Знакомиться ближе нет надобности — конспирация. Он это произнес как-то наставительно, я почувствовал себя нерадивым школяром.
Ну и ладно, мне с ними детей не крестить... Тут бы мне и умолкнуть, но какой-то чертик личной заинтересованности дернул меня за язык. Чего это их так чудно разодели — кто они, собственно, по документам будут?
Чудно? С какого же это бока? Одеты обычно — по-фабричному. По документам оба — ткачи. Бумаги в полном порядке. Разве мало ткачей на Кренгольме? Какой немец или чин из бюргервера может знать их всех в ли^цо?
Очередная существенная ошибка: я не смог удержаться, оскалил зубы. Ах, Вот оно что, значит, ткачи? Так вот, серую кепку может натянуть разве что какой-нибудь механик или слесарь на работе, чтобы было обо что вытирать масляные пальцы. Я не говорю о мальчишках. Солидный фабричный человек никогда не пойдет в кепке фланировать по Нарве, к выходной городской одежде у него непременно имеется приличная фуражка с лакированным козырьком и широким околышем. Ведь в городе он вращается среди порядочной публики. А взрослый мужчина в кепке выглядит в глазах горожан посадским. Да еще вот так, в кашне. Какой-нибудь ижорец из-за Россони по своей серости, может, и появится в таком виде на людях, но настоящий фабричный никогда, он себе цену знает.
Авлой прикусил губу, словно уязвленный мальчишка. Насмешка ранит больнее всего. А мне было на самом деле смешно. Я вовсе не собирался издеваться над ним, говорил от чистого сердца. Ох уж эти мне шутки!
Мадис и Михкель перекинулись взглядом. Самообладание у ребят было безупречное, ни малейшим движением не выдали своего мнения об услышанном.
Ладно, кашне, пожалуй, можно убрать, уступил Авлой, чуть помедлив. С шарфами, видно, и впрямь переборщили, действительно — лето на дворе. Но кепки пусть останутся, кепка — пролетарский головной убор, фуражку с лакированным козырьком пускай носит рабочая аристократия и всякие там приказчики.
Мил человек, что ж это они, пойдут по Нарве на глазах у всех демонстрировать всемирную рабочую солидарность или заниматься подпольной работой?
Нечего подтрунивать. Трудовой народ бдительно следит за нашими людьми, как они себя ведут и в какой одежде ходят.
Только не следует превращаться в белых ворон. Не одни наши люди будут на них смотреть. Достанет глаза и самим немцам и их прихвостням. В подвал немецкой комендатуры угодить проще простого, но попробуй-ка вырваться оттуда целым и невредимым. В таком деле нельзя и на самую малость отличаться от других, лишь тогда можно надеяться, что они потеряют тебя из виду. Если нужно, пускай хоть цилиндры на голову напяливают- не по одежке о людях судить. Главное, чтобы не загремели. Не беда, раздобудем у ребят пару нужных головных уборов, кривая вывезет.
Авлой и вовсе помрачнел. А мне все еще было смешно. Одумается небось и сам поймет, что зря дулся.
Нечего хмуриться, брат, лавры поделим поровну. Будет суп из общего котла на всю нашу коммуну!
Он смолчал и отпустил ребят отдыхать. Я позвал Виллу и велел ему раздобыть у ребят две фуражки. И объяснить, что теперь, когда выдали обмундирование, хранить фуражки нет смысла. Какое-то время нам придется носить лишь казенное. Дома потом обзаведутся новыми.
Виллу загорелся, у него тут же появилось желание одеть парней с головы до ног по-фабричному. Мне это показалось излишним, пришлась держать его пыл, хватит и фуражек
Тем временем Авлой собрался с духом. Видно, и ему показалось бесполезным занимался дольше проблемой одежды Каково положение на том отрезке границы? Все ли для проведения операции. Я задумался, самый ли это подходящий момент для разговора, но решил, что в интересах дела он должен с самого начала столько же, сколько знаю я сам.
В последнее время происходит что-то необычное, немцы вдруг круто изменили свое поведение. Люди, приходящие из города, говорят, что на улицах стало больше обычного военных, идет какая-то передислокация. Что-то вроде замышляют. Наблюдатели докладывают о появлении патрулей у реки, где их обыкновенно не бывало. Ведут себя беспокойно, словно чего-то ждут.
В уголках губ у Авлоя пролегли жесткие складки.
Неужели вы полагаете, что они это из-за вас тревожатся? Приятель, да это же совершенно ясное дело — оккупанты чувствуют себя неуверенно. Немцы все отчетливей понимают, что на этой земле они временные, незваные гости. Наша агитация несомненно приносит свои плоды, среди солдат происходит брожение. Пускай страшатся, тем охотнее побегут, когда подойдет время. Пускай чувствуют, как горит земля у них под ногами!
