Но это случилось лишь однажды и как бы походя. Кто его знает.
Я еще не успел припомнить сказанное Авлоем, как мое внимание привлекла возникшая на дворе суматоха. Сначала послышались скрип телеги и переступание лошадиных ног, затем раздался знакомый трубный рев Мандата, и сразу же посыпались возбужденные проклятия. Я подошел к окну глянуть, что происходит.
Только что на телеге во двор завернул Миша Голдин, утром я отправил его в Ямбург за продовольствием. Теперь он вернулся с мешками крупы и сухарей. Как всегда неспешно проследовал нашей тихой, извилистой лесной дорогой, сопровождаемый перестуком колес на сосновых корневищах. Но его прибытие не осталось незамеченным чутким Мандатом, бык сумел где-то подстеречь. Нюх животного дразнил вкусный запах ржаных сухарей, который распространялся из большого, бугристого снаружи мешка, пробиваясь сквозь толстую джутовую мешковину. Мандат тут же пристроился позади телеги, будто огромная, каурой масти тень с волочащейся по земле размочаленной веревкой на шее. Бык все тянулся, пытаясь ухватить мешок в задке телеги, но возница всякий раз угрожающе размахивал перед его носом кнутом, и умная скотина тут же втягивала шею. Таким вот порядком они и проследовали к нам во двор.
Свистопляска похлеще разразилась, когда Голдин остановил лошадь. Мандат не собирался отказываться от своих притязаний, остановку телеги он принял за первую уступку. Теперь, когда лакомый мешок перестал отъезжать, он стал гораздо доступнее. Едва возница спустился на землю, как бык, угрожающе наклонив голову, пошел на него. Махание кнутом уже не помогало, рогатый противник знай себе наступал. Мишка проворно вскочил обратно на телегу, сплюнул в сторону быка и слез с другой стороны. Казалось, такая игра Мандату понравилась. Он тоже, мотая головой, развернулся и с готовностью затрусил в обход телеги. Прежнее положение повторилось. Под угрозой наставленных на него рогов Мишка не осмеливался приступить к разгрузке телеги.
Меня заинтересовало, чем же закончится эта история.
Голдин еще раза два перемахнул через телегу и окончательно убедился, что таким образом быка не проведешь. Мандат с явным удовольствием от игры переходил то на одну, то на другую сторону телеги и не собирался щадить возницу. Наконец терпение у Голдина лопнуло. Он остался сидеть на возу, обхватив руками колени, глядел безумными глазами на своего мучителя и что-то сказал ему. Бык перебрал разок своими большими ушами, от едких слов они нисколько. Мандат стоял возле телеги, набычив голову, и зорким взглядом следил за Голдиным.
Так они оставались некоторое время, уставившись друг на друга, ни тот, ни другой не спешил. Терпение Мандата казалось нескончаемым. И тут Голдин сдался: развязал мешок, выудил большой коричневый флотский сухарь и в сердцах зашвырнул его далеко в подорожники. Мандат удовлетворенно мотнул головой, повернулся, протрусил к сухарю и губами подобрал его. После чего с величавой медлительностью пошел прочь, не |удостоив Голдина даже взглядом. Мишка выругался ему вслед и погрози кнутом, однако сделать это он осмелился, лишь когда от него уж отвернулся.
Мандат не спеша протопал за ворота. Казалось, ниже его достоинства обращать внимание на летящие вслед ему угрозы и обидные прозвища. Голдин получил возможность начать перетаскивать в дом мешки.
Через полчаса за деревней вспыхнула непродолжительная стрельба. Спустя некоторое время, прежде чем я успел туда направиться, начальник очередного караула Виллу Аунвярк доставил ко мне властного вида женщину в черном монашеском одеянии, которая направлялась к Нарве и, пытаясь проскочить сторожевое охранение, не реагировала на приказания. Даже предупредительные выстрелы не заставили монахиню остановиться; ребятам пришлось просто пуститься вдогонку, продираясь через кусты и хлюпая по хляби, и схватить убегавшую.
Она стояла перед моим столом подобно черной статуе. Предложил сесть. Высокомерно мотнула головой.
Спаситель перед Пилатом стоял, постою и я.
Чего это так торжественно, мы ж не на уроке слова божьего. Который тут спаситель, который Пилат?
Бог видит.
Ну, и дай бог ему доброго зрения. Нас все же интересует другое. Имя? Куда шла? Почему не остановилась?
Мать Анастасия.
А мирское имя?
