспозиция у меня на время ремонта вся упакована, частично увезли на хранение. Отыскать ничего невозможно, я и сам не знаю, что где находится. А вдруг вспомню? Яан Теддер, командир Кренгольмского отряда Красной гвардии? Теддер, Теддер... Беспомощный, какой-то виноватый взгляд, хотя в чем он виноват? Вы знаете, я тут еще не так долго работаю, не успел всего запомнить. Сразу вот свалился на меня этот неотложный ремонт, сильно протекало... Слов нет, как обидно! Жаль, жаль. Одна лишь фотографи Нет, у меня нет ни одной другой фотографии, чтооы показать вам. Эта была единственная, она у меня во время войны пропала. Действительно обидно. Но приходите снова месяца через два, небось к тому времени и закончим, опять выставим. Спасибо. Как знать, буду ли еще на ногах. Ну, зачем вы так говорите. Непременно приходите. Или дорога чересчур дальняя? Во всяком случае, обещаю вам, что перелопатим тогда все наши фонды. Возможно, ее сняли уже с экспозиции. Будем искать, все проверим. Если она у нас вообще имеется, непременно отыщем...
Угораздило же Юту забыть в спешке и свой альбом. Мало у нее Лууле болела ангиной. Что из того, что Альберт стращал русскими. Чего другого не упомнила, а тут все же родной брат! И вновь я сержусь на нее из-за этого, сама не сосчитаю в который уже раз.
Я напрочь забыла, как я иногда ревновала ее, когда мы ходили навещать ребят в Аннинскую Чего она-то туда зачастила — всего лишь сестра Яацу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85