Горит-то она горит, только пятки не жжет. Порядок у них все тот же, ходят в струнку, как на плацу. Без приказа не чихнут. Мне это частое патрулирование решительно не нравится.
Что вы хотите этим сказать?
А не лучше ли пока отложить операцию и дать им успокоиться? Посмотреть, как пойдут дела дальше.
Однако и уже успел взвинтить его. Опять возражение!
Послушайте, командир, от этой уютной лесной жизни вы что-то стали чертей пугаться. При военном положении опасность — самое естественное дело, как вы этого не понимаете, сам еще бывалый фронтовик. Немцы усиливают дозоры — вы уже в панику! Именно в обстановке повышенной опасности большевик не смеет поддаваться страху! Для белых это просто манна небесная. Мы совершаем первую социалистическую революцию в мире, все другие народы берут с нас пример. Поймите, что никакая угроза не должна нас останавливать, никакая возможная жертва, нас не должны пугать ни трудности, ни потери, лишь тогда мы придем к победе. История нас поймет.
Полагаю, лишь в том случае, если мы не будем приносить напрасные жертвы.
Напрасных жертв в революционных схватках нет и быть не может. Все жертвы до последней во сто крат оправданны, если каждая из них помогла разжечь в пламени революции хоть одну-единственную искорку.
Если помогла. А если эта жертва сама — всего лишь потухшая искорка?
Знаете что, давайте не будем устраивать здесь диспут о том, что именно в данной обстановке оправданно, а что нет. Время митингов прост о Нам дано задание, и его следует выполнить во что бы то ни стало. Залогом успеха в этой борьбе являются железная дисциплина и безусловное выполнение приказа. После того как я посоветовался в Ямбурге с товарищами, я доложил по телеграфу в Петроград, что задание будет выполнено в срок. Что же вы хотите — чтобы я пошел и смиренно доложил, мол, иду на попятный, поскольку командиру отряда Теддеру не нравится, ну прямо нисколечки, то, как ведут себя немцы на его участке обороны? Так, что ли? Подождем, пока их поведение изменится на ваш вкус? Лучше уж я сразу сложу полномочия, возьму винтовку и пойду рядовым бойцом, но только в другую часть. Сейчас не время сомневаться и нагонять на себя страхи, нас не поймут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Ну и ладно, мне с ними детей не крестить... Тут бы мне и умолкнуть, но какой-то чертик личной заинтересованности дернул меня за язык. Чего это их так чудно разодели — кто они, собственно, по документам будут?
Чудно? С какого же это бока? Одеты обычно — по-фабричному. По документам оба — ткачи. Бумаги в полном порядке. Разве мало ткачей на Кренгольме? Какой немец или чин из бюргервера может знать их всех в ли^цо?
Очередная существенная ошибка: я не смог удержаться, оскалил зубы. Ах, Вот оно что, значит, ткачи? Так вот, серую кепку может натянуть разве что какой-нибудь механик или слесарь на работе, чтобы было обо что вытирать масляные пальцы. Я не говорю о мальчишках. Солидный фабричный человек никогда не пойдет в кепке фланировать по Нарве, к выходной городской одежде у него непременно имеется приличная фуражка с лакированным козырьком и широким околышем. Ведь в городе он вращается среди порядочной публики. А взрослый мужчина в кепке выглядит в глазах горожан посадским. Да еще вот так, в кашне. Какой-нибудь ижорец из-за Россони по своей серости, может, и появится в таком виде на людях, но настоящий фабричный никогда, он себе цену знает.
Авлой прикусил губу, словно уязвленный мальчишка. Насмешка ранит больнее всего. А мне было на самом деле смешно. Я вовсе не собирался издеваться над ним, говорил от чистого сердца. Ох уж эти мне шутки!
Мадис и Михкель перекинулись взглядом. Самообладание у ребят было безупречное, ни малейшим движением не выдали своего мнения об услышанном.
Ладно, кашне, пожалуй, можно убрать, уступил Авлой, чуть помедлив. С шарфами, видно, и впрямь переборщили, действительно — лето на дворе. Но кепки пусть останутся, кепка — пролетарский головной убор, фуражку с лакированным козырьком пускай носит рабочая аристократия и всякие там приказчики.
Мил человек, что ж это они, пойдут по Нарве на глазах у всех демонстрировать всемирную рабочую солидарность или заниматься подпольной работой?
Нечего подтрунивать. Трудовой народ бдительно следит за нашими людьми, как они себя ведут и в какой одежде ходят.