Зачем ворошить то, что давно погребено? Священное сословие не ведает и не признает мирских имен, паспортов и прочих бумаг. В ее голосе прозвучал словно бы отголосок затаенной муки Или это мне только послышалось? И опять лицо женщины уподобилось непроницаемому в своей строгой милосердности апостольскому лику. Подумалось, что они в монастырях часами и целыми днями упражняются в этом перед зеркалом, иначе они вряд ли смогли бы так владеть мускулами лица.
Куда направлялись?
В Куремяэ, в Пюхтицкий монастырь. Исполняла долг милосердия. Ходила по окрестным деревням осенять божьим словом, принося утешение вдовам и сиротам. Земля исполнена горя и печали, души человеческие о поддержке взывают, и Священное писание одно в силах им ее предоставить, но в смуту великую поредели ряды пастырей, многие из них стали жертвами зла и насилия. Пропуск? Какой истребовать пастырю пропуск, чтобы идти к чадам своим? К ним идут по зову сердца и велению всевышнего. Испокон веков одеяние священнослужителя во всяком стане мирском служило самым надежным пропуском.
Но ведь не остановились, когда вас окликнули.
В глазах ее на миг снова вспыхнул отблеск исступления.
Не услышала гласа взывающего. Окликают скотину, никак не божьего человека. И стрельба ваша не про меня, мало ли ныне в весях стреляют, сохрани и спаси нас господь от бездны всей этой злобы' Жизнь человеческую никто уже в святыню не ставит, это ли не начало царства греха великого. Мог ли кто предполагать, что станут стрелять по божьему человек да к тому же по женщине?
Или вы, красные, и с иноками воюете?
Не воевали никогда и воевать не собираемся, только ведь ныне и под монашеской рясой частенько скрывается такая греховность, что диву даешься, как это ризы не зардеются. Мне бы и за три часа всего не пересказать. Мы отделили церковь от государства, но кое-кто из святых отцов за это объявил нам тайную войну и переметнулся в стан белых. А ударят нас по одной щеке, нам что, прикажете подставлять другую? Приходится считаться с тем. что сейчас действует военное положение. Два войска и два государства встали тут друг против друга. У государств есть границы, а на границе господствует твердый порядок. Даже монахиням необходимо с ним считаться. Так что ничего не поделаешь, вынуждены задержать, пока все не выяснят.
Побойтесь гнева божьего!
Да уж перебьемся как-нибудь, с самого детства пугали божьим гневом, вот и успел в меру привыкнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Я еще не успел припомнить сказанное Авлоем, как мое внимание привлекла возникшая на дворе суматоха. Сначала послышались скрип телеги и переступание лошадиных ног, затем раздался знакомый трубный рев Мандата, и сразу же посыпались возбужденные проклятия. Я подошел к окну глянуть, что происходит.
Только что на телеге во двор завернул Миша Голдин, утром я отправил его в Ямбург за продовольствием. Теперь он вернулся с мешками крупы и сухарей. Как всегда неспешно проследовал нашей тихой, извилистой лесной дорогой, сопровождаемый перестуком колес на сосновых корневищах. Но его прибытие не осталось незамеченным чутким Мандатом, бык сумел где-то подстеречь. Нюх животного дразнил вкусный запах ржаных сухарей, который распространялся из большого, бугристого снаружи мешка, пробиваясь сквозь толстую джутовую мешковину. Мандат тут же пристроился позади телеги, будто огромная, каурой масти тень с волочащейся по земле размочаленной веревкой на шее. Бык все тянулся, пытаясь ухватить мешок в задке телеги, но возница всякий раз угрожающе размахивал перед его носом кнутом, и умная скотина тут же втягивала шею. Таким вот порядком они и проследовали к нам во двор.
Свистопляска похлеще разразилась, когда Голдин остановил лошадь. Мандат не собирался отказываться от своих притязаний, остановку телеги он принял за первую уступку. Теперь, когда лакомый мешок перестал отъезжать, он стал гораздо доступнее. Едва возница спустился на землю, как бык, угрожающе наклонив голову, пошел на него. Махание кнутом уже не помогало, рогатый противник знай себе наступал. Мишка проворно вскочил обратно на телегу, сплюнул в сторону быка и слез с другой стороны. Казалось, такая игра Мандату понравилась. Он тоже, мотая головой, развернулся и с готовностью затрусил в обход телеги. Прежнее положение повторилось. Под угрозой наставленных на него рогов Мишка не осмеливался приступить к разгрузке телеги.
Меня заинтересовало, чем же закончится эта история.