Только не следует превращаться в белых ворон. Не одни наши люди будут на них смотреть. Достанет глаза и самим немцам и их прихвостням. В подвал немецкой комендатуры угодить проще простого, но попробуй-ка вырваться оттуда целым и невредимым. В таком деле нельзя и на самую малость отличаться от других, лишь тогда можно надеяться, что они потеряют тебя из виду. Если нужно, пускай хоть цилиндры на голову напяливают- не по одежке о людях судить. Главное, чтобы не загремели. Не беда, раздобудем у ребят пару нужных головных уборов, кривая вывезет.
Авлой и вовсе помрачнел. А мне все еще было смешно. Одумается небось и сам поймет, что зря дулся.
Нечего хмуриться, брат, лавры поделим поровну. Будет суп из общего котла на всю нашу коммуну!
Он смолчал и отпустил ребят отдыхать. Я позвал Виллу и велел ему раздобыть у ребят две фуражки. И объяснить, что теперь, когда выдали обмундирование, хранить фуражки нет смысла. Какое-то время нам придется носить лишь казенное. Дома потом обзаведутся новыми.
Виллу загорелся, у него тут же появилось желание одеть парней с головы до ног по-фабричному. Мне это показалось излишним, пришлась держать его пыл, хватит и фуражек
Тем временем Авлой собрался с духом. Видно, и ему показалось бесполезным занимался дольше проблемой одежды Каково положение на том отрезке границы? Все ли для проведения операции. Я задумался, самый ли это подходящий момент для разговора, но решил, что в интересах дела он должен с самого начала столько же, сколько знаю я сам.
В последнее время происходит что-то необычное, немцы вдруг круто изменили свое поведение. Люди, приходящие из города, говорят, что на улицах стало больше обычного военных, идет какая-то передислокация. Что-то вроде замышляют. Наблюдатели докладывают о появлении патрулей у реки, где их обыкновенно не бывало. Ведут себя беспокойно, словно чего-то ждут.
В уголках губ у Авлоя пролегли жесткие складки.
Неужели вы полагаете, что они это из-за вас тревожатся? Приятель, да это же совершенно ясное дело — оккупанты чувствуют себя неуверенно. Немцы все отчетливей понимают, что на этой земле они временные, незваные гости. Наша агитация несомненно приносит свои плоды, среди солдат происходит брожение. Пускай страшатся, тем охотнее побегут, когда подойдет время. Пускай чувствуют, как горит земля у них под ногами!
Горит-то она горит, только пятки не жжет. Порядок у них все тот же, ходят в струнку, как на плацу. Без приказа не чихнут. Мне это частое патрулирование решительно не нравится.
Что вы хотите этим сказать?
А не лучше ли пока отложить операцию и дать им успокоиться? Посмотреть, как пойдут дела дальше.
Однако и уже успел взвинтить его. Опять возражение!
Послушайте, командир, от этой уютной лесной жизни вы что-то стали чертей пугаться. При военном положении опасность — самое естественное дело, как вы этого не понимаете, сам еще бывалый фронтовик. Немцы усиливают дозоры — вы уже в панику! Именно в обстановке повышенной опасности большевик не смеет поддаваться страху! Для белых это просто манна небесная. Мы совершаем первую социалистическую революцию в мире, все другие народы берут с нас пример. Поймите, что никакая угроза не должна нас останавливать, никакая возможная жертва, нас не должны пугать ни трудности, ни потери, лишь тогда мы придем к победе. История нас поймет.
Полагаю, лишь в том случае, если мы не будем приносить напрасные жертвы.
Напрасных жертв в революционных схватках нет и быть не может. Все жертвы до последней во сто крат оправданны, если каждая из них помогла разжечь в пламени революции хоть одну-единственную искорку.
Если помогла. А если эта жертва сама — всего лишь потухшая искорка?
Знаете что, давайте не будем устраивать здесь диспут о том, что именно в данной обстановке оправданно, а что нет. Время митингов прост о Нам дано задание, и его следует выполнить во что бы то ни стало. Залогом успеха в этой борьбе являются железная дисциплина и безусловное выполнение приказа. После того как я посоветовался в Ямбурге с товарищами, я доложил по телеграфу в Петроград, что задание будет выполнено в срок. Что же вы хотите — чтобы я пошел и смиренно доложил, мол, иду на попятный, поскольку командиру отряда Теддеру не нравится, ну прямо нисколечки, то, как ведут себя немцы на его участке обороны? Так, что ли? Подождем, пока их поведение изменится на ваш вкус? Лучше уж я сразу сложу полномочия, возьму винтовку и пойду рядовым бойцом, но только в другую часть. Сейчас не время сомневаться и нагонять на себя страхи, нас не поймут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85