Голдин еще раза два перемахнул через телегу и окончательно убедился, что таким образом быка не проведешь. Мандат с явным удовольствием от игры переходил то на одну, то на другую сторону телеги и не собирался щадить возницу. Наконец терпение у Голдина лопнуло. Он остался сидеть на возу, обхватив руками колени, глядел безумными глазами на своего мучителя и что-то сказал ему. Бык перебрал разок своими большими ушами, от едких слов они нисколько. Мандат стоял возле телеги, набычив голову, и зорким взглядом следил за Голдиным.
Так они оставались некоторое время, уставившись друг на друга, ни тот, ни другой не спешил. Терпение Мандата казалось нескончаемым. И тут Голдин сдался: развязал мешок, выудил большой коричневый флотский сухарь и в сердцах зашвырнул его далеко в подорожники. Мандат удовлетворенно мотнул головой, повернулся, протрусил к сухарю и губами подобрал его. После чего с величавой медлительностью пошел прочь, не |удостоив Голдина даже взглядом. Мишка выругался ему вслед и погрози кнутом, однако сделать это он осмелился, лишь когда от него уж отвернулся.
Мандат не спеша протопал за ворота. Казалось, ниже его достоинства обращать внимание на летящие вслед ему угрозы и обидные прозвища. Голдин получил возможность начать перетаскивать в дом мешки.
Через полчаса за деревней вспыхнула непродолжительная стрельба. Спустя некоторое время, прежде чем я успел туда направиться, начальник очередного караула Виллу Аунвярк доставил ко мне властного вида женщину в черном монашеском одеянии, которая направлялась к Нарве и, пытаясь проскочить сторожевое охранение, не реагировала на приказания. Даже предупредительные выстрелы не заставили монахиню остановиться; ребятам пришлось просто пуститься вдогонку, продираясь через кусты и хлюпая по хляби, и схватить убегавшую.
Она стояла перед моим столом подобно черной статуе. Предложил сесть. Высокомерно мотнула головой.
Спаситель перед Пилатом стоял, постою и я.
Чего это так торжественно, мы ж не на уроке слова божьего. Который тут спаситель, который Пилат?
Бог видит.
Ну, и дай бог ему доброго зрения. Нас все же интересует другое. Имя? Куда шла? Почему не остановилась?
Мать Анастасия.
А мирское имя?
Зачем ворошить то, что давно погребено? Священное сословие не ведает и не признает мирских имен, паспортов и прочих бумаг. В ее голосе прозвучал словно бы отголосок затаенной муки Или это мне только послышалось? И опять лицо женщины уподобилось непроницаемому в своей строгой милосердности апостольскому лику. Подумалось, что они в монастырях часами и целыми днями упражняются в этом перед зеркалом, иначе они вряд ли смогли бы так владеть мускулами лица.
Куда направлялись?
В Куремяэ, в Пюхтицкий монастырь. Исполняла долг милосердия. Ходила по окрестным деревням осенять божьим словом, принося утешение вдовам и сиротам. Земля исполнена горя и печали, души человеческие о поддержке взывают, и Священное писание одно в силах им ее предоставить, но в смуту великую поредели ряды пастырей, многие из них стали жертвами зла и насилия. Пропуск? Какой истребовать пастырю пропуск, чтобы идти к чадам своим? К ним идут по зову сердца и велению всевышнего. Испокон веков одеяние священнослужителя во всяком стане мирском служило самым надежным пропуском.
Но ведь не остановились, когда вас окликнули.
В глазах ее на миг снова вспыхнул отблеск исступления.
Не услышала гласа взывающего. Окликают скотину, никак не божьего человека. И стрельба ваша не про меня, мало ли ныне в весях стреляют, сохрани и спаси нас господь от бездны всей этой злобы' Жизнь человеческую никто уже в святыню не ставит, это ли не начало царства греха великого. Мог ли кто предполагать, что станут стрелять по божьему человек да к тому же по женщине?
Или вы, красные, и с иноками воюете?
Не воевали никогда и воевать не собираемся, только ведь ныне и под монашеской рясой частенько скрывается такая греховность, что диву даешься, как это ризы не зардеются. Мне бы и за три часа всего не пересказать. Мы отделили церковь от государства, но кое-кто из святых отцов за это объявил нам тайную войну и переметнулся в стан белых. А ударят нас по одной щеке, нам что, прикажете подставлять другую? Приходится считаться с тем. что сейчас действует военное положение. Два войска и два государства встали тут друг против друга. У государств есть границы, а на границе господствует твердый порядок. Даже монахиням необходимо с ним считаться. Так что ничего не поделаешь, вынуждены задержать, пока все не выяснят.
Побойтесь гнева божьего!
Да уж перебьемся как-нибудь, с самого детства пугали божьим гневом, вот и успел в меру привыкнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85